— Мы красиво оденем тебя, чтобы у него не было шансов остаться недовольным, — продолжает женщина, ведя меня по коридору. — У меня есть как раз то, что нужно.

Кажется еще более ужасающим, что есть комната с одеждой, которая только и ждет купленных девушек, чтобы нарядить их после аукциона. Весь этот особняк кажется полным ужасов, и я знаю, что меня избавят от большинства из них, пока мы с Левином хорошо играем свои роли. Это вызывает во мне еще одну волну вины, как будто я чувствовала себя в камере. Почему я заслужила такой удачи?

Мои чувства были задеты тем, что другие девушки были так злы на меня, но теперь я могу лучше это понять. У меня был богатый отец, который спас меня, который мог купить услуги мужчины, а заодно и меня, чтобы вытащить меня отсюда. Я почти не сомневаюсь, что Левин сможет выполнить свою часть этой сделки, а это значит, что только я должна справиться, пока мы не сможем уехать. Это все, что мне нужно сделать, чтобы стать счастливицей, которую унесло от всего этого. Чувство вины ощущается почти так же сильно, как и страх, который был раньше.

— Вот и мы! — В голосе женщины слышна наигранная развязность, когда она ведет меня в комнату, явно предназначенную для переодевания, с большими шкафами, длинным туалетным столиком с зеркалом, на котором разбросаны косметика и средства для волос, и еще одним длинным столом, на котором разложены обувь и украшения. То, что у Диего здесь есть эти вещи, которые можно потратить на украшение женщин, купленных кем-то другим, еще одно показное проявление богатства.

Женщина поворачивается ко мне, когда я стою, застыв в центре комнаты.

— Ты хочешь, чтобы я выбрала, что тебе надеть, или ты сама хотела бы этого?

Идея выбора даже не приходила мне в голову. Я тяжело сглатываю, качая головой.

— Выбирай сама, — выдавливаю я, и она щелкает языком, как будто у нее есть мнение о том, что я только что сказала, но я не уверена, хорошее оно или плохое.

То, что она достает из шкафа, просто прелесть, то, что я никогда бы не могла представить, что буду носить вне спальни со своим мужем. Это длинное платье в греческом стиле из прозрачного шифона туманно-зеленого цвета, собранное в талии и ниспадающее складками спереди и сзади, которое только отвлекает глаза от созерцания мельчайших деталей моей обнаженной плоти. Оно разделено до талии с обеих сторон, оставляя меня обнаженной от бедер до пальцев ног, а вырез у него опускается до самой талии, оставляя глубокое и широкое v-образное декольте. Бока также открыты, фактически, единственные застежки на платье находятся на талии и плечах, где шифон собран на месте.

Женщина вешает его на стул, бесцеремонно стаскивая с меня шелковую комбинацию цвета слоновой кости, которая была на мне. Под ним на мне были только тонкие шелковые стринги, и она снимает их тоже, выбрасывая и то, и другое в мусорное ведро, когда тянется за шифоновым платьем. Я подозревала, что под ним на мне ничего не будет, но я не до конца понимала, что это значит, пока женщина не надела его мне на голову, и я не увидела себя в зеркале.

Я никогда ни о чем так не переживала. С одной стороны, это потрясающе. Я прекрасно смотрюсь в нем, этот цвет подходит к моей загорелой коже и черным волосам, и он выгодно подчеркивает мои стройные изгибы. Но это показывает гораздо больше, чем мне было бы удобно, для взора постороннего человека и мне придется надеть его на вечеринку, полную незнакомцев. Шифон, накинутый на мою обнаженную грудь и ниспадающий складками между ног, создает иллюзию того, что он скрывает мои соски и обнаженную кожу между бедер, пока я не пошевелюсь, и тогда любой наблюдающий сможет увидеть проблеск темных сосков и интимной плоти.

Все увидят меня такой. Левин увидит меня такой.

Последняя мысль не расстраивает меня так сильно, как должна была бы. Но первая ужасает.

У меня нет выбора.

— Мы оставим твои волосы распущенными, — решает женщина, прищуриваясь, обходя меня, осматривая. — И совсем немного макияжа. Просто что-нибудь, что можно подчеркнуть. Твои волосы и лицо уже красивы, нет причин делать слишком много.

Она толкает меня на табурет, и я сижу там, замерев, пока она суетится вокруг меня. Она втирает в мои волосы какое-то другое средство, от которого они пахнут цветами и сияют еще больше, чем раньше, взбивает их пальцами, затем наносит розово-золотистые тени для век и капельку туши для ресниц на глаза, а на губы наносит розовое пятно.

— Ты так прекрасна, — говорит она с довольной ноткой в голосе, прежде чем отступить к столу, уставленному туфлями и украшениями.

Когда она возвращается, с ней пара туфель телесного цвета на достаточно высоких каблуках с ремешками, чтобы платье не слишком волочилось по полу, оно длинновато для моего роста чуть ниже среднего, и серьги из розового золота с крошечными бриллиантами.

— Чуть-чуть блеска, — говорит она, заправляя их мне в уши. — Вот. Ты выглядишь как принцесса.

Я хочу укусить в ответ за принцессу. Я все еще мать вашу дочь Рикардо Сантьяго, и человек, который купил меня, собирается забрать меня домой. А вы все дураки, которые думают, что перехитрили моего отца, но это не так. Тем не менее, я крепко сжимаю слова за губами. Во-первых, это выдало бы всю уловку. Во-вторых, эта женщина ни в чем не виновата. Ничто из этого не так. Она делает свою работу, и, если у нее ничего не получится, она окажется в своем собственном ужасном положении. Я не могу сердиться на нее за то, что она пытается поддерживать оптимизм в этом доме ужасов.

— Спасибо, — говорю я ей немного неровно, вставая. — Мне вернуться к… нему прямо сейчас? — Я не осмеливаюсь произносить вымышленное имя Левина, опасаясь, что все испорчу.

— Он будет ждать тебя внизу. Пойдем, я провожу тебя до лестницы, а потом мне нужно пойти и помочь следующей девушке. Большинство из них уже готовы, мы позаботились об остальных, пока ты восстанавливалась.

Немного неловко осознавать, что я была единственной, кто потерял сознание, но я ничего не могла с этим поделать. И я уходила последней. Она провожает меня до края лестницы, как и обещала, а затем быстро уходит в другую комнату. Я остаюсь стоять там с сердцем, бьющимся в горле, зная, что мне нужно спуститься к Левину.

Чем скорее я это сделаю, тем скорее все это закончится.

Он ждет внизу лестницы, все в том же костюме, что и раньше, его челюсть сжата, когда он смотрит на арочный дверной проем, который, несомненно, приведет нас на вечеринку в другой комнате. При звуке моих шагов он поднимает голову, и я вижу эмоцию, которую никогда не видела направленной на меня, по крайней мере, до тех пор, пока меня не похитили. Это только на мгновение отражается на его лице, но это есть, безошибочно и невозможно пропустить, когда он видит меня в прозрачном шифоновом платье, пока он не стирает ее в одно мгновение.

Похоть.

За мгновение до того, как эмоция исчезнет, я понимаю, что ненавижу его за это не так сильно, как следовало бы.

11

ЕЛЕНА

— Мы должны присоединиться к остальным.

Голос Левина холодный, бесстрастный. В его лице нет ни малейшего намека на то, что я видела мгновением раньше, ни капельки. Его рука сжимает мое предплечье, не слишком сильно, но достаточно твердо, чтобы, если кто-нибудь наблюдает, это выглядело как мужчина, держащий в руках свою новую собственность.

Что-то в этом прикосновении вызывает еще одну дрожь у меня по спине.

— Вечеринка… не то, что ты могла ожидать, — медленно говорит он, когда мы идем к открытой двери, его голос очень низкий. — Я не думаю, что тебе нужно скрывать, что ты можешь чувствовать по этому поводу. Я думаю, это будет ожидаемо.

Сначала я не понимаю, что он имеет в виду, или намек на то, что мне, возможно, не нужно скрывать свои эмоции, но он будет, но затем мы переступаем порог огромного зала, где проходит вечеринка, и я сразу все понимаю.