Теперь Илья заметно хорохорился, храбрился, как бы от кого-то защищаясь. Марина негромко сказала:

— Я никого толком еще не знаю в Гремякине.

— Узнаете. Все узнаете. У нас — не город, каждый виден как на ладони. Пока я служил в армии, гремякинское житье сильно изменилось. Один бригадиром стал, другой — построился, у третьего пацан появился… А я как вернулся из армии домой, как сел за баранку, так, видать, и буду шоферить до гробовой доски.

Умолкнув, будто все уже высказал, Илья стал готовиться в дорогу: обошел грузовик, стукнул каблуком по скату, заглянул в мотор.

— Наверное, разжалобил вас? — настороженно глянул он на Марину. — Так это я так, для разнообразия. И не думайте, что я неудачник какой-то…

— А я и не думаю! — успокоила его Марина. — Просто познакомились, поговорили.

— Во-во, поговорили, это верно.

Они немного помолчали. Солнце искрилось на реке, в ветвях деревьев, в траве. Илья оглянулся, к чему-то прислушался и, заулыбавшись, вдруг признался Марине, что собирается поднакопить денег и тогда купит аккордеон, как у Жукова. Он как-то подобрался, расправил плечи, вскинул голову.

— Мне бы только научиться играть. Жукова просил, тот гонорар требовал в виде водки. Угостишь его — объяснит, покажет. Вот и освоил я песню «Пусть всегда будет солнце».

— Можно на курсы баянистов пойти, — посоветовала Марина.

— Меня не пошлют.

Опять возникло молчание. У Марины так и вертелся на языке неотложный вопрос, она участливо выдохнула:

— Из-за того случая с пастухом? Почему не хотите извиниться перед ним? Виноваты ведь вы…

— А-а… Уже узнали?

Похоже, Илья сразу утратил интерес к разговору, забрался в кабину; загудел мотор. Подобрав кувшинки на траве, Марина шагнула на тропку. Грузовик не отъезжал, в открытую дверцу за ней наблюдал шофер, и когда она оглянулась, он вдруг крикнул прежним беспечным голосом:

— Учтите, будут в клубе танцы, вас первую приглашу!

Марина пожала плечами. Что она могла ему ответить?..

Тетка Лопатиха развешивали во дворе выстиранное белье, Марина помогала ей. У крыльца бродили куры, петух-красавец чутко откликался тревожным предупредительным клохтанием на каждый звук из окна, где готовился к отъезду Жуков. А на крылечке сидела дымчато-серая кошка Барыня и, умываясь, зазывала во двор гостей.

— Кого это она к нам приманивает? — сказала Лопатиха и кинула взгляд за калитку.

По улице шел сторож Блажов, в шляпе, с корзинкой на палке, перекинутой через плечо.

Марина тоже узнала старика и на некоторое время забыла о Жукове, с которым только что познакомилась. Тут, во дворе, о нем просто не думалось. И дом с красивым крылечком, и густолистые яблони вдоль выкрашенного забора, и плитка под тенистым навесом — все пришлось ей по душе. Ей уже нравилось заходить в этот ухоженный, чистый двор, открывать высокую калитку, взбегать на пахнущее сосной крылечко. И очень нравилось вот так, как сейчас, помогать хозяйке по дому…

А в комнате Жукова по-прежнему было неспокойно, скрежетали о пол сдвигаемые стулья, что-то падало, раздавался топот. Лопатиха прислушивалась к этим звукам, качала головой, но выдерживала характер — не мешала собираться уезжавшему квартиранту.

Когда полчаса назад Марина постучалась к Жукову и в открытую дверь отозвалось: «Войдите!», она увидела крепко сбитого статного молодого человека лет двадцати пяти, черноволосого, с удлиненными височками, как у опереточного артиста. Такие красивые парни девушкам всегда нравятся. Он очень торопился, был зол и не скрывал своей злости. Беседовать с Мариной он не стал, лишь сунул ей в руку ключ от клуба и с ухмылкой произнес:

— Получайте ключи от счастья! Кстати, кто автор романа с таким названием? Не знаете? Была такая писательница — Чарская. Еще до революции. Запомните. Пригодится, когда будете проводить викторину для сельской интеллигенции.

Марина не могла вот так сразу, не поговорив, уйти с ключом в руке. Она стояла в дверях и смотрела, как Жуков сердито укладывал в чемодан книги, завертывал в газету истоптанные сапоги. И почему-то ей расхотелось спрашивать у него о чем бы то ни было. Она повернулась и вышла во двор, к тетке Лопатихе.

— Ну как, познакомились? — участливо спросила та. — Передал он тебе клубные дела?

— Передал ключ, — кивнула Марина.

Тем временем дед Блажов уже открывал калитку. Он возвращался из магазина, и разве можно было пройти мимо двора Лопатихи, чтобы не обменяться с хозяйкой новостями, не посидеть на ее крылечке?..

— Доброго здоровьичка, Семеновна! — сказал он и снял с плеча палку с корзинкой.

— Здравствуй, Федотыч! — отозвалась Лопатиха, передав Марине таз с бельем.

— Стирала, что ли?

— Да уж не самогонку варила!

— Женское дело — стирка.

— Понятно, не мужское! — согласилась Лопатиха, уверенная, что после таких фраз у них начнется настоящий разговор, ради чего старик и зашел к ней.

Марина повесила последнюю наволочку, сполоснула таз и направилась с ведром к колодцу. Лопатиха и сторож закурили. Послышалось, как в комнате Жукова что-то металлическое грохнуло об пол и зазвенело, должно быть, упал термос, в котором квартирант всегда держал горячий чай. Хозяйка забеспокоилась, но тут же опять напустила на себя равнодушный вид.

— Этот-то, ветрогон, сматывается, вещички укладывает, — полушепотом сказала она сторожу.

— Не держатся в нашем Гремякине культурные кадры! — вздохнул тот с осуждением.

Лопатиха поспешила докурить папиросу, примяла окурок каблуком.

— Слава богу, теперь-то уж отдохну от его аккордеона! Все пиликал, пиликал, даже во сне пиликанье мне слышалось. Не нашенский он, Жуков-то. Не деревенский.

— Истина твоя, Семеновна! — согласился дед, довольный, что они с полуслова понимают друг друга, как это бывало всегда в разговоре. — Правду сказала: не нашенский он. Потому и с председателем не поладил. Несогласие у них получилось, разного курса придерживались. Жуков в одну сторону тянул, а Павел Николаевич — в другую… Ну, а эта девчуга не сбежит от нас?

— Марина-то? Не, эта не сбежит. Эта — сиротка.

— Ладно, не ручайся. Не дочка родная.

Они умолкли, наблюдая, как пересекала двор Марина. Она шла, изогнувшись под тяжестью ведра с водой, откинув свободную руку; шла и улыбалась, будто возле колодца ее рассмешили, обрадовали. Она уже поднялась на крылечко, как в дверях показался Жуков с аккордеоном и вместительным чемоданом. Одет он был теперь по-городскому модно: узкие брюки, пиджак с разрезом, небрежно расслабленный галстук. Он метнул на девушку быстрый, нагловатый взгляд, усмехнулся:

— А-а, с полным ведром! Быть удаче в дороге.

Марина посторонилась, давая проход Жукову, но тот решил не торопиться, присел на чемодан. Хозяйка и сторож выжидали, лица их хранили терпеливое, замкнутое спокойствие.

— Как говорится, спасибо этому дому, пойдем к другому, — сказал Жуков голосом весельчака.

— Прощевай, молодой человек! — промолвила Лопатиха, делая вид, что перевязывает на себе фартук.

— Бывай здоров, товарищ артист! — нехотя проронил и сторож Блажов.

Недовольство старых людей не смутило Жукова. Некоторое время он смотрел на улицу, на деревню, где прожил почти год, скучая, чувствуя себя ненужным, чужим, непонятым. Впрочем, если признаться, он и не собирался надолго оставаться в Гремякине, мечтал перебраться в район, а еще лучше бы — в областной город. Тем не менее ему было обидно, что наступил такой печальный конец: его никто не удерживал, даже радовались его отъезду. Повернувшись к Марине, все еще стоявшей с ведром, он проговорил с напускной бодростью:

— Так что живите тут, коллега, трудитесь, дерзайте. Гремякино радо вам и приветствует на сей гостеприимной земле…

Конечно, парень храбрился, дурачился, скрывая обиду на себя, на людей.

Лопатиха недовольно бросила Жукову:

— Ладно уж, молодой человек! Уходи с богом, раз решил расстаться с нами… В Марфино перебираешься? Как доберешься туда?