Эдгар Мэддисон Уэлч вооружился револьвером и внушительных размеров штурмовой автоматической винтовкой. Это AR-15, любимое смертоносное оружие Национальной стрелковой ассоциации США, которое не раз участвовало в массовых расстрелах. В машине Уэлча на всякий случай припасено и другое оружие.

У молодого человека грязные светлые волосы и неопрятная борода. Он подрабатывает тем, что пишет незатейливые сценарии и снимается в низкобюджетных ужастиках. Одетый в голубые джинсы и футболку, он пришел, чтобы «самостоятельно расследовать» слухи о сети педофилов в элитных кругах. Интернет пестрит историями о том, что якобы Хилари Клинтон и высокопоставленные демократы держат в вашингтонском ресторане Comet Ping Pong детей в качестве сексуальных рабов – скандально известная теория заговора «Пиццагейт».

Перед персоналом и посетителями пиццерии возник возбужденный вооруженный мужчина, который мог в любой момент открыть огонь. Жуткая паника, все побежали. Он делает несколько выстрелов в пол и начинает обследовать помещение в поисках туннелей, где, по его мнению, прячут детей. Один из сотрудников ресторана, который как раз уходил, чтобы принести из холодильника, расположенного на улице, тесто для пиццы, вернулся и увидел нацеленное на себя дуло винтовки. Парень развернулся и бросился бежать, спасая свою жизнь. Примерно через двадцать минут, убедившись, что в ресторане нет малолетних детей, Уэлч добровольно сдался полиции, которая к тому времени уже оцепила все здание.

Это получасовое представление было разыграно в декабре 2016 года, по своей нелепости и накалу оно, пожалуй, превзошло все сценарии, которые когда-либо писал сам Уэлч. Он был не первым, кто приходил в этот ресторан с проверкой. Когда по сети поползли слухи о педофилах, на владельцев заведения обрушилась волна угроз и оскорблений, народные бдители один за другим осматривали помещение, вещая о результатах расследования в прямом эфире. Но Уэлч, явно возомнив себя Вин Дизелем, пришел с оружием, готовый убить. Его приговорили к четырем годам тюрьмы.

Все это умопомешательство стало следствием «фейковых новостей», впервые появившихся на конспиративных веб-сайтах ультраправых, а потом попавших на страницы Facebook. Авторы большинства историй обвиняли Хилари Клинтон в торговле детьми с целью сексуальной эксплуатации. Даже генерал-лейтенант Майкл Флинн, на то время советник Трампа по национальной безопасности, затаив дыхание, написал в своем Twitter: «Отмывание денег, сексуальные преступления с участием детей и т. д. ЧИТАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО!»

Неизвестно, и теперь уже это навсегда останется тайной, была ли история умышленным троллингом или же искренним помешательством. Возможно, это был обыкновенный вброс, а может быть, и честное признание того, кто, как выразился Алекс Джонс, конспиролог крайне правого толка, унюхал под ковром труп. На этом уровне разница между фейком и признанием становится чисто теоретической. Невозможно также сказать, действительно ли люди поверили, и если да, то почему, или просто развлекались, и почему вообще история привлекла к себе столько внимания. И в «фейках» ли проблема или это очередной пример параноидального самосуда, ставшего причиной роста массовых расстрелов в Америке в то время, как уровень других насильственных преступлений резко упал?

В том же декабре, когда Эдгар Мэддисон Уэлч решил учинить расправу в Вашингтоне, министра обороны Пакистана обманным путем вынудили угрожать Израилю. Он где-то вычитал, будто Израиль планирует нанести ядерный удар в тот момент, когда пакистанские войска войдут в Сирию, и напомнил Израилю, что Пакистан «тоже ядерное государство». История оказалась фейком, но она открыла нечто настоящее. Перспектива ядерного геноцида перешла в информационно-развлекательный сегмент только для того, чтобы выявить вполне реальную возможность, уже таящуюся в мировом порядке.

В культовом романе ужасов Джорджио де Марии «Двадцать дней Турина» благородные градоначальники пытаются совладать со свихнувшимися мигрантами, прибывшими в город. Группа обаятельных молодых людей, по всей видимости, идеалистов, которым невозможно не поверить, предлагают создать «Библиотеку». Но в Библиотеке не будет высокого искусства, лишь «популярная» литература – исповеди. В Библиотеке любой желающий может почитать чужой дневник, признание, сетование, крик души. Одна женщина хочет, чтобы молодой человек помог ей справиться с запором, и «готова давать, давать и давать». Другая до боли жаждет удовлетворить «некое поэтическое желание». Благодаря созданию нового вида читателей восстанавливаются и обретают новую жизнь старые альбомы, блокноты и дневники.

Библиотека – это своего рода психофармакопея, антидепрессант, помогающий буквами и словами лечить души страждущих. Само собой, Библиотека располагается в санатории. Горожане, в поисках внимания читателей к своим болям и страданиям, добровольно несут в Библиотеку исповеди о своей личной, интимной жизни. Их признания становятся жуткими, мрачными, злобными. Сотни и сотни страниц пишутся лишь для того, чтобы кого-нибудь травмировать или увлечь «в бездну бесконечного безумия». Пишут все: от знаменитостей до троллей. И постепенно приходит понимание, что они породили зло, «коллективный психоз» – каждую ночь стали происходить массовые убийства.

История ужасов Щебечущей машины ведется в виде небольших зарисовок о «фейковых новостях», в виде постоянных предзнаменований рождения общества «постправды» и многозначительных разоблачений «эхо-камер» и «хранилищ контента». Но что, если мы, как и главный герой романа де Марии, не знаем, с чем имеем дело? Проводится некий коллективный писательский эксперимент, погружение в безумие и насилие. Та сила, что связывает их, для нас так и останется оккультным знанием.

Традиционные СМИ живы. Существующие за счет рекламы печатная пресса, радио и телевидение будут жить, пусть и не в таких масштабах, как раньше. Они вполне вписываются в новую иерархию письма, на верху которой стоит «палец». И характеристики этой новой иерархии определяются тем, в какую коммерческую модель будет вложен венчурный капитал Кремниевой долины.

Социальная индустрия – это одно мощное сосредоточение внутри более широкой платформенной экономики или, как говорит Ник Срничек, капитализма платформ. Этот сектор начал расти после того, как лопнул пузырь доткомов, когда излишек свободного финансового капитала вкладывался в технологические стартапы, экспериментирующие с новыми способами заработка. «Платформенная» модель, позволяющая компаниям установить цифровую связь со своими клиентами и другими компаниями, обладала явно выигрышными преимуществами. Как подтверждает Срничек, логика такой платформенной связи в том, чтобы сделать процессы потребления и производства более наглядными. Spotify дает доступ к музыкальным продуктам через облачный стриминговый сервис и собирает цифровую информацию о своих клиентах, чтобы проводить более прицельный маркетинг. С помощью облачной платформы, которая позволяет промышленным предприятиям посредством датчиков и чипов согласовывать производственные процессы по всему миру, General Electric переводит системы производства в понятный формат в виде электронных записей. Кроме того, платформа позволяет создать новую форму рентоориентированной активности. Вместо того, чтобы продавать продукцию, все больше и больше фирм, внедривших «платформенную» структуру, просто сдают ее в аренду в качестве услуги. В Rolls-Royse, например, решили больше не продавать реактивные двигатели, а сдавать их в аренду на почасовой основе.