– Не верю я твоим сказкам! Отстань, маньяк! – раздался из ванной женский крик, сопровождаемый грохотом падения тяжелых предметов, шумом воды и длинным рядом нелестных эпитетов в адрес сломавшегося бачка.

Дарк облегченно вздохнул, к началу третьего часа добровольного заключения Диана наконец-то начала говорить. До этого момента девушка упорно молчала, стоически вынося нелепые бредни про каких-то морронов, возомнивших себя бессмертными спасителями человечества, и не реагируя на уговоры отпереть замок, чередуемые с гулкими ударами в дверь. Барабанная дробь кулаков сменялась неуклюжим степом тяжелых ботинок, а ласковое сюсюканье – ехидными замечаниями и откровенными угрозами выломать дверь и пройтись железной пряжкой ремня по тем местам, где любят собираться целлюлитные отложения. На какие ухищрения и провокации ни пускался Дарк, чтобы разговорить своенравную и обидчивую девицу, все его усилия были тщетны, ответом было лишь оскорбляющее самолюбие мужчины молчание.

И вот наступил момент, когда упрямая затворница снизошла до общения.

– Если я вру, то почему ты сейчас не в морге? Взгляни, девонька, на свою загорелую грудь и плоский живот, видишь шрамики от пуль, на их месте должны были быть большие-пребольшие дыры!

Что-то пришло в движение за дверью. Дарку показалось, что девушка собралась выходить. Он быстро вскочил с кровати и приготовился пресечь возможную попытку беглянки прошмыгнуть ко входной двери. Новобранцы-легионеры были чрезвычайно импульсивны, в особенности если они до превращения тянули солдатскую лямку или щеголяли в полицейской фуражке. Если к непредсказуемости новообращенных добавить еще женскую эмоциональность и обидчивость, то получится редкая смесь, под стать яду виверийской анаконды…

Тревога оказалась ложной, дверь не открылась. Видимо, Диана просто сменила неудобную позу, например, пересела с края ванны на более приспособленный для раздумий сантехнический узел.

– Ну, в конце концов, хватит дуться и корчить из себя пес знает кого! Я же не пламенный воздыхатель, чтобы меня воспитывать и под каблук загонять. Открой дверь, поговорим по-человечески!

– Это уж точно, – послышался из ванной раздраженный голос, – ты не воздыхатель, даже не хам, а грязная свинья и насильник!

Если бы Дарк дал возможность возмущенной девушке говорить и дальше, то наверняка досталось бы не только ему, но и всей мужской половине человечества, а закончились бы гневные излияния избитым, легко предсказуемым выводом: «Все мужики самовлюбленные эгоисты и сволочи. Да здравствует эмансипация!»

– Какой же я насильник, дорогуша? Я же на тебя только взглянул. Мне и в помойном ведре покопошиться пришлось, что же теперь, в мусорщики податься?

Дарк добился желаемого результата, хотя и не ожидал, что не совсем удачное сравнение приведет к весьма болезненным последствиям. Затворница-птичка выпорхнула из клетки и с ходу заехала растерянному моррону в глаз костлявым и действительно больно бьющим кулаком.

– Это тебе за сравнение с отходами, дорогуша! – пояснила Диана, подражая снисходительно-пренебрежительным интонациям Дарка. – В следующий раз…

– А вот следующего раза не будет, – неожиданно рассмеялся Аламез, поднимаясь на ноги и прикрывая рукой мгновенно распухший глаз. – Согласен, я вел себя как хам, мерзавец, пустослов и скотина, но у меня есть оправдание.

– Интересно, какое: трудное детство, сексуальная озабоченность или дурное влияние преступной среды? – с издевкой в голосе произнесла Диана, все еще не утихомирившая вулкан бушевавшей в ней злости.

– Важная цель действительно часто оправдывает не самые изысканные и гуманные средства, – немного дополнил известную пословицу Дарк, пока пытался наложить на глаз примочку, наспех свернутую из мокрого полотенца. – Мне нужно было убедиться, что ты моррон, а потом… потом вывести твою потерявшуюся в потемках неведения душу из состояния глубокой апатии. На все про все ушло чуть более трех часов, а могли и за неделю не управиться. Иногда новенькие такие хлипкие нытики, спасу нет, запрутся в ванной и ничего не хотят слышать!

– Допустим. – Диана сменила гневные интонации на нейтрально-холодные.

– И мне чашечку свари, – попросил Дарк, видя, что девушка принялась крутить ручку старенького кофейного аппарата.

– Обойдешься, сам не маленький, – прозвучал суровый ответ.

Не обращая внимания на возню Аламеза с выскальзывающим из рук полотенцем, девушка налила себе полную до краев чашку горячего напитка, положила сахар и, бесцеремонно распотрошив пачку сигарет Дарка, снова забралась под одеяло.

– От своего мнения о тебе не отказываюсь, но в одном ты прав: нам нужно серьезно поговорить. Рассказывай!

«Ну, вот и прошла тяжелая душевная травма», – подивился Дарк поразительно быстрой смене настроения девушки, сейчас рассудительной и спокойной, а еще несколько минут назад ударившей его в припадке ярости.

– А что, собственно, рассказывать-то? – пожал плечами Аламез, решивший не утруждать свой невыспавшийся и пострадавший от побоев организм приготовлением кофе и ограничиться сигаретой. – Карауля под дверью, я тебе все рассказал и о морронах, и о Легионе и даже объяснил, что такое коллективный разум. Повторяться не буду, спрашивай, если что непонятно!

– Я не слышу никакого зова, и голосов у меня в голове никаких нет, может, это ошибка?

– И не надейся, милочка, – усмехнулся Дарк, но, заметив, как порозовело и исказилось лицо собеседницы, решил быть более серьезным и избегать впредь уменьшительно-ласкательных частиц, фривольных словечек и двусмысленных оборотов. – Зов теперь слышат лишь единицы. Слишком много нас развелось, сил у разума на всех не хватает. К тому же времени прошло слишком мало, не переживай, услышишь еще!

– Допустим, ты прав, – произнесла Диана, глядя Дарку прямо в глаза. – Согласись, я имею право не верить… все это так… нереально.

– Можешь не продолжать, – хотел было перехватить инициативу в разговоре Дарк, но девушка жестом приказала ему замолчать.

– Однако тот факт, что я жива и здорова, не позволяет сомневаться в правдивости твоего рассказа. Итак, что от меня требуется?

– Ничего, – пожал плечами моррон, – все остается по-прежнему: ты уезжаешь и продолжаешь жить, как жила. Я подскажу, как найти других морронов, а уж захочешь ты вступить в Легион или нет, решай сама. Мы не секта религиозных фанатиков, силком не тянем, беспрекословного повиновения и полного отрешения от прошлой жизни тоже не требуем.

– Что я должна буду делать и что мне даст служба в вашем Легионе?

– Вот, вот оно, нынешнее поколение недальновидных, примитивных эгоистов, все в этом! – простонал моррон так жалобно и печально, что даже Диана, несмотря на изумление его реакцией, прониклась к нему сочувствием. – Ты бы еще спросила, сколько платить будут и выдаются ли бесплатные обеды по вторникам и четвергам!

– Послушай… – Девушка хотела обратиться по имени и вопросительно уставилась на юношу в ожидании, что он догадается представиться.

– Дарк Аламез.

– Послушай, Дарк, в чем же тогда смысл служения, не для других, а лично для меня?

– Мне некогда рассказывать и разжевывать прописные истины об устройстве наших организмов, – устало вздохнул моррон. – В Легионе тебе все объяснят и всему научат гораздо лучше, чем смог бы сделать я, даже если бы не был таким невыспавшимся и озлобленным. Я сказал, к кому обратиться, я выполнил свой долг…

– Но зачем мне это? – разведя руками, спросила Диана, на лице которой застыло выражение искреннего удивления и непонимания.

Дарк подошел вплотную к кровати и, рискуя здоровьем, осмелился сесть рядом с девушкой. Его мозолистые подушечки пальцев осторожно коснулись тыльной стороны ладони новообращенной.

– Я стал морроном около тысячи лет назад. Это было давно, очень давно. Кроме служения коллективному разуму и выполнения великих миссий, есть будни: обычные серые дни, похожие друг на друга так сильно, что хочется выть. Я не поручусь, что однажды промозглым осенним утром мне не захочется засунуть шею в петлю или прыгнуть с моста. Однако в трудные минуты меня всегда согревала мысль, что рядом есть и другие, такие же обреченные на невзрачное, серое существование от одного задания до другого. Люди будут приходить и уходить из твоей жизни, а собратья– морроны – величина более постоянная. Ты можешь их ненавидеть, корить за нерасторопность, глупость или даже презирать, но без них тебе не выжить!