Ее бывший «золотарь» всю свою жизнь удобрял поля; его крепкое худощавое тело было изваяно тяжелым трудом. Он стал бы вдесятеро лучшим фермером, чем когда-либо ее отец.

– Дала! – Джучи держала над головой плащ, будто защищаясь от дождя, хотя стояла под скатом крыши подворья. Ее платье выглядело чистым, шаль расправлена, волосы расчесаны и вымыты. – Ты что делаешь? Церемония почти началась. – Ее выпученные глаза, не мигая, оглядели Далу от промокших ботинок до спутанных волос.

– Я готова, – сказала Дала, в основном самой себе.

Она прошла по выметенному кирпичному кругу, который вел к траве и деревьям и большому плоскому булыжнику, помещенному в центре, дабы изображать камень закона. Она нахмурилась при виде девиц, размалевавших свои лица запрещенными красками, серебряных браслетов и колец, что позвякивали на их руках, ушах и шеях. Гальдра верила, что слугам Божьим нельзя украшать себя, но правила не соблюдались.

Просто очередное искажение учения пророчицы, которое я однажды исправлю.

Возле камня закона воспитатели уже поставили стулья и установили зонты из коры шелковицы для гостей. Дале было известно: здесь будут жрицы, влиятельные матроны, и – для воспитателей, руководивших девчонками столько месяцев, – есть шанс нехило оконфузиться.

Сейчас они терзались насчет уровня подстриженной травы или, придирчиво бухтя, нависали над девушками. Отколупывали торчащие кусочки коры, счищали грязь со зданий или столбов частокола и ворчали о бесполезных, ленивых воспитанницах.

Игнорируя пристальные взгляды старух, Дала шагнула в круг. Она подняла корзину, лежавшую за деревом, и сорвала самые спелые и тяжелые яблоки, которые смогла найти, затем нагнулась, чтобы подобрать полусгнивший ломтик, упавший рядом со стволом. Она вернулась к стражникам у ворот, вгрызаясь в подпорченный плод и наслаждаясь отвращением, которое чувствовала на лицах кое-кого из своих многочисленных зрителей.

Вы наряжаетесь в красивые одежды и самоцветы и мажете свои лица ради внимания, и однако все вы смотрите на меня.

– Капитан, – позвала она, и старший воин отошел от своей стаи промокших мужчин и опустил голову и глаза. – Для тебя и твоих людей. – Она коснулась его руки и улыбнулась, когда он взял корзину.

– Спасибо вам, Жрица. – Он оглядел ее со всем возможным равнодушием. – Прошу, вы промокли, – он указал на теплое укрытие подворья, но она проигнорировала это.

– Не больше, чем ты и твои люди. – Она отступила и поклонилась ему – жест, до которого снисходили немногие жрицы, кроме как между собой, – затем прошла, чтобы занять свое место у камня.

Я сделала все что могла, подумала она и ощутила, как неугомонны ее конечности. Моя судьба в руках высшей силы.

Она чувствовала ход мгновений, как бы замедленный и полный смысла. Тяжелые капли дождя падали на ее кожу, а все неровности в почве под ногами ощущались четко.

Когда другие девушки увидели ее на месте, то обменялись взглядами, затем последовали примеру с Табайей во главе. Они пришли по двое, по трое, а затем гуртом, цокая по кирпичу и камню, – наплыв болтовни, отличных ботинок и шуршащих шмоток.

Воспитатели сверкнули глазами, и Дала поняла: они не вполне подготовились. Наверное, ждут, когда прекратится дождь. Она взглянула на сплошные облака и поняла: любой дурак увидит, что этого не случится, так зачем медлить? Она встретилась взглядом со смотрителями подворья и улыбалась, пока они не отвели глаза. Мне больше нечего бояться вас.

Пока девушки стояли угрюмые, жалуясь все сильнее по мере промокания, в Южные врата вошла стая матрон. Они были покрыты слоями ткани и самоцветами, закутаны в украшенные серебром плащи с металлическими застежками, перекинутыми через плечи наподобие подтяжек и крепившимися железными чашечками на груди. Волосы их были убраны в сложные прически, а лица накрашены.

Мои соратницы, доросшие до женщин, подумала Дала и поняла, что внутри они, вероятно, такие же мелкие, пугливые создания без собственной сущности и власти. Она не питала к ним ни страха, ни уважения. Они – овцы, ожидающие стрижки. Они заняли свои стулья под зонтами, сперва проведя руками по едва влажным сиденьям, как будто несколько капель могли бы лишить их комфорта.

Все больше и больше женщин проходило через оба входа, каждая со своими воинами для защиты. Эти мужчины толклись за пределами подворья, смеясь и перекликаясь друг с другом, в то время как охранники пытались удержать их в стороне и убрать с пути гостей. Вскоре десять матрон превратились в двадцать, затем в тридцать, затем в шестьдесят.

Раскрасневшиеся воспитатели бросились внутрь за новыми стульями, затем наружу в город; они принесли мешки с зерном, ведра, одеяла – все, на чем женщины могли восседать, избегая мокрой травы, – а матроны всё приходили. Вскоре круг заполнился телами и болтовней, когда женщины приветствовали друг дружку и проделывали все ритуалы иерархии и любезности, хотя Дала заметила, что они не смеются и не шутят вместе, как мужчины. Их взоры переметнулись друг от друга к подворью, пронзая девчонок, а ладони прикрывали рты, когда они шептались.

– Хвала ее имени!

Во всей этой суматохе никто, казалось, не заприметил жрицу Амиру. Она выкрикнула посвящение, чтобы ее услышали сквозь гвалт, затем прошла мимо согнанных девчонок и легко ступила на священный булыжник. Даже в полумраке ее белая шаль с плащом сияли. Ее простое платье и волосы были влажными, как будто в отличие от других она шла сюда под дождем непокрытой. По бокам от нее стояли солдаты Гальдры – один огромный, другой худощавый и крепкий, оба с мрачными бородатыми лицами, настолько похожими, что они наверняка являлись братьями. У них были хорошие копья и мечи, а металлические пластины, соединенные в кольчугу, покрывали их тела от шеи до бедер.

– Хвала ее имени, – пробормотало притихшее, но не умолкшее собрание.

Амира просто ждала. Она оглядела толпу, стряхивая что-то с рукава, затем прищурилась, глядя на тусклое небо, затем вниз на лужайку, затем на своих стражей.

Болтовня у ворот застопорилась и, наконец, затихла, отхлынув будто волна, заставив умолкнуть даже мужчин снаружи. Но жрица все еще ждала. Она ждала, игнорируя покашливания и пристальные взгляды; поддавшись всеобщему напряжению, даже Дала переступила с ноги на ногу. Наконец сестра подняла руки, как в тот день, когда впервые обращалась к воспитанницам, и обратила лицо вверх, к звездным богам:

– Услышь меня, Творец законов, Строитель мира, Проводник цивилизации. Ныне твои чада преисполняются гордости, ибо все больше наших сродниц становятся твоими слугами. – Казалось, она как-то съежилась, когда со вздохом вновь обратила внимание к толпе. – Добро пожаловать, Матери, на День Победы.

Женщины не ликовали и даже не аплодировали, и, по мнению возмутившейся Далы, это могло быть только грубостью. Однако если сей факт озаботил или удивил Амиру, та ничем себя не выдала.

– Миг трудный, я знаю. Не все из твоих дочерей станут жрицами.

Разрисованные лица скривились в усмешках, а с множества красных губ тотчас сорвался звук, словно женщины и не удивились. Жрица подняла руку, призывая к спокойствию.

– Уверена, мне нет нужды напоминать столь почтенному собранию: дочерей Гальдры и так уже слишком много.

Новая череда возражений и ропот ветерком пронеслись по подворью.

Слишком много? Дала моргнула и постаралась держать рот закрытым. На Юге их почти нет!

Там, где выросла она, фермерские семьи путешествовали за много миль в какой-нибудь городишко, где имелась одна из Сестер. Они просили помочь подобрать сожителя, или научить детей Книге, или помощи при родах, или травы и лекарства. Но столь же многие даже не заморачивались.

– Вы все знаете, что величайшие залы заполнены, – сказала Амира, и женщины надулись и покачали головами, но, казалось, не смутили ее. – Вы все знаете, что в каждом Северном городишке имеется дюжина домов с сестрами, что залы городских вождей, по сути, окружены ими, со всеми вытекающими отсюда проблемами.