Более того, не следует заранее предполагать, что лучшими нововведениями являются те, что в итоге формируют будущее. Инновации связаны с процессами, которые отличаются от линейных категорий, часто обсуждаемых и используемых лицами, принимающими решения. Как правило, они описывают инновации в качестве нисходящего процесса, разрабатываемого и реализуемого иерархическими акторами, который стал возможным благодаря гению какого-нибудь предпринимателя, случайному «открытию» новой технологии или системе новых знаний, созданной благодаря дальновидности властей. Лица, стоящие за принятием решений, утверждают, что нововведения материализуются, а будущее успешно изменяется лишь при наличии соответствующих условий.

Однако инициирование новой системы – процесс нелинейный и непредсказуемый. Системы «парят» в состоянии самоорганизованной критичности, в котором значение имеет не усредненное поведение людей или институтов. Ключевыми здесь являются неожиданные, редкие явления, обладающие потенциально огромным влиянием на физические и/или социальные системы (Taleb 2007; Талеб 2009). Подобные крайние случаи заставляют историю двигаться прыжками, а не ползти. Брайан Артур утверждает, что, как правило, новая система связана с новаторским сочетанием уже существующих элементов, машин, текстов, технологий, материалов и организационных принципов (Arthur 2009, 2013). Инновации в данном случае означают комбинирование отдельных элементов в новую систему, зачастую – на протяжении продолжительного периода времени, поскольку такие новые системы являются не технологическими, экономическими, социальными или политическими по своей природе, а всем сразу. Очень часто новая сборка и преобразование будущего провоцируются каким-нибудь внешним «событием».

Системные инновации связаны с коэволюцией многочисленных взаимозависимых элементов; при этом наблюдается наличие изменений как на стороне спроса, так и на стороне предложения; в процессе участвует множество агентов; продолжительные процессы занимают не один десяток лет; и инновации не бывают вызваны какой-то единичной «мерой» или «целью». Этот комбинаторный характер инноваций с трудом позволяет определить начало процесса инноваций, то есть сказать, когда именно появляется небольшая инновация, которая в ретроспективе окажется ростком системных инноваций, порождающих новую longue durée[1](Tuomi 2003).

Более того, зачастую технологии находятся «в движении», вызывая как намеренные, так и непреднамеренные последствия благодаря своей синхронизации с другими элементами в предположительно новой системе. Подобная система пребывает в состоянии «процесса» и не предопределена с точки зрения организации или результатов. Многие «старые» технологии не исчезают, а продолжают существовать вследствие «зависимости от пройденного пути» и объединяются с «новыми» в видоизмененные кластеры. Примером здесь может являться значимость такой «технологии», как бумага, даже для высокотехнологичных организаций, что служит иллюстрацией того, что Дэвид Эджертон называет «шоком прошлого» (Edgerton 2006).

Формирование новых систем зачастую основывается на внешне не связанных между собой инновациях, зародившихся в географически отдаленных друг от друга местностях. Изменения происходят для того, чтобы многие действующие силы, как производители, так и потребители, постепенно двигались сквозь время и пространство «под звуки одного и того же барабана» (Strogatz 2003; Строгац 2017). Предвосхищать или формировать будущее чрезвычайно трудно. Будущие результаты, масштабы и эффект каждой «инновации» скрыты от действующих лиц, поскольку они зависят и от того, что происходит где-то еще. Это хорошо иллюстрируется историей «киберкультуры», сформировавшейся благодаря различным видам сетей и синхронизации того, что происходило на восточном и западном побережьях Соединенных Штатов в течение десятилетий, истекших после 1945 г. Тернер приводит примеры как роли развития компьютерных технологий в период холодной войны, так и роли контркультуры в обеспечении появления того, что определяется им в качестве «цифрового утопизма» (Turner 2006).

Системы, кажущиеся прочно закрепившимися, могут в любой момент быть сметены. Стивен Строгац утверждает, что «сеть представляется весьма стабильной и устойчивой к внешним воздействиям. Затем появляется инициатор – на первый взгляд неотличимый от тех, кто вступал в действие до него, – тем не менее именно этому инициатору удается запустить массивный каскад. Иными словами, вблизи этого второго переломного момента модные увлечения возникают редко, но если уж они возникают, то принимают гигантские масштабы» (Strogatz 2003: 267; Строгац 2017: 325). Новая «мода» может завоевать мир будущего, обрушившись на него штормом, после чего становится трудно вообразить, на что был похож мир до этого шторма.

Фрэнк Джилз подчеркивает значимость «ниш» при переходе от одной системы к другой. Он рассматривает целый ряд возможных путей развития ниш в «режимы», а в итоге – и в будущие «ландшафты» (Geels 2014). Подобные нишевые инновации порождают внутренний импульс посредством процессов обучения, улучшения ценовой ситуации/ эксплуатационных качеств и поддержки со стороны влиятельных групп. Изменения на уровне «ландшафта» ведут к давлению на «режим», а дестабилизация режима создает благоприятные возможности проникновения для нишевых нововведений в будущее. Подобные нововведения вступают в противостояние с существующим режимом, однако могут в определенных условиях объединяться, что ведет к созданию нового режима. Джилз описывает множество способов, которыми влиятельные силы противодействуют смене систем, например, противодействие развитию режима зеленой экономики, наблюдаемое сегодня (Geels 2014).

В целом же Джилз указывает на то, что системные инновации – это «изменения не только в технических изделиях, но и в мерах, действиях пользователей, инфраструктуре, промышленной структуре, символических значениях и т. п.» (Geels 2006: 165). Как уже отмечалось в предыдущей главе, сети необычайно важны для инноваций, поскольку «инновации реализуются не „где-то“ в мире предметов, а в обществе и в умах» (Tuomi 2003: 5). Таким образом, инновации требуют наличия как социальной, так и экономической модели. Потенциальная инновация превращается в ядро, вокруг которого реорганизуются жизни людей, лишь в случае его удачного внедрения в конкретные социальные практики. Таким образом, инновации требуют преобразования основополагающих социальных практик. Новые практики бывает сложно внедрить путем насаждения сверху или посредством коммерческой рекламы, как в примерах, рассматриваемых Томпсоном и Беком (Thompson and Beck 2014). Ормерод утверждает, что мир куда меньше поддается контролю, чем считают «рационально» рассуждающие проектировщики, и крайне трудно подобрать меры, которые окажутся верными применительно к будущему, как было показано в главе 4 настоящего издания, где рассматривались различные «неуклюжие» решения системных проблем (Ormerod 2012: 265).

Таким образом, системы нельзя лишь свести к новым технологиям как таковым либо объяснить их этими технологиями. Скорее, как уже указывалось ранее, нам следует говорить о «нестабильности» или «амбивалентности» технологий. По словам Брайана Артура, «новые технологии вызывают появление следующих новых технологий <…> Отсюда следует, что новая технология – это не единовременное нарушение (disruption) равновесия <…> В результате мы имеем дело не с нерегулярными нарушениями, а с накатывающими волнами нарушений, вызывающими нарушения» (Arthur 2013: 5). Нарушения эти могут привести к созданию благоприятных условий для «радикальных инноваций» за счет давления на существующий режим (Geels 2010). Инновации могут инициироваться «снизу», зарождаться в «тихих заводях», в результате деятельности экспериментаторов или альтернативных групп. Именно подобным образом и происходило развитие «автомобильной системы» в XIX в., при этом никто из ранних экспериментаторов и энтузиастов не имел ясного представления о том, как именно она будет выглядеть, и не мог вообразить, что в итоге она станет системной силой в общемировых масштабах (Dennis and Urry 2009; Franz 2005).