Мы уже давно живем в эпоху политики «постправды», только в разных ее проявлениях – технократия, одним словом. С приходом к власти «больших данных», самого богатого сырьевого материала за истории мира, ничего не изменилось – началось не что иное, как царствование грубых фактов. Правит техника, а не истина, которой последнее время всем так не хватает. Или «чудовищное преклонение перед фактами», как сказал Уайлд в «Упадке искусства лжи».

Но если симулякр – это действительно воплощение технократической нормы, исчезающий смысл за принудительным правлением информации, значит, он также представляет проблему и для власти. Мир симулякра, мир без смысла, лишает власть ее, казалось бы, очевидной легитимности. Авторитетные заявления политиков, генеральных прокуроров, ведущих журналистов и ученых теряют свою силу. Попытка заново наполнить систему смыслом, возрождая идеологии времен холодной войны и возбуждая общественное мнение против «постмодернизма», ставшего козлом отпущения, обречена на провал. Поскольку все эти стремления – сами лишь часть симулякра, они снова быстро возвращаются в круг бессмысленной информации. Более искушенные пропагандисты все понимают и работают над причинами кризиса смысла. BBC, например, утверждает, что российские кампании по дезинформации уже стоятся на только одном нарративе, вместо этого они наводняют интернет многочисленными версиями одной истории, так что никто уже и не знает, что думать. Разумно было бы предположить, что этой техникой теперь пользуются все стороны, занимающиеся дезинформацией.

Проблема не в том, что интернет – это паутина лжи. В этом никто и не сомневается. В 2016 году группа ученых опубликовала исследование, посвященное поведению в сети. По данным опроса, менее трети всех пользователей оставляют о себе правдивую информацию в интернете. Но машина и изобретена таким образом, чтобы помогать нам лгать. С самого ее появления, еще во времена французской информационной сети Minitel, пользователи первым делом начали скрывать свою личность. Анонимность позволила надеть на себя новую текстовую оболочку. На заре идеализма Кремниевой долины все были без ума от анонимности и шифрования. Считалось, что возможность лгать о себе дает свободу и творческую автономию, позволяет ускользнуть от наблюдения. Ложь стала великим уравнителем. Со времен своего появления в 1980–1990-х годах Кремниевая долина формировалась под влиянием случайного слияния идеологий хиппи и новых правых. Питающая отвращение к общественному достоянию и регулированию, эта «Калифорнийская идеология», как назвали ее Ричард Барбрук и Энди Камерон, была либертарианской, основанной на понятии имущества и индивидуалистической[40]. Интернет должен был стать новой агорой, свободным рынком идей.

Эта связь между ложью и творческой свободой не такая уж и странная, как может показаться. Размышляя о сталинской тирании, Милан Кундера доказывал, что невозможно запретить лгать равному себе, потому что мы не имеем права требовать ответов от равных себе. И в самом деле, свобода мысли открывается для нас только тогда, когда мы получаем возможность лгать: ведь только тогда мы уверены, что власти не прочтут наши мысли. Только когда мы сможем лгать о будущем, предупреждали конструктивисты в «Реалистическом манифесте», мы сможем начать выходить за пределы правления грубых фактов. В этом смысле в Калифорнийской идеологии прослеживается настоящая утопия, даже если ее воплощение в социальных сетях представляется утопией только для троллей и других социопатов.

Проблема не во лжи. Проблема в информации, сведенной к грубым фактам, к технологиям с небывалыми и ранее невиданными возможностями физической манипуляции посредством информационной бомбардировки. Мы наивно полагаем, будто владеем «большим» или «малым» объемом информации. А что, если это работает совсем не так? Что если информация похожа на сахар, а высокоинформационная диета – признак культурной нищеты? Что если после определенной точки информация становится токсичной?

С учетом вышесказанного поражает осязаемая неуверенность обычных диагнозов «фейковых новостей», информационных пузырей и общества «постправды». Согласно коммуникационной теории «зеленого винограда», это сенсуализм. Но всякий сенсуализм – это форма недосказанности, всякая моральная паника – форма тривиализации, а в случае нашей паники вокруг «фейковых новостей» это тем более так. Проблема в том, во что поверят оставшиеся в живых, когда на обломках и развалинах интернета будут искать ответы.

Кризис знания уходит корнями глубоко в институты, где до сих пор производят авторитетные знания. Не Щебечущая машина привела к этому кризису, но она стала его кульминацией. В Щебечущей машине сжигается смысл.

«Я убью всех мусульман», – крикнул он, ранив около десятка верующих и прохожих, одного – смертельно. Потом так же неожиданно сделал уже более мрачное и прагматичное заявление: «Свой долг я выполнил».

Даррен Осборн убил одного мусульманина, 51-летнего Макрама Али. Но намеревался убить их всех. Психологически он был настроен на массовое убийство. Осборн арендовал фургон и направился к мечети, расположенной в рабочем районе Финсбери-Парк на севере Лондона. 19 июня 2017 года в начале первого ночи он ехал по Севен-Систерс-роуд с единственной мыслью в голове: убить. Предыдущей ночью в одном из пабов города он называл себя «солдатом» и бахвалился, что будет «убивать мусульман». Непонятно, как бы он поступил, не встреться ему по пути группа мусульман, которые только что завершили вечернюю молитву и оказывали помощь мужчине, потерявшему сознание на автобусной остановке.

В отличие от терактов, совершенных «одиночками» в предыдущие два года, этот проходил хаотично, примитивно и неорганизованно. Осборн просто направил фургон в толпу людей. При столкновении его скорость составляла всего 26 км/ч. Многие слышали, как в момент предполагаемого триумфа Осборн говорил: «Убейте меня».

Мечеть в Финсбери-Парк – символ ненависти для британских ультраправых. На следующий день после нападения британский фашист Томми Робинсон назвал его «актом возмездия», обвинив мечеть в подготовке террористов. На самом деле после отстранения имама Абу Хамза в мечеть уже почти пятнадцать лет не допускаются сторонники джихада. Даже если Осборн был «мстителем», которым он так отчаянно хотел казаться, мстить тем, кто оказался в ту ночь в мечети или на автобусной остановке, было не за что. Тем не менее заявление Робинсона совпало со сбивчивым оправданием самого Осборна, будто бы нападение было возмездием за бойню, устроенную джихадистами на Лондонском мосту.

Всего неделя понадобилась безработному жителю Уэльса, чтобы превратиться в идеологически одержимого убийцу. По словам родственников и бывшей сожительницы, Осборн никогда не считал себя расистом. Да, у него были проблемы, он страдал алкоголизмом, был вспыльчив, склонен к насилию, впадал в депрессии – даже пытался покончить с собой, но безуспешно. По выражению соседа, Осборн был «полным мудаком», но не расистом. Он вообще мало разбирался в политике и, по словам сестры, даже не знал, кто был премьер-министром.