Конечно, в сравнении с весёлой гимназической жизнью в Ельце, здесь и приличного общества нет ‒ и очень скучно, особенно зимой. Хорошо ещё, что на лето приехала подруга по гимназии, Натали. Но даже и у той – есть жених, из нашей родни. Пусть не красавец, а у Сони и такого нет.

А, ведь, как Соня хороша, не то, что эта её Натали − весь день в саду, за книгой. И только: "Доброго утра, Иван Алексеевич", "Покойной ночи, Иван Алексеевич". И не улыбнётся ни разу.

Где-то на этих мыслях Иван Алексеевич уснул.

Утром оказалось, что кроме непутёвого Виталия вчера приехали и ещё гости, которые прошлым летом уже снимали дачу у сестры Ивана Алексеевича и опять направляются туда же. Конечно, во всех поместьях всегда рады гостям, избавляющим от повседневной скуки – а Ивану Алексеевичу давно было неловко перед Соней, которую он обрёк здесь на одиночество. И поначалу именно ради Сони он уговорил этих новых гостей задержаться и погостить у них ещё, хотя бы несколько дней. Но гости и правда были замечательные − Владимир Иванович, писатель, и его красавица-жена, Наталья Сергеевна, так что Иван Алексеевич был очень доволен тому, что всё так удачно сложилось.

Все последующие дни были для Ивана Алексеевича один другого краше − он проводил дни за разговорами то с Натальей Сергеевной, то с Владимиром Ивановичем:

− Почему, когда все юноши хотят на военную службу, некоторые, как, например, сам Владимир Иванович, идут в писатели? Что они получают от этого − деньги? Славу (как один только граф Толстой)? А всё идут и идут в писатели, книги их всё печатают и печатают (Иван Алексеевич старался говорить так, чтобы, не дай Бог, не обидеть Владимира Ивановича, но хотел узнать и понять это влечение. А если не узнает сейчас от самого писателя, то уже никто этого ему не расскажет).

Разговоры с Натальей Сергеевной были ещё труднее и ещё приятнее (столь очаровательна и умна была эта молодая дама!):

− Чем занимаются в Москве молодые барышни, окончившие гимназию, и до замужества? Иван Алексеевич не сразу мог поверить, что хождение по музеям, театрам и выставкам может занимать всё их время. А обеды в ресторанах, по мнению Ивана Алексеевича, вовсе были греховны и для девушек, и для женщин. Но Наталье Сергеевне он не мог не поверить, когда та рассказывала ему об интересных встречах и разговорах там, о наслаждении от любования предметами искусства, от познания сколького нового в музеях…

Соня давно не видела своего папу таким счастливым. Вопреки обыкновению после обеда он не уходил к себе отдыхать, а оставался со всеми в столовой и рассказывал что-то из истории имения, забавные приключения из своей юности или жизни соседей.

Часто он находил предлог проводить Наталью Сергеевну в сад, когда Владимир Иванович оставался курить в столовой ‒ тот с улыбкой смотрел на знаки внимания, которые он ей оказывает. Впрочем, Соня прикладывала усилия, чтобы и Владимир Иванович не скучал в одиночестве, пока папа развлекает Наталью Сергеевну. А сам Владимир Иванович тоже старался, чтобы Соня оставалась довольной их общением.

И Соня, так же как папа, могла чувствовать себя вполне счастливой ‒ днём от бесед с Владимиром Ивановичем, а поздними вечерами ‒ от живительных прикосновений Виталия.

Всё было так хорошо и радостно, что Ивану Алексеевичу даже не хотелось поверить в греховную связь Сони с Виталием, в которой их заподозрила её старая нянька, Стефания.

Не поверил нисколько, ну как же может так ‒ его Соня?! И как только у этой Стефании язык не отсох сказать такое! Да чего с неё взять – крестьяне, они и рассуждают по-крестьянски, ни ума, ни разумения. Но если у них у самих так, как у овец (прости господи), то пусть не пачкают благородных − Иван Алексеевич привёл в пример себя: ну, конечно, были грешки по юности, как у всех − с молодыми крестьянками, когда у них мужья на заработках, но не с сёстрами же! И успокоился, что это просто наговор Стефании. Слава Богу, что не было ничего такого.

Вот, Владимир Иванович и Наталья Сергеевна, например. Тоже молодёжь (на всю молодёжь и нападала Стефания, заодно с Виталием – греховодников, развратников) − но Владимир Иванович и Наталья Сергеевна не такие. Он ‒ писатель, много всего знает, летом вывозит супругу на дачу.

Тут мысли Ивана Алексеевича обратились на прошлое лето. Он вспомнил, будто сестра тогда в письмах, когда писала о своих дачниках, выражала сомнение в их супружестве – то ли жена, то ли невеста, то ли революционеры – без колец оба ходят.

И, ежели так – то уж (прости господи) лучше с ним Соне, чем с Виталием, если уж невмоготу ей в девках. Владимир Иванович, сразу видно − человек благородный. И не сбежит, если, не дай Бог, что случится.

А что до Натальи Сергеевны, то она достойна лучшей участи, чем так, как сейчас с Владимиром Ивановичем. Он же должен понимать, что нехорошо так – целый год держать её в невестах, и ничего не предпринимать. Сам бы Иван Алексеевич, без сомнения, сразу бы женился на таком сокровище. Он не замечал, что одновременно хвалил Владимира Ивановича − для Сони, и порицал – для Натальи Сергеевны.

Мысли Ивана Алексеевича унесли его вдаль – как было бы замечательно, когда местное общество с радостью приняло бы Наталью Сергеевну в свой круг. Соседи бы стали приезжать знакомиться с ней, приглашать их к себе. А то, после смерти супруги, Иван Алексеевич сам стал реже выезжать, и к нему тоже. А в тёплое время они с Натальей Сергеевной стали бы ездить в путешествия – в Орел, в Воронеж, можно и к сестре поехать.

Тут Иван Алексеевич остановился – нет, к сестре не надо. Наталья Сергеевна была у неё с Владимиров Ивановичем, и теперь ей будет неудобно приехать к ней уже с Иваном Алексеевичем, даже если Владимир Иванович станет его зятем (впервые Иван Алексеевич так назвал его). Так как Иван Алексеевич вдовец, свадьбу можно сыграть скромную, и сестру не звать. А вот Сонина свадьба должна быть широкой, туда не позвать сестру нельзя, и она всё узнает. Но это уж пусть Владимиру Ивановичу будет неловко, а не Наталье Сергеевне − она может стать моей женой уже после, и на Сониной свадьбе не присутствовать.

И чем чаще такие мысли приходили в голову Ивана Алексеевича, чем больше он в них верил. Но, конечно, он не был способен начать действовать – как же можно поступать так со своими гостями, которых сам уговорил задержаться у него в усадьбе?! Потому всё оставалось по-старому, и Иван Алексеевич, не выдавая своей тайны, наслаждался обществом Натальи Сергеевны. Но в разговорах с Соней он тонко, как сам считал, хвалил Владимира Ивановича, сравнивая его с Виталием, не в пользу последнего. Соня и сама подшучивала над ним, но теперь Иван Алексеевич даже в этом видел какой-то подвох.

А, впрочем, это не слишком беспокоило Ивана Алексеевича – с каждым днём он всё сильнее влюблялся в Наталью Сергеевну. И день за днём сладкие грёзы захватывали все мысли Ивана Алексеевича.

Жаркая и сухая неделя закончилась сильной грозой. А наутро после неё всё изменилось. На завтрак почему-то пришли не все, а кто пришёл − сидели молча и настороженно. Ни следа от былой непринуждённости, и стало как-то грустно. Потому он, торопливо допив кофе, сразу встал из-за стола, извинился и, сославшись на нездоровье, ушел к себе в спальню.

Пытаясь разобраться в изменившейся ситуации, следующие несколько часов Иван Алексеевич провел за постыдным, как сам сначала посчитал, подглядыванием − подвинул стул в своей спальне почти к окну и, не отрываясь, наблюдал за действием, происходящим перед его глазами.

Со второго этажа ему было отлично видно всё поле битвы − и лужайка перед крыльцом, и сад, и убегающая вдаль аллея.

Иван Алексеевич даже вспомнил занятия в военном училище − как сидеть в засадном полку, чтобы в нужный момент неожиданно броситься на неприятеля и помочь своим.