Я не ожидала, что мужчина, которому я собиралась довериться, окажется таким привлекательным и простым. Он не был похож на босса, но и на обычного мускулистого мужчину тоже. Что-то в том, как он двигался, было хищной грацией, и с того момента, как нас представили, я почувствовала, что в нем есть что-то опасное. Что-то захватывающее. Весь ужин я ругала себя за это, говоря себе, что веду себя нелепо. Но сейчас, когда я поднимаюсь наверх в свою комнату после того, как меня отпустили, я все еще не могу перестать думать об этом.

Он красив, опасен и возбуждающ, как герой любовного романа. Так почему бы мне не пофантазировать о нем? Просто не принимать это всерьез.

Я плюхаюсь на свою кровать, вздыхая. Я слышу шаги охранника снаружи, того, кто заменил Хосе, которого я не знаю. Я жду, пока его шаги стихнут, и позволяю своей руке блуждать, обводя свою грудь через тонкое платье и лифчик, которые на мне надеты, чувствуя, как мои соски мгновенно твердеют.

Что произойдет, если я поеду в Бостон? Смогу ли я с кем-нибудь познакомиться? От меня все еще ожидают, что я в конце концов соглашусь на брак по договоренности?

Я всю свою жизнь была хорошей девочкой. Я могла флиртовать с Хосе или с кем-нибудь из других симпатичных охранников или думать о том, как было бы, если бы я могла сама выбирать себе мужа, но я бы никогда не зашла так далеко, как это сделала Изабелла. Я никогда не была достаточно смелой, чтобы вот так взять свое будущее в руки, и решить, что сама выберу мужчину, с которым потеряю девственность. Я позавидовала ей, когда поняла, что она преуспела в этом. Когда ей удалось не только сделать свой собственный выбор, но и заставить его влюбиться в нее и жениться на ней. Ее жизнь оказалась настолько захватывающей, насколько она могла когда-либо надеяться.

Единственное приятное возбуждение, на которое я могу надеяться, находится на страницах книги.

Я вздыхаю, моя рука опускается в сторону, шлепая по одеялу. Мои собственные пальцы и размытая фантазия, это не то, чего я хочу сегодня вечером, и я знаю, что не смогу удержаться от того, чтобы Левин не проскользнул в мои мысли, а это именно то, чего мне не нужно.

Я не уверена, как долго я сплю, прежде чем меня будит звук, резкий, повторяющийся треск снаружи, снова и снова, в сочетании с хрипом, который заставляет меня резко проснуться и сесть в постели, мое сердце инстинктивно колотится несмотря на то, что я понятия не имею, что на самом деле происходит.

И тут я вижу исходящее снаружи свечение, оранжевое и красное в темноте.

Я откидываю одеяло, вскакиваю с кровати и подхожу к окну, отодвигая занавеску, чтобы выглянуть наружу. Сразу за домом горят другие здания во дворе. Я слышу крики, и больше всего, как я теперь понимаю, это стрельба, грохочущая по двору. Я мельком вижу людей в черной униформе и отскакиваю назад, позволяя занавеске упасть на место, когда я отступаю к кровати с колотящимся сердцем.

Что происходит?

Я уже знаю, еще до того, как эта мысль действительно успела прийти мне в голову. Это Диего. Встреча с моим отцом была уловкой, средством заставить его немного ослабить бдительность, и теперь Диего воспользовался этим в полной мере.

Мой дом подвергся нападению.

Страх душит. На мгновение все, что я могу сделать, это застыть на месте, желая спрятаться под одеяло и исчезнуть, как будто это может что-то изменить. Как будто это могло спасти меня или любого из нас. Паралич длится всего мгновение. Сердце подскакивает к горлу, я бросаюсь к шкафу, отбрасывая одежду в сторону в попытке найти что-нибудь надеть, что не было бы моей ночной рубашкой или халатом. Я хватаю одну из первых вещей, которые нахожу, зеленое хлопчатобумажное платье с короткими рукавами и завязкой на талии, и вылезаю из шорт и майки, которые были на мне, оставляя их валяться на полу, когда натягиваю платье через голову.

Моя мать убила бы меня за то, что я оставила свою одежду в таком беспорядке. Эта мысль почти заставляет меня смеяться. Сейчас меня преследует гораздо худшее. То, что еще вчера, казалось бы, поводом для беспокойства, сейчас кажется абсолютно нелепым перед лицом того, что происходит снаружи.

Снова раздается грохот стрельбы, на этот раз ближе к дому, а затем я слышу внезапный звук сильного удара снизу, от чего-то, похожего на хлопанье входной двери.

Черт.

Я с трудом сглатываю, не зная, что делать. Я знаю, что сказал бы мне мой отец, оставаться на месте, пока кто-нибудь не придет за мной, но страх, подступающий к моему горлу, почти невыносим. Я чувствую, что вот-вот взорвусь от этого, разобьюсь на миллион кусочков, и мне кажется, что единственный способ бороться с этим — сделать что-то.

Я просто не знаю, что именно.

Снизу доносятся крики, женские и мужской, и у меня сводит грудь от того, как сильно колотится мое сердце. Я подкрадываюсь к двери, мои руки дрожат, когда я тянусь к ручке… и слышу стрельбу внизу.

Что, если мой отец мертв? Что, если он не сможет прийти и сказать мне, что делать, потому что он мертв? Что, если они все мертвы?

Внизу, в винном погребе, есть дверь, я это знаю. Старый выход, сделанный сотни лет назад для точно такого же побега, только я никогда не думала, что потребуется им воспользоваться. Я знаю, где это находится, мы с мамой и Изабеллой все знали, но мы с Изабеллой всегда превращали это в шутку. Казалось нелепым, что нам когда-либо придется убегать от чего-то так драматично, под землю, как испуганным кроликам.

Теперь я не так уверена.

Я распахиваю дверь одним резким жестом, это все, на что я способна, эта искра мужества на мгновение. Просто держись, и будет еще одна. Я пытаюсь дышать носом и ртом, прерываемая каждым звуком стрельбы снизу. Моя мама будет у лестницы, ведущей в винный погреб. Она уже там. Она не пришла за мной, потому что…

Я не могу придумать ни одной причины для этого, которая не вызывала бы у меня желания разрыдаться в истерике. Поэтому вместо этого я заставляю себя перестать думать об этом, перестать думать о чем-либо, кроме следующего шага вперед, следующего вдоха, следующей искры мужества, которая может подвести меня к краю лестницы и начать спускаться, дико озираясь по сторонам, когда я низко пригибаюсь в поисках любого, кто может заметить меня и попытаться напасть.

— Елена!

Я почти кричу, прежде чем понимаю, что это голос моего отца. Волна облегчения захлестывает меня, такая сильная, что у меня почти кружится голова, прежде чем раздаются новые выстрелы. Я чувствую себя так, словно вот-вот снова вылезу из своей кожи.

— Волков, быстро!

Я вижу, как Левин появляется позади моего отца, его лицо напряжено и решительно, челюсть сжата, когда он быстро поднимается по лестнице, хватая меня за руку.

— Мы должны выбираться отсюда, Елена, — спокойно говорит он, и я смотрю на него, чувствуя себя слегка шокированной.

На его челюсти пятно сажи, а на горле красная отметина, как будто кто-то царапал его ногтями. Тем не менее, в нем все еще есть та убийственно тихая опасность, которая раньше разжигала мое любопытство, которая заставила бы мое сердце биться быстрее, если бы оно уже не билось на полную мощность. Его рука обхватывает мое предплечье, широкая и сильная, но нежная, и он осторожно тянет меня к краю лестницы, которая ведет меня мимо отца и вниз.

— Нам нужно идти, — повторяет он, и я вздрагиваю, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своего отца.

— Нет, я не могу! Я не могу оставить тебя…

Было достаточно плохо представлять, как мы уезжаем, когда мы говорили об этом вчера или позавчера, когда солнце светило достаточно ярко, чтобы смыть воспоминания о партизанских атаках людей Диего, нападении Хосе на меня или бесчисленных угрозах, которые сыпались на нас с тех пор, как Изабелла сбежала с Найлом. Теперь, когда часть моего дома охвачена огнем, в ушах звучит стрельба, на лице моего отца написан страх, который он не может полностью скрыть, это кажется невозможным.

— Елена. Дорогая. Ты должна. — Мой отец тянется ко мне, ненадолго вытаскивая меня из объятий Левина, когда он нежно кладет свои руки мне на плечи, глядя на меня с выражением любви, к которому я так привыкла за эти годы, которому так глубоко доверяла. — Тебе здесь небезопасно. Ты это знаешь. Волков тебя вытащит. Ты можешь доверять ему, но ты должна делать то, что он говорит. Ты меня понимаешь?