‒ Ну пожалуйста, не паясничай, я серьезно ‒ кто тебе понравился больше?

− Удивительно, но меня об этом же спрашивал Виталий. Значит, я так плохо скрываю свой интерес??? Извини, это я так пошутил (а тебе, кажется, уже перестали нравиться мои шутки). К чему твой вопрос − надеюсь, не из ревности к кому-нибудь из них?

− Пока нет. Но я хотела бы обсудить кое-что с тобой.

− Давай, хотя я и не понимаю − какую помощь я могу тебе оказать в силу своей неопытности.

− Ну, не прикидывайся агнцем, прожженный ловелас. Я уже имела возможность ощутить твою неопытность на себе – именно из-за неё мне пришлось так помогать тебе завоевывать себя (так, замечала, как ты хочешь пригласить меня куда-то, но никак не решаешься, потому ни разу ни в чём не могла отказать тебе, если уж ты, наконец, решился – иначе пришлось бы ещё долго ждать следующей попытки).

− Спасибо, любимая, за это я готов теперь отвечать на все твои вопросы.

− Даже почему мы целый год живем во грехе, и ты даже не думаешь просить моей руки

− Даже на этот. Ты же знаешь, что моя семья небогата, и родители мечтают женить меня на невесте с богатым приданным…

− Да, и об этом целый год знаю… И о своей бедности тоже (слава Богу ‒ не крестьянка, но из обедневших дворян, а не дочка купца-миллионщика с богатым пароходством в приданное).

− Ну, не надо так, мы же обо всём этом не раз говорили, всё ещё изменится, просто не теперь.

− Да, я знаю, что ты меня все эти годы любишь. Даже хотел меня познакомить с родителями (просто ждал, когда я от этого сама откажусь). Нет-нет, не переживай, я действительно сама не хотела.

Но сейчас я об этих барышнях. Ты не заметил, что они обе интересуются Виталием, как и он ими?

− Как это, во множественном числе?

− А разве тебе кто-то из них не понравился?

− Но ты же, наверное, не об этом, а о любви?

− Тебе не кажется, что Виталий влюбляется в Натали, а Соня всячески его завлекает к себе?

− А как же она сможет это сделать, если Виталию понравится Натали?

− Женщины это могут, правда не все, но у Сони, кажется, есть способности – ты сегодня этого даже и не заметил, поменяв меня на неё…

− Ну, ты опять об этом – я просто не мог поступить иначе. Она, хозяйка дома, принимает нас у себя, всячески ухаживает за нами и развлекает. И как мы можем пройти мимо, когда она работает одна, не предложив своей помощи, даже в такой малости как просто побыть рядом?

− И ты думаешь, что в чём-то более серьёзном сумел бы ей отказать? Все вы, мужчины, слишком самоуверенны…

− Да, у тебя очень хорошо получается показать мне моё ничтожество. Сначала мне пришлось снова признаться в родительских планах на мою выгодную женитьбу (что же, я и вправду до сих пор живу доходами с родительского имения, нигде не служил и не служу, чина не имею). А теперь ещё задержался с Соней.

Я уже жалею, что согласился остаться погостить здесь, чтобы вновь воскресли твои беспочвенные сомнения и обиды.

− Нет-нет, Володя, я ни в чём тебя уже не осуждаю (как, каюсь, было вначале). Но я взрослая женщина, и могла понимать, на что иду.

Я, впрочем, не о том сейчас. Я волнуюсь за Натали. Признаюсь, вначале была неправа, посчитав её невзрачной. Теперь я с ней много уже разговаривала − она красива и достойна любви. И знаешь, почему я на её стороне? Я, наверное, сама была когда-то такой. Но никогда не была как Соня.

− Нет, ты никогда не выглядела такой робкой как Натали.

− Ты просто не знал меня, когда я начинала учиться в гимназии, ещё в Смоленске. А уже позднее, в Москве, я захотела измениться – и пришла в новый класс, где меня никто не знал, совсем другой. Ты представляешь – я даже репетировала перед зеркалом… Но ты своими словами хочешь сказать, что я стала похожа на Соню?

− Нет, ты гораздо лучше и Сони, и Натали. Но я всё же не понимаю − почему ты так заинтересована в этом? Оставь эти заботы Виталию!

− Уже не могу, раз мы так задержались тут, и душа моя уже сроднилась с Натали. И я всё надеюсь, что Виталий что-нибудь сделает, первый, а не будет чего-то ждать от неё (как когда-то ты).

− Ну вот, опять! Ты же всегда видела, как мне было приятно встречаться с тобой на занятиях в нашем кружке. И даже моя краткая влюбленность в ту, другую, не ослабила моего увлечения тобой – ты же помнишь, что я не бросил кружок (как мне кажется – только из-за тебя. Да, влюбился в другую, но не мог расстаться с тобой).

− И что из этого вышло? Тогда – совсем ничего. И позже ‒ это же я сама подошла к тебе в Третьяковской галерее. А ты знаешь – как трудно это сделать девушке?

‒ Я всегда думал, что наоборот: что красивая женщина всегда понимает какое удовольствие дарует общение с ней, и, подходя первой, она просто оказывает кому-то из нас благодеяние.

‒ Если бы это было так, то это женщины выбирали бы себе мужей, а не наоборот. Ты просто представить себе не можешь, к каким хитростям нам приходится прибегать, чтобы просто быть замеченной кем-то.

Вот ты помнишь, с какими словами я подошла к тебе в Третьяковской галерее?

‒ Да, конечно, ты спросила …

‒ Не говори! Я тоже помню. А ты представляешь, что я за много месяцев до того придумывала эти слова на случай ‒ а что, если, вдруг, мы где-нибудь случайно встретимся, а я не буду знать ‒ что тебе в этот момент сказать.

Но сейчас я хотела поговорить не о нас, а о Натали с Виталием.

‒ А зачем же ты желаешь ей этого Виталия, которого сама только что осуждала за ветреность? Сможет ли он сделать её счастливой?

‒ А ты ‒ смог? (Подожди, не перебивай). В прошлом году, уже предполагая греховность наших отношений, придумала, в письмах к родителям, себе подругу, с которой, вместо тебя, ходила в театры, а летом поехали в её именье …

‒ Ну вот, ты все разговоры сегодня переводишь на меня, на свои обиды. Я пойду курить в гостиную, когда успокоишься – спустись туда, и мы попросим поставить самовар, ‒ с этими словами Владимир Иванович развернулся и вышел вон из спальни.

‒ Я сейчас была нехороша, и зла с ним, ‒ несмотря на такие мысли Наталья Сергеевна ещё полчаса стояла у окна, пока дождь не превратился в ливень с молниями и громом, сотрясающим весь дом. Только теперь она отошла от окна, посмотрела на себя в зеркало, медленно поправила волосы, вышла из спальни и пошла к Владимиру Ивановичу, в гостиную.

Но, пройдя лишь несколько шагов, чуть не столкнулась с бегущей Натали: ‒ Натали, что произошло?!

Натали, запинаясь на каждом слове, сквозь слёзы начала что-то говорить о Виталии и Соне. Наталье Сергеевне удалось увести её в свою спальню прежде, чем из своей выскочил Виталий.

Там, выслушав сбивчивый рассказ Натали об измене Виталия с Соней, в попытках хоть немного успокоить её, Наталья Сергеевна не нашла ничего лучшего, чем уравнять их всех: да, мужчины такие и есть, и всякие Сони имеют необъяснимую власть над ними, поэтому (и что – поэтому? с этим надо смириться и проглатывать вместе со слезами?) …

− ведь Виталий признался в любви тебе, а не Соне, и не он пришёл к Соне, а она. И, даже, любя тебя, не мог он оттолкнуть Соню − ты бы сама осудила его за такой поступок…

Потом, когда уже стемнело, проводив Натали до её спальни, не отнимая рук от её плеч, Наталья Сергеевна уже ощущала свои вылетевшие слова как какое-то предательство Володи. Она не смогла спуститься в гостиную и спокойно сесть напротив него, после того как сама рассказывала Натали, как он сегодня открыто заигрывал с Соней, которая, как Сирена, почему-то лишает воли всех мужчин вокруг.

Утром, с первыми лучами Наталья Сергеевна тихо встала и ушла в сад.

Вчера она долго сначала не могла, потом не хотела заснуть − чтобы, когда придет, наконец, Володя, обнять его, прижаться щекой к его плечу − и он успокоит её какой-нибудь лёгкой шуткой, отпустив ей все её грехи перед ним (даже не зная о них). Но не услышала и не проснулась, когда он вернулся.