Каро и его люди поспевали с трудом, но молчали; пустой взгляд вождя был все время устремлен вдаль. Дала попыталась вообразить, каково им шагать под грузом припасов, но одна эта мысль отняла ее силы. Высокое летнее солнце пригревало, но сильный ветер, казалось, высасывал влагу из губ Далы, сколько бы она ни пила. Остановились только раз, чтобы Дала могла помочиться на обочине дороги – хотя и притворилась, что на самом деле захотела сорвать голубое растеньице, именуемое южанами дорожной розой, и как можно более изящно вернулась к своему коню с цветком в волосах.

– Заночуем тут, – объявила Кунла рядом с поросшей ясенем топью, когда солнце почти скрылось за плоским степным горизонтом.

Дала увидела, насколько устал ее тяжело дышавший конь, и догадалась, что всех их спасло только это. Она слезла с седла, прилагая все оставшиеся усилия, чтобы не застонать от боли, а мужчины неподалеку побросали свои мешки и рухнули на землю; никто не шевелился, не разводил костер, не ровнял землю и не убирал камни, чтобы разбить лагерь.

Оказавшись на земле, Дала, закрыв глаза, прижалась лбом к влажной шерсти жеребца. Она не знала ничего о лошадях, но мужчины звали его тарпи – одна из диких, серошкурых, менее желанных пород, которые, по словам некоторых, превосходили числом людей в глухих степях.

– Благодарю, тарпи, – прошептала она, – что вез меня.

Поначалу она верила, что Тарпи – это имя, а не порода существа. Когда мужчины робко поправили ее, она лишь рассмеялась и сказала, что это кажется уместным. Теперь она погладила его, пока он жадно щипал дикую траву, затем налила воды из своего бурдюка на ладонь и улыбнулась, когда он лизнул и прихлебнул.

– Он сам найдет воду в болоте, – сказала Кунла, – прибереги эту для себя.

Дала поклонилась в плечи и глубоко задышала, восстанавливаясь. Она-то думала, что после такой поездочки, хоть и всего на минуту-другую, Кунла перестанет следить за ней, высматривая любой мелкий огрех. Впрочем, она не сильно удивилась. Она терпела это уже два года и теперь старательно воспринимала каждое критическое замечание как помощь.

– Да, госпожа, – сказала она монотонно.

Кунла «исправляла» почти все, что касалось Далы: ее манеру говорить, манеру есть, манеру ходить, стоять и умываться. Но срывалась она редко, и, вне зависимости от огреха либо отвращения или даже презрения на лице женщины – даже когда она узнала, что Дала не умеет читать, – она все-таки не отослала девушку прочь. Одного этого хватило, чтобы заслужить лояльность Далы. Возможно, это не заслужило ее любви, ее сестринства – Кунла не была дальновидной женщиной, которая могла бы помочь превратить Орден в нечто более праведное и действенное, – но она была грозной, она выполняла свой долг и, в конечном счете, она была главной.

И все же Дала устраивала мелкие бунты… Она отвязала котелок, весь день тайком перевозимый тарпи, и с лязгом поставила на клочке каменистой почвы, затем набрала дров из топи для костра. Мужчины понаблюдали и довольно скоро начали, кряхтя, вставать на ноги.

– Если кто-нибудь сможет поймать мне кролика, – сказала Дала, не глядя ни на кого конкретно, – или все что угодно вообще, я сделаю все остальное.

Одни мужчины, улыбнувшись, сделали силки или встали у грязевой ямы, высматривая ящериц или, может, лягушек, и вскоре другие уже готовили лагерь. Кунла смотрела на это с обычным надменно-неодобрительным выражением, но молчала. Она расстелила свой плащ на траве рядом с местом, где намечался костер.

Перед отъездом Дала набрала грибов и насыпала соли в кожаные мешочки, сложив их в чугунок, и теперь с помощью старшего сына Каро развела огонь и наполовину заполнила емкость водой. Никаких особых приправ не было, но соль в щедрых порциях все равно станет лакомством для мужчин, живущих за полмира от приисков.

Еще до того, как полностью зашло солнце, люди вернулись с дюжиной змей, а когда один жилистый черноволосый охотник прошествовал в лагерь с олененком, пронзенным одной из его стрел, Дала радостно выкрикнула:

– Ура Баяру, сыну Сурэна, и мужчинам Хальброна!

Все в лагере подхватили одобрительный выкрик и трясли мужчину за плечи, пока тот купался в лучах славы.

Не в пример Кунле Дала знала всех членов отряда по именам. Она знала имена их матерей, отцов и детей, а также их занятия, и за эти годы провела время с каждым из них. Теперь она достала свой спрятанный бурдюк с вином и отпила, затем протянула его Каро, слегка опустив глаза в знак уважения. Тот моргнул и взял его, глядя на своих людей, прежде чем сделать большой глоток. Они поощрили и его, и он передал мех дальше.

Дала попыталась взять тушу, но охотник мотнул головой.

– Мужская работа, – сказал он, подразумевая обработку неочищенных трупов любого рода.

Присев на корточки, он начал свежевать и срезать мясо на плоском белом камне, а Дала наблюдала, видя, как стекает по сторонам кровь и дрожат от усталости руки охотника. Перед ней мелькнул образ Бирмуна и его «ночных людей», копающих канавы, но она прогнала его прочь. Он так и не пришел, напомнила она себе. Он мертв, или схвачен, или передумал. Он так и не пришел.

– Осторожно, – сказала она, указывая на ноги олененка, – там есть железы, которые могут испортить вкус мяса.

Охотник улыбнулся, как будто знал и так, но был доволен или впечатлен тем, что знает и Дала. Не я, подумала она, не уверенная, зачем вообще потрудилась это сказать, так говорил один волк.

Закончив свою работу, охотник принес мясо и кости для котелка Далы. Змееловы ждали неподалеку, приготовив собственную добычу.

– А наша еда, госпожа?

Они были так похожи на мальчишек, на Мишу и его братьев из другой жизни… Она улыбнулась и подняла с земли палку:

– Лучше на этом.

Затем они помогли ей насадить змей на вертел, и она посыпала лакомства солью.

К тому времени, когда ужин был сварен и готов, а ее деревянные миски розданы и наполнены скудным соленым супом, настала темная ночь. Мужчины столпились вокруг ярко горящего костра и пили, а Каро, как и ожидалось, прикончил вино, стирая капли с бороды. Воины чавкали и кряхтели от удовольствия, а в подсоленное змеиное мясо вгрызались так, словно это был молочный поросенок, зажаренный на медленном огне, и даже Кунла соизволила попробовать.

– В круге к нам присоединится несколько соплеменников, Каро, – сказала она, когда маленький пир подошел к концу. – Я хочу, чтобы ты задействовал этих людей вместе с твоими.

При звуке голоса Кунлы мужчины напряглись, и больше всего их вождь.

– Как скажете, жрица. – Его вассалы прекратили болтовню и переместились к спальным шкурам.

Дала знала, что упомянутые «соплеменники» – это лишенные вождей южане, с которыми ее наставница каким-то макаром подружилась за эти годы. Хальбронские мужчины прозвали их Убийцами при Кунле, хотя Дала точно не знала почему. Они могли чем-то напоминать «ночных людей», предполагала она, но эти были из тех, кто имеет дюжину шрамов на груди, носит мечи и луки и ездит на диких лошадях, которыми им не следовало позволять владеть. И в отличие от «ночных людей», они не носили масок.

Если Кунла вызвала их сюда – несомненно, за большие деньги, – значит, она действительно верила, что грядет применение силы. В этом есть нечто большее, чем я могла представить, подумала Дала, и ее беспокойство росло.

Ее наставница не была склонна к тревожности. Она не боялась простых сплетен и россказней. Если она так подготовилась, то либо ее соперницы идут за ней с подмогой, либо этот «Букаяг» совсем не слух.

Кунла без лишних слов натянула на свои худые круглые плечи медвежьи шкуры, и Дала смотрела, как она ложится на твердую землю у костра.

Через несколько минут эта сильная женщина заснула. Дала прислушивалась к ее храпу и боялась, что не сможет последовать ее примеру.

В Алвереле творилось черт-те что. Дала уже была здесь раньше, но только ранней весной – явно до нашествия всех этих животных, семей, торговцев и летней суматохи. Теперь, когда отряд жрицы спускался по наполовину гравийной, наполовину грунтовой тропинке с гор в долину, со всех сторон поднимались дым и шум.