...Защищаться... Но как? Спросить ее!

— За что ж вас арестовали? — голос Любови Антоновны звучал буднично и сухо.

— За убийство ребеночка, — выпалила Люська и тут же спохватилась, — не твое собачье дело! — взвизгнула она, над вигаясь на Любовь Антоновну. — Я по халатности его убила, а ты мне кто такая? Судья? Тьфу! — Люська плюнула на Лю бовь Антоновну и повернулась к полковнику. — Я, гражданин начальник, когда меня судили за того ребеночка, даже власть нашу ругала, несознательная была. Теперь перевоспиталась.

Другого дома, кроме зоны, мне и не нужно. Тут перевоспиты вают и заботятся о нас. Начальник лагпункта как брат род ной всем нам. Ты на него такое вранье понесла! Выдеру глаза, ведьма дохлая! Из-за тебя, гадюка, всю ночь стоять? — длин ные Люськины пальцы вцепились в волосы Любови Антоновны.

— Оставь ее! — приказал полковник.

— Слушаюсь, гражданин начальник! — лихо выкрикнула Люська, вытягиваясь перед полковником.

— Вы почему деретесь? Кто вам разрешил нарушать ла герный режим? — строго спросил полковник.

— Из чувств, гражданин начальник! — отрапортовала Люсь ка, кося одним глазом в сторону капитана.

— Объясните мотивы своего поведения... Не мне... заклю ченным, — приказал Гвоздевский.

— Из мотивов... этого самого негодования и презрения сви нье доктору. Сбрехала она на начальника командировки. Он, значит, ночей не спит, заботится о нас, а доктор эта склеветала на него. Прочувствовала я, и сознательность меня прошибла.

293

Тут меня воспитали, сознательной сделали, а она — врать...

Чувствительная я, гражданин начальник. Честная. Всю жизнь от честности страдала.

— Мотивы вполне обоснованные. Понимаю ваше негодо вание и разделяю. Но в следующий раз не деритесь. Встаньте в строй, заключенная э-э-э.., — замялся полковник.

— Акимова, — услужливо подсказал капитан.

— Да... да... Акимова... идите.

— Слушаюсь, гражданин начальник.

Люська, победно подняв голову, вернулась в строй при тихших женщин.

— Убедились, Ивлева, как отреагировали заключенные на ваше поведение? В каком вы виде, бывший доктор медицинских наук!.. Грязная... Волосы растрепаны... Щеки поцарапаны... Под глазами слюни... Фу! — энергично фыркнул полковник. — Как ж е умудрились в глаза себе плюнуть? Скрываете? Не желаете поделиться профессиональным секретом? Я не настаиваю... Хра ните его для себя. Если вас в таком виде выпустить на улицу, прохожие подумают, что вы пьяная. В милицию отведут... Вы случайно запоем не страдаете, доктор? Внешность у вас алко голички законченной... Как лее с вами поступить? Протрезвить ся вам в зоне негде... В барак отпустить — вас разорвут заклю ченные. Я вас спасу, Ивлева... Такова моя служба — помогать людям. Отведите заключенную Ивлеву в карцер... Разъясните ей, как она доллена вести себя в дальнейшем... и пооснователь ней, — полковник красноречиво помахал в воздухе кулаком.

Любовь Антоновну увели. — Я наглядно убедился, капитан, что заключенные искренне возмущены гнусной клеветой Ивле вой. В лице Акимовой они показали себя с лучшей стороны, а поэтому разрешите им разойтись по баракам, — великодушно закончил полковник и милостиво улыбнулся.

— Расходись по баракам! — гаркнул капитан.

Женщины, только что безмолвно стоявшие в строю, беспо рядочной толпой устремились на кухню. Десятки рук потя нулись к лагерной кормушке. Люська, уже вооруженная чер паком, разливала в подставленную посуду мутную бурду. Пол ковник, понаблюдав за женщинами минут пять, каждая из них всеми силами стремилась поскорей получить ужин, укоризнен но покачал головой.

294

— Для этих людей шкурные интересы превыше всего: на час задержали ужин — и они готовы уже отколотить кого угодно. Трудно их перевоспитать.

Капитан делал вид, что слушает полковника, старательно кивал головой в такт его словам, а сам исподтишка разыскивал глазами лейтенанта. «Сволочь! Убег... Лизутке все доложит...

Завтра утрясу с этой докторшей, чтоб ей неладно было... Не везучий я...» — с горечью раздумывал капитан.

— Баланду получать надобно... — напомнила Катя. Она ни на минуту не отходила от Елены Артемьевны. Когда Люська бросилась на Любовь Антоновну, Катя схватила Елену Артемь евну и крепко прижала ее к себе. — Не кричите... Людей пожалейте, — шептала Катя, зажимая Елене Артемьевне рот.

— Помогите справиться... Чего смотрите? Больная она, — упра шивала Катя соседок. Женщины, парализованные страхом, старались не смотреть в их сторону- — Дуры набитые, — вы ругалась Катя. — Заорет — до утра полковник всех продержит.

Утром на работу не спамши идти.

— Замолкни... перебесится он...

— Постреляют завтра на работе...

— Норов крати свой... не дома...

— Без тебя тошно, еще до утра стой...

— Сама как хочешь, а о людях подумай... — укоризненно шептали женщины. Елена Артемьевна притихла. Она больше не порывалась выкрикнуть что-то. Но Катя не отпускала ее до той минуты, пока капитан не подал команду разойтись. Сейчас около них не было ни одного человека.

— За баландой пошли, Елена Артемьевна, — вторично по звала Катя.

— За баландой?.. Ах, да... сейчас... Обожди меня...

— Куда же вы? — встревоженно спросила Катя.

— Вернусь... В карцер загляну — и назад... на одну мину ту, Катя...

— Совсем вы не в себе... Кто ж вас в карцер пустит?!

А пустят — так прибьют там...

— Прибьют?.. Все может быть... все может быть... Ну и хорошо... — невпопад ответила Елена Артемьевна, пытаясь ос вободиться из Катиных рук.

— Вам хорошо, а им каково?

295

— Кому им? — растерянно спросила Елена Артемьевна.

— Да той же Любови Антоновне: пришибут ее в карцере вместе с вами... И Рите... И Ефросинье... и мне... — тихо закон чила Катя, увлекая за собой Елену Артемьевну. — Рите не про говоритесь про доктора... Бухнете невзначай... а девчонка сов сем разболеется... Хлипкие вы, Елена Артемьевна... чуть что и память у вас отшибло... Любовь Антоновна покрепче вас...

Я — привычная, и то б, наверно, на ее месте не стерпела.

Слезы утрите. К бараку подходим.

— А ужин? — спросила Елена Артемьевна.

— Вам бы к карцеру поближе, а не кухня нужна... Не балуйте, Елена Артемьевна, у меня силы на исходе. Христом Богом прошу вас, ни словечка Рите. Я с бабоньками поговорю, они промолчат... И вы уж постарайтесь... — Елена Артемьевна заплакала громко, взахлеб. Катя украдкой вытирала покрас невшие глаза и что-то шептала ей. Легкий ветерок подхваты вал ее слова и уносил их в густую тьму ночи.

В ГОСТЯХ Y КАПИТАНА

— Солдаты живут неплохо, но а в общем-то тебе похвастать нечем, капитан, — Гвоздевский недовольно поморщился. — Во всей глубинке побег у тебя одного. В прошлом месяце конвоир Седугин из-за какой-то попадьи чуть не перестрелял своих то варищей. Ты почему-то забыл доложить о его преступлении.

Хорошо, нам из другого источника эти сведения поступили.

— Сами знаете, товарищ полковник...

— Не хочется марать себя, капитан? Знаю, но не одобряю.

Однако я простил тебя за прошлые заслуги...

— Спасибо, товарищ полковник.

— На будущее запомни... чтоб больше такое не повторя лось.

— Есть запомнить, товарищ полковник!

— Странный тип этот Седугин... Я так и не понял толком, почему он вступился за попадью?

— Он, может, в Бога верит? — осторожно предположил капитан.

296

— Тебе бы следовало это знать, — укоризненно покачал головой Гвоздевский.

— Не замечал... Н-не докладывали... — оправдывался ка питан.

— В том-то и дело, что не верит он. В трибунале спраши вали: ответил «нет». Отец и мать — тоже неверующие.

— Почему ж он тогда...

— В трибунале пояснил, что пожалел старуху. Вредная это жалость... Для нас с тобой, капитан.

— И сколько ему, товарищ полковник?

— Пятнадцать лет...

— Каторжных работ?

— Нет... исправительно-трудовых... Его на сто четвертую командировку к ворам в законе бросили. Они там верх дер жат.