Кунла приложила тонкие пальцы ко лбу, измазав его грязью.

– Конечно, так и есть. Но это ничего не меняет. Если я пойду прямо в Зал Суда для подачи заявок в первом туре, мои соперницы скажут, что я непригодна для участия, пока не будут сняты обвинения. К тому времени выборы будут закончены или в самом разгаре, и меня оставят здесь, чтобы терпеть морозы, отморозков и южные заморочки еще пять лет. – Ее губы дернулись, и Дала подумала, что она может бросить дорогой велень в очаг, чтобы сжечь. Вместо этого Кунла зарычала и принялась расхаживать, разнося грязь от стены к стене.

Наставница только что вернулась с проповедей на Юге – попытки обратить мужчин и женщин в бесплодных степях неподалеку от оконечности мира и от замерзшего моря. Там ей пришлось иметь дело с вождями, которые правили как короли. Мужчинами, чьи вассалы присягали им пожизненно, чьи дети брали их имена, и для которых семья значила не меньше, чем племя или слава.

Люди крайнего Юга ели сырую рыбу и тюленину и не имели лошадей. Они пересекали снега на деревянных собачьих упряжках три четверти года, хоронили одиночных и уродливых детей под своими жалкими чертогами для «защиты от богов» и даже поклонялись деревьям, собакам и рыбам. Одним словом, варвары.

Но Кунла все лето ездила из деревни в деревню без страха и охраны. Она привозила туземцам припасы и серебро, помогая наладить связи с другими племенами, и говорила о могуществе Ордена. Они называли ее Серой Ведьмой и делали это с уважением. Ее энергия казалась безграничной, ее решимость незыблемой, и правда ли все это должно было служить распространению слова Божьего или просто удовлетворять ее личные амбиции, Дала не знала. Но в любом случае уважала ее.

– Я нагрею для вас ванну, госпожа, чтобы вы могли отдохнуть и подумать.

У них была единственная полноразмерная ванна в Хальброне, из орехового дерева, но она протекала назло всем усилиям Далы, и простое нагревание воды занимало вечность. Но, погрузившись в воду, даже Кунла испустила бы вздох удовольствия.

Жрица пренебрежительно взмахнула рукой.

– Разбуди Каро. Вели ему собрать мужчин и быть готовым отправиться в Алверель утром. – Она запустила пальцы в короткие сальные волосы, которые липли к голове оттого, что на протяжении часов скрывались под капюшоном плаща. Ее ноздри раздулись, и Дала подумала, что та учуяла вонь пота, своего и лошадиного. Затем она взглянула на свою одежду, забрызганную грязью после многодневных разъездов по промокшим от дождей полям, и краснота глаз выдала, что даже у выносливости Кунлы есть предел.

– Ванну можешь приготовить после, – она плюхнулась в их единственное кресло, смежив веки и расслабив конечности, мгновенно погрузившись в полусон. Дала поклонилась и надела сапоги.

Утром люди Каро приготовились к войне. Бедность Хальброна означала, что у них не водилось шлемов или кольчужных доспехов, и для защиты они надели просто кожу и стеганую ткань. Большинство несли ржавые вилы, топоры или копья и прицепили к поясам ножи и саксы. Только у Каро и нескольких вассалов были мечи. Они оседлали единственных трех лошадей в Хальброне – двух для Кунлы и Далы – но всю воду и другие припасы несли на собственных спинах, дабы не нагружать зверей. Дети и матроны вышли посмотреть из внутреннего городского круга. В основном все молчали.

– Расскажи мне еще раз о твоей подружке, – велела Кунла, когда один из воинов помог ей взобраться в седло.

Дала погладила бок своего жеребца, прикусив губу, и запустила руку в его полинялую шерсть, смахивая лишние волоски.

– Она служит одной жрице в среднем кольце, госпожа, очень близко к Алверелю.

– И ей удастся сплотить мужчин? За два дня?

Если честно, понятия не имею, подумала Дала, и ее желудок скрутило. Годом раньше, едва научившись приемлемо читать и писать, она отправила Джучи письмо из незатейливых слов и фраз приветствия. А в ответ получила чуть ли не целую книгу. С тех пор они переписывались почти ежемесячно, когда со Спирали спускались курьеры. Они говорили о своих обязанностях и обо всем, чему научились, о своей работе и местных матронах, а также о том, насколько здешняя жизнь отличалась от столичной. Судя по всему, Джучи выросла за время стажировки. Теперь она была старше и пользовалась поддержкой и примерами других Сестер на своем посту. Но хватит ли ей смелости подкупить или обольстить вождя? Сумеет ли она убедить воинов собраться по ее зову?

– Да, – убежденно сказала Дала, молясь, чтобы это было правдой. Тогда Кунла протянула ей заготовленную кипу веленя; границы строк обозначались пунктиром – Орден именовал это проколкой.

– Сообщи ей, что я поддержу ее хозяйку на выборах. Этого должно хватить.

Дала кивнула и прислонила деревянную писчую доску о бок жеребца. Если все это уловка, подумала она, почему тогда мы объединяем так много мужчин? Что могло так напугать Кунлу, да еще в самом сердце закона?

Соперницы Кунлы непременно вынудят ее потратить время, вероятно, даже попытаются привлечь ее за сфабрикованные преступления – на выборах такое было нормой. Но расправа? Над Верховной Жрицей? В Алвереле? Даже с участием внезаконников это было слишком глупо, слишком невероятно. Подобный заговор окончился бы тем, что сестер лишили титулов и опозорили перед их коллегами, даже могли отдать в рабство крупным вождям или бросить гнить в деревянных казематах.

Когда Дала закончила, жрица взяла письмо и передала его Каро:

– Отправь вперед всадника. – Она поставила свою метку на внешней стороне свитка, предназначенной для ранга. – Вели ему требовать свежих лошадей на каждой заставе и скакать без роздыха. И пусть возвращается навстречу нам с любыми вестями.

– Да, жрица. – Каро был почти таким же высоким, как и сидящая верхом Кунла. Он как будто бы нахмурился, взяв свиток, но Дале казалось, предводитель Хальброна выглядел вечно раздраженным и взволнованным, словно погруженный в какую-то глубокую думу, и каждая потребность жизни была препятствием. Слабак, рассудила она, и противоположность Бирмуну, но вызванные этой мыслью воспоминания были неприятны, и она также быстро ее прогнала.

Дала выяснила, что на каждом промежутке примерно в дне езды по Спирали стоят небольшие заставы с конюшнями и гонцами на службе Ордена. Это был способ, которым Сестры распространяли вести и рассылали наставления, и неотъемлемый атрибут их власти. Дала прожила всю свою жизнь, не подозревая о его существовании, и только после поняла, какой несведущей была. Нарочный Каро взял письмо и пришпорил коня; пыль взметнулась на резком ветру и рассеялась как дым.

Маленький боевой отряд вышел на дорогу позади него без лишнего шума.

– В седле сиди прямо и во весь рост, – приказала Кунла, как делала всякий раз, когда ее подопечная выезжала верхом, затем более тихо: – Если заболят спина и бедра, иди пешком, а еще лучше терпи. Но не сутулься. Жрица величава. Ее воля превосходит неудобства.

Дала молча склонила голову, искоса поглядывая на свою наставницу, все еще недоумевая, как ей это удается. Семь из восьми последних дней Кунла провела в дороге, питаясь лишь вяленой ягнятиной и галетами. Ее глаза оставались красными от недосыпа и, однако, по-прежнему горели решимостью. Ее руки крепко держали поводья, когда она цокнула языком и пустила коня рысью.

– Будем двигаться живее, Каро. Я хочу увидеть горы в поле зрения до того, как мы сделаем привал.

Мужчина огляделся, прежде чем посмотреть на нее, как будто удивленный тем, что его опять побеспокоили.

– Да, жрица, – сказал он бесстрастно и жестом велел своим людям идти за ним.

Они ехали по Спирали все утро, и день, и до самого вечера, а горы все не появлялись. Дала оставалась на коне так долго, как могла, ерзая в седле то так, то эдак в попытках сесть поудобнее, но все равно ее бедра натерло до крови. Когда ей это надоело, она спешилась и шла, пока не заболели ступни, и когда решила, что того и гляди упадет, снова забралась на коня без посторонней помощи. Она сидела до тех пор, пока не ощутила, что спина вот-вот рассыплется; пока плечи не заломило от ее веса, о котором она и не подозревала; пока жеребец не начал исходить на мыло. И все это время Кунла держалась прямо.