– Не обольщайся, – тихо рассмеялся Манфред, – кодексы, они для юнцов желторотых писаны. Не думаю, что после моего заявления каждый второй рыцарь фон Хольца на поединок вызывать начнет, чушь это все…

– Я не о том, – задумчиво произнес Данила, – не о поединках речь, а о слабине. Как только ее другие почувствуют, так сразу травить начнут: перед вашими попами его в невыгодном свете выставлять, козни всякие строить да душегубов платных к нему подсылать. Глядишь, через годок-другой кто-нибудь башку мерзавцу да снесет.

– А тебе с этого какой прок, сам-то ведь не отомстишь, удовольствия не получишь?

– Не в наслаждении дело, а в справедливости, – тяжело вздохнул Данила. – Не могу я прирезать его сейчас. В Вольном Городе он будет под защитой самого князя, не подкопаешься, а потом неизвестно, придется ли нам еще встретиться да на чьей стороне сила будет. Разговор из кустов слышал?

Манфред утвердительно кивнул в ответ.

– Так вот, правда его, старею я, уже не тот… – Данила тяжело вздохнул, ему было трудно признаваться, что силы потихоньку покидают его богатырское тело. – А побеждает не тот, кто прав, а у кого рука сильнее да глаз вострее! Не смогу я спокойно помереть, зная, что эта мразь землю топчет. Ну да ладно, нечего киснуть. Сделаешь, как я сказал?!

– Нет! – уверенно ответил Манфред, глядя пораженному неожиданным отказом собеседнику прямо в глаза. – Но если дашь меч, а твои люди мешать не будут, то сам негодяя прикончу, тем более что у меня тоже должки имеются, – произнес Манфред, вспоминая о смерти ландсмейстера Дервига.

– Дурак, ох, дурак! – воскликнул Данила, тряся от злости головой. – Да неужели ты, простофиля заморский, не понял?! Случится с ним что, так и меня, и дружину всю в землю живьем закопают, и не важно, что да как было!

– Хорошо, – нехотя согласился Манфред после недолгого колебания и препирания со своей совестью, – хоть и не по мне сделки такие, но оно того стоит. Сделаю по-твоему, обещаю!

– Ну как, выпытал, что хотел? – послышался знакомый баритон, как только Манфред, следуя по пятам за Данилой, переступил порог палатки. – Представляю, наверняка многое разузнал: сколько в здешней крепости баб да какие харчи имеются.

Шагах в десяти от входа, на том же самом стволе березы, с которого час назад Данила руководил побоищем, вальяжно развалился Конрад и осыпал язвительными колкостями своего старого недруга.

– Скажи, Данила, и какие такие важные секреты можно выпытать у командира маленького гарнизона? Он же ничего не знает, кроме ширины рва своей крепостенки, которая, заметь, весьма далеко от вашей границы. Или амбиции князя Александра настоль велики, что он мечтает расширить владения Господина Вольного Града за счет земель лантов? – открыто издевался фон Хольц, высмеивая наивность сотника. – Так вам бы вначале свои городишки хоть как-то отвоевать, а потом уж на чужое зариться!

Данила сдерживался, позволяя «наглой геркашке» выставлять себя полным дураком в глазах собственных же солдат. Конрад не прекращал насмешливых излияний, хотя Манфреду показалось, что за ужимками рыцаря и демонстративным невосприятием Данилы всерьез крылся сильный испуг. Внезапное желание лесовика переговорить с врагом с глазу на глаз не только удивило Конрада, но и, как все непонятное, вызвало страх. Тонкая нить действительности начала ускользать из рук хитреца, а ситуация становилась непонятной и непредсказуемой. Похоже, фон Хольц не считал Данилу обычным ограниченным дикарем, признавал за ним способность вести собственную игру и втайне опасался козней прикидывающегося простаком вольноградца.

– Что выпытывал, до того и дознался, но не до конца… – после долгого молчания нехотя пробурчал Данила, – да только не твоего ума это дело.

– Точно, – кивнул головой Конрад, доставая из-под плаща спелое яблоко и за раз откусывая целую половину, – подвесь ублюдка, да тронулись, нечего засиживаться!

– Повесить – дело нехитрое, всегда успеется, оставлю лучше при нем пяток солдат, пускай до конца все выпытают, а уж потом и повесят.

– Не-а, так не пойдет! – спокойно заметил Конрад, расправившись с яблоком и бесцеремонно запустив огрызок в остроконечный шлем одного из сидевших у костра ополченцев. – Вешай сейчас! Я должен быть уверен, что он умер, мне ведь еще назад возвращаться, не хочу слухов, не хочу свидетелей.

– Не доверяешь? – мрачно спросил Данила, хмуря морщинистый лоб.

– Не исключаю возможности непредвиденных обстоятельств и досадных недоразумений, приятель! – хитро улыбнулся рыцарь в ответ. – Вешай сейчас, при мне!

– Не буду, и не указывай мне, что и когда делать, здесь я командир! – начал заводиться Данила, окончательно убедившись, что хитрый герканский лис почуял западню.

– Хорошо, – примирительно произнес Конрад, плавно вынимая из металлических ножен меч, – поступай, как знаешь, я тебе не указ, но, с другой стороны, и ты не можешь мне приказывать! – рассудил рыцарь и повернулся лицом к Манфреду. – Барон, твое ослиное упорство и несдержанность языка ни при чем, ты мне чем-то даже симпатичен, но обстоятельства сильнее нас, они заставляют действовать!

Рука в стальной перчатке полностью обнажила меч, и Конрад двинулся в сторону безоружного Манфреда, намереваясь быстро учинить расправу над свидетелем его сговора с врагом. «О, черт!» – слетело с губ барона, отдающего себе отчет, что, несмотря на все уловки и хитрости, сложные финты и акробатические пируэты, его шансы на выживание равны нулю. «Продержусь, сколько смогу», – подумал он, напрягая мышцы ног в ожидании атаки.

Внезапно Манфреда оттолкнули назад, а на его месте возникли два крепких ополченца, преградивших путь фон Хольцу большими круглыми щитами. Конрад остановился и в недоумении посмотрел на Данилу.

– Тулуп, убери своих! Ты же знаешь, меня это не остановит. Не хочу калечить твоих солдат, – размеренно произнес Конрад, испепеляя Данилу обжигающе холодным и властным взглядом.

– Так не пойдет, у парня даже оружия нет! – твердо возразил сотник, тяжело дыша от нервного напряжения и отворачиваясь, не в силах выдержать жесткий напор бесцветных глаз.

– Ну, верни ему меч, если такой сердобольный, – усмехнулся самоуверенный рыцарь, – все равно это ничего не изменит.

Командир с минуту колебался, судорожно ища хоть какую-то возможность предотвратить поединок, который, скорее всего, будет походить на обычную бойню, забивание беззащитного ягненка безжалостным мясником. Спасительное решение так и не пришло в голову солдата. Ему было жаль, что не сбудутся его планы, а человек, на которого он возлагал надежды, уже через пару минут будет бездыханным лежать на траве. Он видел фон Хольца в бою, у барона не было шансов, и не важно, с мечом или без. «А ладно, будь что будет!» – пошел на сделку с совестью Данила и приказал солдатам отдать пленному меч.

Подброшенный в воздухе клинок описал неполную дугу по пологой траектории и уже через миг оказался в проворной, сильной руке Манфреда. В глазах барона заиграли сумасшедшие искры азарта, а на губах появилась уже давно забытая кровожадная ухмылка, так напоминавшая когда-то окружающим оскал волка. Вместе с оружием, как неотъемлемая его часть, вернулась и уверенность в себе, он перестал быть жертвой, ведомой на заклание, и превратился в гордого и независимого хищника, прогрызающего острыми клыками путь через все превратности жизни. «Коль меч в руке – не все потеряно!» – всплыла из глубин памяти поговорка минувших дней, истина из далекого прошлого.

Резкая перемена, произошедшая с бароном за считаные доли секунды, конечно же, не могла остаться не замеченной растерянно попятившимися немного назад вольноградцами. Воины, стоявшие между ним и Конрадом, поспешно отскочили в стороны, освобождая противникам площадку для боя.

– Ты что-то повеселел, барон, – обратился к Манфреду Конрад, задумчиво склонив голову набок и с любопытством рассматривая фигуру более низкого ростом противника. – Неужели надеешься победить, дурачок?!

– Надень шлем, а то тошнит от твоих жеманств и ухоженной, брезгливой рожи! – осклабился в ответ Манфред, медленно начиная движение полукругом и пытаясь выбрать оптимальную позицию для первого броска.