— Ты веришь, Лиза, что политические убивают жен на чальников?
— Верила, пока вас не встретила. Думала, что со зла они могут все сделать. Охотников не тронут, а начальство не по щадят... Они ж тоже люди... Y политических столько злобы к нам накопилось, что выплеснись она наружу, всех бы нас за давила. А теперь поговорила с вами — и сомневаюсь в мыс лях своих прежних. Если б защищать стали своих, когда я про Шуру сказала... Не мучайте меня, Любовь Антоновна... Я и так о Шуре терзаюсь...
— А о людях? О тех, кого убивают?
— Их тоже... жалко... теперь... когда вас узнала. Только, может, вы одна такая?! — безнадежно вздохнула Лиза.
— В лагерях есть люди лучше меня.
— Страшно, если так. Я почему на Мишкино бандитство сквозь пальцы смотрела? Думала, поделом вору и мука... Спа сли вы меня. Вчера услышала, что избил он вас, вся ходуном заходила. Мишка и слушать меня сперва не захотел... Я ему
264
говорю, что уеду, а оп мне свое: «Не поведу доктора домой.
Доложат в управление — расхлебывайся...» Долго с ним по пусту спорили, сердце зашлось у меня. Потом говорю ему: «Не приведешь доктора — охотникам расскажу про Шуру».
«Не посмеешь: саму убьют!» — запугивает меня Мишка. «Знаю что убыот, — отвечаю ему, — а расскажу». Посмотрел он на меня, видит, что серьезно сказала, опять стращать стал: «Убью и зарою! В тайге не найдут... Скажу, что ты к родным уехала».
«Убивай!» — твержу ему. Не посмел, однако, тронуть. Любит он меня.
— Почему ты не успела предупредить Кузьму?
— Мишка сказал, что завтрашней ночью Кузьмин брат по бежит. Потом Мишка мне признался, что он нарочно Маляви на на одну ночь обманул. Когда вышли они из дома, Мишка ему сразу топор лагерный подсунул — спрятал он загодя то пор возле дома — и в ту же ночь Малявин порешил Шуру... И
Кузьму... И брата его...
КОЛЬЦО
— Капитан не может нас подслушать?
— Не сомневайтесь, Любовь Антоновна! Я услала Мишку.
Мы договорились с ним, чтоб он часа на два из дома ушел, когда вы придете. Иди, — сказала ему, — с глаз подальше, пока мы с доктором не поговорим. Узнаю, что подслушивал — я свое слово исполню... тогда тебе одно останется: убить меня. Мишка трусливый... Это он с вами геройствует... А как дойдет до дела — в кусты.
— Ты не слышала, Лиза, что случилось с Жарковой?
— Михаил говорил, что ее в скорости на больницу отпра вили. Я дома в то время жила, в точности не знаю. Может, Мишка и соврал... ему не в новинку.
— В нашей зоне девушка одна есть, Рита. Страшно мне за нее. Капитан обещал, а...
— Я постою за нее, Любовь Антоновна! Не дам ей про пасть.
— Капитан говорил, что пятерых в больницу отправит.
265
— Отправит, доктор! Жива не буду, но отправит! Я про слежу!.. И вы поезжайте с ними... Останетесь тут — и я не услежу за вами. Так сделают, что и не подкопаешься... Миш ка умеет... Уедете вы, одна я останусь с барбосом своим...
Одна... Просьба у меня к вам большая, не откажите, Любовь Антоновна.
— Если смогу — исполню.
— Можно я к вам в больницу приеду? Повидаюсь — и уйду тотчас. Пригляжу за вами. Начальник больницы давно с Мишкой дружит... Ни в чем на больнице мне запрета не бу дет... Откажете в просьбе моей — тяжко мыкаться мне самой...
Помру... Петька останется... Какой он без матери с таким отцом вырастет?
— Приезжай, Лиза... я буду рада.
— Какая вы сердечная! Да разве обрадуетесь вы мне... Еще одно прошу вас: полегче вроде первого, а не знаю как сделать.
— Говори, Лиза.
— Колечко золотое... Возьмите его назад!
— Оно не мое!
— Хозяйке отдайте! Трудное кольцо... И забросить его не могу, не хозяйка я, и держать при себе тяжело... Не кольцо, а топор... Изведусь я с ним! Попросите прощения от меня у той женщины. Продаст она его, купит поесть себе...
— Не продаст она кольцо... Память оно от мужа... У нее сыновья погибли, муж умер... одно кольцо от него на память осталось...
— Зачем же она отдала такую вещь заветную? Лучше бы самой потерпеть от барбоса моего! — горестно воскликнула Лиза.
— Не за себя отдала кольцо... Она бы лучше умерла, но с кольцом не простилась бы.
— Родственница у нее в зоне?
— Нет у нее родных. За чужую женщину отдала... чтоб старуху в больницу положили... умирает она, а ее на работу гонят.
— Господи! Какие вещи мой изверг приносит! Я брала.
Не для себя... Петьке... Кольке... Отцу... Брала... Отдайте, Лю бовь Антоновна, кольцо! Пусть с вами не свижусь больше, но отдайте!
266
— Не возьмет хозяйка его назад.
— Почему? Хотите сама приду в зону, прощения попро шу! Отдайте, доктор! Как Бога прошу! Виновата я кругом пе ред людьми!..
— Себе его взять не смогу, а Елену Артемьевну, хозяйку кольца, навряд ли сумею уговорить. Позавчера, когда я узнала о кольце, сказала Елене Артемьевне, что сама у капитана коль цо отниму. «Не возьму я его. Грязное оно! В таких руках по бывало». Вот что мне ответила хозяйка кольца.
— Не возьмет... — На Любовь Антоновну смотрели глаза Лизы, жалкие и просящие. — Уговорите ее! Ради Пети уго ворите! Y вас тоже дети были!
— Давай, Лиза!
— Вот оно! Все время при себе держала. Завтра приду в зону, спрошу вас, взяла ли она его... Постарайтесь за меня, Любовь Антоновна!
— Что смогу, то сделаю, Лиза...
— Спасибо вам! Трудно жить мне станет теперь без вас...
Как я на своего барбоса посмотрю?.. Раньше верила ему, что преступников он изводит... А нынче?! Вы такая... и еще жен щина та, что кольцо самое дорогое за старуху чужую не по жалела... Если б вы сразу сказали мне о кольце, когда выха живали меня в тот раз, Мишка б руку к нему не протянул.
— Пока я была у тебя, о кольце я ничего не знала. Пришла в зону, Елена Артемьевна сказала о нем. Я возмутилась, по тому что тоже просила капитана отправить ту старуху в боль-пт щу.
— И вы за нее просили?! Кто ж она такая?!
— Жена священника.
— Матушка попадья! — всплеснула руками Лиза. — Го ворил мне о ней Мишка... Вы боговерующая, доктор?
— Я в церковь лет двадцать не заглядывала.
— А Елена Артемьевна?
— Не знаю, но наверно тоже давно не была.
— И вы совсем-совсем в Бога не верите?
— Я верю в доброту людей. Верю в справедливость, в со весть людскую. Верю в высший разум...
— Вы книги божественные читали?
267
— Читала, Лиза... Люблю Евангелие, но люди не живут по нему.
■
— Почему ж е вы за попадью вступились? Другой бы док тор продуктов у Мишки попросил, или чтоб на работу его не гоняли. А вы о попадье хлопочете. Я с детства крестик но сила, молитвы знаю: «Верую», «Отче наш», «Живые помощи»
— непонятны они мне: вроде бы по-русски и нс по-русски совсем. В школе крестик сняла. Смеялись надо мной подруги и учителя донимали, выгнать из школы грозились. Я в душе уважаю боговерующих, но в вашем положении просить за по падью не стала бы: самой кусок нужнее.
— Я обязана помочь человеку... Долг у меня такой.
— Тоже скажете — долг! Хорошему врачу сунуть надо.
В войну все голодные. И врач есть-иить хочет. Я по отцу знаю: давала я за него докторам.
— Мало таких врачей, что берут. Есть, но мало, — горячо возразила Любовь Антоновна.
— Пусть будет по-вашему. Только я при своем мнении останусь... А еще за кого вы просили?
— В тот раз больше ни за кого. Сегодня — о Елене Ар темьевне говорила.
— За хозяйку кольца? Будь я даже на вашем месте и то б за нее попросила... И больше ни за кого?
— Почему же? Капитан имеет право отправить в больни цу пятерых...
— За кого еще, если не секрет?
— За Риту. Я говорила тебе о ней.
— И правильно сделали. Испохабят ее тут жеребцы ока янные, как ту девушку. Пускай отдохнет в больнице, попра вится. Вы о пятерых сказали, Любовь Антоновна, — напомни ла Лиза.
— Какие мы женщины любопытные... Все хотим знать. Я
просила капитана о Кате.
— Тоже девушка?