Да, да! И ничего с этим не поделаешь. Потому что без любви не спасёшь даже воробья.

Лариса медленно, с наслаждением вдыхает в себя этот чудесный воздух и выдыхает: «Хорошо». Тут я не могу сдержаться и, глядя прямо перед собой, медленно, разделяя слова, говорю: «Я тебя люблю». Она ничего не говорит, только на секундочку сжимает пальцы на моей руке чуть повыше локтя. Мы проходим немного молча, а потом я слышу, как она, словно эхо, так же разделяя слова, повторяет: «Я тебя люблю». Теперь молчу я, а Лариса говорит:

– То, что ты сказал, могу сказать и я, и… у нас всё будет хорошо.

– Всё будет хорошо, – повторяю за ней я.

Она задумчиво улыбается и с какой-то особенной нежностью произносит:

– Да.

Нам остаётся идти минут пятнадцать, а если делать это медленно, то и все двадцать. Время есть. И я решаю поговорить с Ларисой об алкоголе.

– Надо поговорить на очень серьёзную тему.

– Про паруса и встречный ветер?

– Мне сейчас нравится всё! И ирония твоя тоже. Но я хочу сделать тебе предложение. Вернее, я хочу попросить тебя кое о чём… вернее…

– Андрюш, ты сейчас запутаешься. Говори, а там… вместе разберёмся.

– Ты знаешь, что такое «подшиться»?

– Н-нет… Хотя, кажется, что-то об этом слышала.

– Алкоголикам, пожелавшим избавиться от пьянки, вшивают под кожу маленькую ампулу, которая очень медленно растворяется в крови. Не знаю точно сколько – два или три года… не важно. Вещество, попадающее при этом в кровь, безвредно или почти безвредно. Но как только в крови появляется хоть немного алкоголя, человеку становится плохо. Очень плохо. Его так колбасит, что он может даже умереть. Дело это добровольное, человек знает, на что соглашается, и даже, может быть, расписывается в том, что ознакомлен с последствиями приёма алкоголя.

Лариса прислонилась к моему плечу.

– Откуда такие познания? Ты что, готовился к этому свиданию в читальном зале библиотеки Академии наук?

Ах, дорогая, милая Чайка! Ты идёшь под руку с молодым человеком, прожившим на свете шестьдесят лет! А жизнь – самый лучший читальный зал.

– Я хочу подшиться.

– Чего ещё я про тебя не знаю? Но… когда ты успел?

– Успокойся, я не алкоголик. Пока. И подшиться я хочу не ампулой, а… тобой.

Лариса слегка отстраняется, словно желая посмотреть на меня издалека, и говорит:

– Послушай, давай остановимся ненадолго и поговорим здесь, а то я приду к родителям с таким удивлённым лицом, что… я даже не знаю…

– Я сейчас всё объясню. Ты очень дорога мне, и сто шагов назад я сказал тебе об этом. Так вот, дорогая моя Лариса, я хочу, чтобы ты сейчас пообещала, если впредь увидишь меня не то что пьяным, а просто немного выпившим, почувствуешь от меня запах алкоголя, то сразу прогонишь меня от себя прочь или сама убежишь куда-нибудь далеко-далеко и навсегда.

Она стоит и молча смотрит на меня. Её глаза говорят: «Ты тоже дорог мне, и я только что сказала тебе об этом. Но нельзя же вот так – расставаться из-за… бокала вина…»

Я первый прерываю молчание:

– Я всё вижу.

– Что?

– Я вижу и слышу твои мысли. Хочешь, скажу, о чём ты думаешь?

– Скажи.

– «Ты тоже дорог мне, и я только что сказала тебе об этом. Но нельзя же вот так – расставаться из-за рюмки водки или бокала вина». Так?

– Почти.

– Лариса! Я хочу, чтобы ты прожила долгую, интересную, счастливую жизнь, в которой не будет даже намёка на пьяного мужика. Мы будем с тобой спорить и даже ссориться, но пьяных недоразумений в нашем доме не будет ни-ког-да. Но… если ты настаиваешь, напьюсь на нашей серебряной свадьбе.

Лариса словно и не замечает моей последней фразы.

– Но если ты нечаянно, ну… совершенно случайно всего один раз позволишь себе… значит, мы потеряем друг друга? И ничего исправить уже будет нельзя?

– Поверь мне, одна мысль, что я тебя потеряю, не даст мне даже притронуться к спиртному. Это будет для меня как смерть. А если начну выпивать, значит, водка для меня дороже, чем ты. Зачем тогда я тебе такой? Мне надо только знать, что ты согласна. Не нужно произносить клятв. Скажи только, что согласна.

Она молчит, а я иду и думаю: хорошо, что она не ответила сразу. Она задумалась. Значит, не ответит сгоряча.

Когда мы уже входим во двор дома, где живут её родители, она снова, как и в начале нашей прогулки, пожимает мою руку чуть повыше локтя и тихо говорит:

– Я согласна.

У меня, словно камень с души свалился.

И вот мы заходим в подъезд. Лифт не работает, и приходится подниматься на седьмой этаж пешком.

– Кстати, ты не забыл имена моих родителей?

– Я даже и отчества помню: Лев Трофимович и Елена Павловна. А что будет, если я им не понравлюсь?

– Этого тебе уже не удастся сделать. Я читала им выдержки из твоих писем, и они уже заранее в тебя влюблены.

– Тогда тем более ходить не надо! Зачем разочаровывать людей?

– Милый мой Андрюшечка…

– Ой, не называй меня так слащаво.

– Хорошо, Андрей Львович, не буду. Хочу только сказать, что теперь знаю, что с тобой делать, когда ты меня не слушаешься. Знаешь, куда я тебя отправлю?

– Куда?

Она легонько наклонила мою голову к себе и, обдав меня своим дыханием, шепнула:

– В рюмочную.

Мы обнялись, и наши лица были близко-близко друг от друга. Ещё одно мгновение – и мы бы впервые поцеловались, но… на ближайшей лестничной площадке хлопнула дверь, и мы испуганно отпрянули друг от друга. Потом я вынимаю из газетного свёртка предназначенные для будущей тёщи цветы и с пафосом произношу:

– Ни за что и никогда! Пошли скорей к твоим влюблённым в меня родителям!

А дальше всё было, как обычно. Мы вошли в квартиру, познакомились. Через несколько минут освоились и разговорились. Я рассказывал о своей работе в экспедиции, а мне рассказывали о детстве Ларисы, родственниках в Малой Вишере и планах на лето. Потом сели пить чай с домашними пирогами, и оказалось, что за столом только я пил чай без сахара. И тогда я поднял свою чашку с чаем и сказал тост: «Пусть это будет самым большим разногласием между нами». И все смеялись, и обсуждали вкус чая с сахаром и без сахара, и хвалили пироги.

Время пролетело незаметно. Мы с Ларисой прощаемся с хозяевами, и выходим на улицу. Ещё светло. Я предлагаю прогуляться до площади Мужества пешком, но она жалуется на усталость, и мы садимся в полупустой трамвай. Лариса молча смотрит в окно, а я ни с того ни с сего спрашиваю:

– А как лучше? Сначала купить утюг, подушки, чашки, ложки, плошки, а потом уже жениться, или наоборот: сначала пожениться, а потом уже вместе обустраиваться и покупать утюг, ложки, плошки. Ты за какой вариант?

– За какой и ты, за второй, – не глядя на меня и как-то безразлично говорит Лариса.

Меня удивил этот тон. Что случилось? Словно и не Лариса сидит сейчас рядом со мной. А она, помолчав немного, вдруг повернулась ко мне и тихо говорит:

– Знаешь, мне кажется, что тебе не двадцать три года. Ты гораздо старше.

Ах, Чайка, Чайка! Как тонко чувствуешь ты погоду! Мне нужно защитить тебя от бурь.

Так закончилась мечта вторая.

22 февраля – день рождения Анатолия Чаева, семье которого я и обязан знакомством с Чайкой.

Поздравить старого друга с днём рождения – приятная традиция. Тем более что видимся теперь редко и этот день – отличный повод встретится. Вот я и поехал.

Выпивали, закусывали, вспоминали. Я рассказал им о нахлынувших на меня воспоминаниях. Не всё, конечно, рассказал, а только то, что Лариса (для меня Чайка) мне приснилась и что это меня взволновало. Хотел узнать дату смерти и где находится могила, но ни Анастасия, ни тем более Анатолий не смогли мне ничего рассказать.

Зато я узнал кое-что о её семейной жизни. Анастасия сначала ничего рассказывать не хотела, но потом, выпив третью рюмочку за здоровье мужа, разоткровенничалась.