Держи это при себе. Если кто-то что-то заподозрит, все будет кончено. Диего убьет его, и твоя последняя надежда исчезнет.

Левин направляется ко мне, и это самое сложное, что мне когда-либо приходилось делать в своей жизни, смотреть на него с тем же скучающим выражением, которое я изо всех сил старалась сохранить на лице для всех остальных. Я не хотела, чтобы кто-нибудь из этих мужчин видел, как мне страшно, с каким я разбитым сердцем, и какой потерянной я себя чувствую. Я хочу, чтобы все они думали, что мне абсолютно наплевать на то, что они собираются со мной сделать. И я думаю, что пока я неплохо справляюсь. Но когда он останавливается передо мной, все, что я хочу сделать, это спросить, послал ли его мой отец, жив ли он, и умолять Левина вытащить меня отсюда. Я хочу знать, каков его план и как он намерен спасти меня. Я хочу знать, каковы шансы на то, что я выйду отсюда с ним, а не с одним из этих других развратных придурков.

Я плотно сжимаю губы, прикусывая их, и отворачиваюсь от него. Я не могу смотреть ему в глаза, не выдав себя, поэтому вместо этого притворяюсь, что мне вообще невыносимо смотреть на него.

Левин делает знак охраннику позади меня.

— Вы можете подвести ее вперед? Я бы хотел взглянуть поближе.

Охранник берет меня за руку с той же напускной скукой, что и раньше, подталкивая меня вперед, чтобы я оказалась ближе к Левину, представлена ему для осмотра. Я всего в нескольких дюймах от того, чтобы прикоснуться к нему, и я чувствую цитрусовый аромат его одеколона, чувствую исходящий от него жар, напряжение в его теле. Это вызывает у меня неожиданный толчок, и я сжимаю руки в кулаки. Я хочу схватить его, вцепиться в него, умолять его забрать меня отсюда. Но я не могу. Если я это сделаю, это погубит нас обоих.

Левин наклоняется вперед, как будто изучает меня более внимательно, его взгляд блуждает по моему лицу, ложбинке между грудями. В комнате вокруг нас шумно, и когда он наклоняется очень близко, как будто вдыхает аромат моих волос, я знаю, что он пытается прошептать мне на ухо. Я напрягаюсь, пытаясь расслышать его сквозь шум нетерпеливых покупателей вокруг нас.

— Просто держись, Елена. Я скоро заберу тебя отсюда.

Я не могу показать никаких признаков того, что я его слышала. Я это знаю. Я крепко стискиваю зубы, все мое тело напрягается, борясь со всеми своими инстинктами, когда Левин кивает охраннику, и меня оттаскивают обратно в строй.

А потом он ушел.

Я дрожу всем телом, от макушки головы до кончиков пальцев ног, и я благодарна, что, по крайней мере, это не покажется странным. Я не хотела, чтобы меня считали напуганной, но сейчас это почти лучше, потому что я могу скрывать свои эмоции за этим фасадом страха.

Последний из мужчин уходит, и охранники начинают выводить нас со двора, как раз в тот момент, когда я слышу голос Диего, доносящийся из-под арки, объявляющий гостям, что аукцион скоро начнется. Я чувствую, как у меня снова сводит живот от страха, незнание почти болезненно. Как Левин собирается вытащить меня отсюда? Собирается ли он купить меня? Что, если кто-то превзойдет его по цене?

Мне требуется вся моя сила, чтобы оставаться в очереди, продолжать идти, а не убегать. Нас отводят обратно за сцену, которая была установлена, очередь переставляется в том порядке, в каком будут выводиться девушки. Я самая последняя в очереди, что меня не удивляет. Я подозревала, что Диего собирался использовать меня в качестве венца аукциона, приза, который будет разыгран после того, как все остальные девушки будут распроданы. Моя поимка и продажа станут для него решающим ударом против семьи Сантьяго. Это также означает, что ожидание того, какой будет моя судьба, будет бесконечным.

Блондинка выходит первой. Я слышу, как аукционист описывает ее, как животное, продаваемое на рынке, указывая на ее достоинства и атрибуты, которые делают ее достойной продажи. Девственности нет среди перечисленных атрибутов, и волна озноба захлестывает меня при воспоминании о шоу, которое Диего устроил охранникам в камерах. Я не сомневаюсь, что она и раньше была во власти тех же охранников.

Я слышу торги. Их мало, цена растет, прежде чем упасть, а затем аукционист объявляет окончательную продажу. Я слышу, как ее уводят со сцены к ее новому владельцу, когда следующую девушку в очереди вытягивают вперед, из-за занавеса, навстречу своей судьбе.

Я чувствую слабость к тому времени, как убирают девушку передо мной. Такое чувство, что это тянется вечно. Я ничего не ела и не пила с сегодняшнего утра, и тогда мне мало что удалось, как бы я ни была встревожена. Я устала стоять, и мне начинает хотеться, чтобы все это просто закончилось, независимо от результата. Я почти чувствую облегчение, когда охранник берет меня за руку и тянет вперед, ведя вверх по ступенькам в задней части сцены и через занавес к прожектору в центре.

Здесь ярко. Мне приходится моргать, чтобы посмотреть на толпу, и я чувствую легкую дрожь ужаса от того, что я вижу. Девушки, которые были проданы, теперь там, со своими новыми владельцами, некоторые из них стоят на коленях на полу, другие сидят на коленях. Очевидно, что всем мужчинам не терпится поиграть со своими новыми игрушками, руки блуждают по их волосам, груди и бедрам, и я проглатываю приступ тошноты при мысли, что очень скоро такой стану я.

Если только Левин не выиграет тендер.

— Наша последняя девушка этой ночью, кто-то совершенно особенный, — начинает аукционист, но я его почти не слышу. Я ищу Левина в толпе, отчаянно ищу его лицо, чтобы у меня было за что зацепиться, эта последняя надежда, что, может быть, сегодня вечером не будет того ужаса, который я так старалась не представлять. — Для вашего удовольствия Диего Гонсалес привел вам младшую дочь Сантьяго! Посмотрите, какая она красивая. Двадцать лет, а она все еще девственница. Последняя драгоценность в хранилище Сантьяго, и один из вас, благородные джентльмены, может забрать ее себе за небольшую плату. Представьте, лишить ее девственности? Какой приз… и я уверен, он стоит каждой крупицы денег, которые остались у вас в карманах…

Голос аукциониста затихает у меня в ушах, когда я нахожу Левина в толпе, справа, сидящего примерно на полпути назад. Я вижу, как мрачно сжаты его челюсти, как он наблюдает за аукционистом, готовясь к драке. И, полагаю, в каком-то смысле так оно и есть. Если меня купит кто-то другой, вернуть меня будет намного сложнее, если вообще возможно. И к тому времени, когда он это сделает, будет слишком поздно удерживать меня от того, чтобы вынести хотя бы некоторые из тех ужасных вещей, которые мне уготованы.

Я не прислушиваюсь к предложениям. Я слышу начальную цифру, огромную цену и делаю все возможное, чтобы не обращать на это внимания. Я потеряю самообладание, если не сделаю этого, потому что я вижу, какие бешеные торги уже идут, поднимаются руки, выкрикиваются цифры, когда все соперничают за право уничтожить последнюю оставшуюся дочь Рикардо Сантьяго.

Все, что я могу сделать, это сосредоточиться на нем. На Левине. На ярко-голубых глазах и этом лице, которое ободряюще смотрело на меня сверху вниз больше раз, чем следовало бы, учитывая, насколько коротким было наше знакомство до сих пор. На этой руке, поднятой в воздух, чтобы объявить еще одну ставку, которую я представила себе так, как мне не следовало думать. Я знаю, что он здесь не для того, чтобы купить меня для себя, и он не был бы человеком, которого я могла бы уважать, если бы это было так, но чувство безопасности, которое он мне дает, полностью связано с фантазиями, которые были у меня с момента встречи с ним в тот первый день.

Ставка падает до пяти мужчин, затем до четырех, затем до трех. Сумма сейчас очень высока, больше, чем я могу себе представить, чтобы кто-то платил за привилегию лишить девушку девственности. Что не так с мужчинами? У меня кружится голова, когда я вижу, как Левин стискивает зубы, и я знаю, что он подсчитывает, какие ресурсы у него еще остались в голове. Я не сомневаюсь, что мой отец готов опустошить все имеющиеся у него счета и ликвидировать все активы, чтобы вытащить меня отсюда, но я понятия не имею, каково состояние моего отца. Вполне возможно, что здесь есть кто-то, у кого есть больше возможностей, кто-то, способный бросить больше к моим ногам ради удовольствия погубить меня.