...Гав! Гав! Гав!!! разорвал таежную тишину собачий лай, злой и настойчивый. И голоса: они звучали совсем недалеко.

— Тута болото... Однако, бойся, начальник!

— Спущай пса, начальник!

— Не отпущу! Рекс дороже!

Аня снова выскочила на поляну. Ноги проваливались по щиколотку в мягкую чавкающую грязь. Сделав отчаянное уси лие, она вырвала правую ногу из грязи. Болотная топь неохот но расступилась — выпустила ее из плена. Кочка! Лишь бы добраться до нее! — и Аня добралась. Рискуя оступиться, она прыгнула на соседнюю кочку, и еще, и еще на одну.

— Стой! Утопнешь!

«Собашник!» — успела подумать Аня.

Не оборачиваясь, она перепрыгивала с кочки на кочку.

— Вернись! Пальцем не тронем!

— Не суйся, начальник! Угрузнешь!

— Стреляю!

— Не балуй ружьишком, однако! Потонет! Не достанешь ее — глыбоко!

— Рекса спущу.

— Не надоть! Обева потонут.

— В обход пойдем, однако, начальник.

Голоса собашника и охотника смолкли. С каждым прыж ком зыбкие кочки все глубже тонули в болотной топи.

Не оступиться бы... Богородица святая, помилуй меня!

Последний прыжок! Под ногами твердая сухая земля. Аня побежала дальше.

Не вернусь... Обойдут... Нагонят... Живой не дамся... Даром Рита натерпится...

Аня ничего не услышала. Но какое-то непонятное ей чувство заставило ее оглянуться. И вовремя! Оскаленная собачья морда мелькнула совсем рядом. Рекс, спущенный хозяином с поводка, настигал ее огромными прыжками. Аня успела выхватить из-за пояса топор. Взмах! — и голова пса окрасилась кровью. Рекс не отскочил в сторону. Быть может, топор только скользнул по черепу, а может разъяренное животное в горячке погони

227

еще сохранило силы. Лязгнули собачьи зубы, и Аня, выронив топор, покатилась по земле. Один живой клубок — безоружная женщина и разъяренный пес. Острые клыки впились в горло Ани. Она успела поднять руки, ощутила густую собачью шерсть и пальцы ее наткнулись на что-то теплое и подвижное. — «Гла за»... Обезумевший от боли и злобы пес рвал податливое горло.

— Оттащи пса, начальник!

— Пусть рвет!

— Не доведем, однако!

— Дотащим! Фас! Фас!!!

Это были последние слова, услышанные Аней перед тем, как память и слух навсегда покинули ее.

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ПОБЕГА

В полдень в карцер принесли два ломтя хлеба и банку воды. До вечера Риту и Катю оставили одних. К ним никто не заглядывал, и даже завкарцером не тревожил их.

— Забыли о нас, — с усилием шевеля разбитыми губами, заговорила Рита.

— Помнят, — хмуро ответила Катя.

Рите хотелось услышать от Кати пусть не слова утешения, но хотя б какой-нибудь намек, что все кончится хорошо, что Аню не приведут, а их подержат в карцере дней десять-пят надцать и отпустят в зону.

— Шея-то болит?

— Повернуть трудно. Как сломано что внутри.

— Кости целы. Я ощупывала, когда ты спала, — успоко ила Катя.

— Аню не поймали?

— По всей видимости, нет еще.

— Неужто...

— Жалею, что не пошла я с ней... Хоть бы померла на воле...

— Если ее поймают, мы... узнаем?

— В зону приволокут... По всем командировкам знать дадут.

— Ее приведут в зону?

228

— Отстань! Не трави душу себе и мне! Из побега не при водят! Приносят!

И снова в камере повисла тишина.

— А что в карцере раньше было? — спросила Рита. Она хотела одного: разорвать гнетущее молчание.

— Что было, то и есть...

— Ночью света не дадут?

— Помолчи, Рита. Тошно...

...Аня знает лес... Пройдет... Скоро хватились ее... Ночью темно... Сколько продержат нас тут?., если не поймают Аню...

Не поймают ее! Она ловкая... сильная... Нога заживет, я и сама уйду... Не отсюда... Убил бы меня дежурный... Катя спасла...

Все мне помогают... Аня в лесу... плохо там... Лучше, чем здесь...

Угреться бы и уснуть... Натяну платье на нос и вовнутрь подышу... как Катя... Рукава спущу и замотаю ладони... Боль но... Свихнули шею... Как же работать, когда выпустят в зону?...

Заночует Аня в лесу... Как она дорогу найдет? По звездам?...

Тучи... не увидишь звезд... ничего не увидишь... Звезды... Они так близко... и радуга...

Рита побежала по искрящейся радуге и оглянулась кру гом. Рядом с ней, совсем в двух шагах, трепетала звездная тро пинка. Золотые миры теснились вокруг. Она легко и изящно наклонилась, взяла в руки звездочку и услышала голос, чудес ный, как сказочная музыка: «Отпусти». Рита бережно разжала ладонь, и звезда, нежно вздохнув, вспорхнула ввысь. Побежим, Рита, с нами! Как высоко... А где же земля? Ее не видно... Рои веселых звезд закружили Риту в хороводе стремительного тан ца. Они взлетают ввысь или падают в бездну? Но разве узнаешь, куда мчатся звезды? Рита летела вместе с ними, радостная и счастливая. Она плыла по звездному морю, купаясь в сиянии его волн, пила музыку неведомых миров и мчалась за искри стыми подружками своими. Они бежали по дороге вечности и никто не был властен остановить их бесконечный бег. Рита не заметила, когда исчезла звездная тропа. Боздонный черный колодец обступил ее. Стен не видно. Но холод их коснулся лица Риты. Наверху пустота... Ничего! Внизу тлеет синий ого нек. Там копошится что-то... Паук! Лицо мужчины... Гладкие дряблые щеки... Острый нос... Вместо глаз наполовину отруб ленные пальцы. Рыхлый белый живот горой жира свисает

229

вниз... А толстые как бревна лапы скребут что-то невидимое.

Одна из лап с раздвоенной на конце клешней потянулась, схва тила Риту и чей-то голос прокричал: — Вставай!

Рита с усилием разомкнула склеившиеся веки. В глаза ей ударил свет поднесенного к лицу фонаря.

— Руки давай!

Ослепнув от яркого света, Рита машинально протянула руки. Лязг! Стальные браслеты наручников сомкнулись вокруг кистей. Рита инстинктивно отдернула руки и в ту же секунду услышала сухое металлическое пощелкивание: щелк! щелк!

щелк! Сталь вгрызалась все глубже. Боль становилась не стерпимой.

— Не шевели пальцами, — прошептала Катя.

Руки Риты неподвижно замерли. Но стоило ей сделать хотя бы слабое движение и наручники со злобой отвечали: щел к-щел к-щел к...

Выходя из карцера, она споткнулась и чуть не упала на землю. Рита испуганно взмахнула закованными руками, бессо знательно ища, за что бы ухватиться. Щелк! щелк! щелк! — мстительно и злорадно пели наручники. Они усердно залива лись тупой и грозной трелью, сотканной из боли и страха.

— Что, девка, не пробовала таких? Хо-хо-хо! — коротко хохотнул надзиратель, подталкивая Риту в спину. — Наручни ки-то ав-то-ма-ти-чес-кие, — последнее слово он произнес с яв ным наслаждением и гордостью. — Сами защелкиваются! Побу дешь в них часа три — кровь захолонет. Руки оттяпают. К

калекам в зону отошлют! Не бзди, девка! Y них в зоне житуха — я те дам! Жри, спи и не работай! Веселую жизнь устроим!

Второй надзиратель шел молча. Шумно посапывая носом, он искоса поглядывал на болтливого сослуживца. В зоне еще было светло. Рита шла, не поднимая головы. Y самых ворот, меж ду кухней и вахтой, стояли женщины, выстроенные четырех угольником. Рита заметила их тогда, когда ее и Катю вплотную подвели к живому каре. В забытые давние годы в такие четырех угольники строили солдат перед сражением, а сегодня выстро или женщин, молодых и старых, больных и здоровых, покорных и ненавидящих. Заключенные по приказу надзирателя рассту пились. Посредине четырехугольника в пустом пространстве

230

стояли начальник лагпункта, лейтенант, собашник и трое над зирателей. Риту и Катю подвели к ним. На земле, у ног собашника, лежала мертвая Аня. Взбухшие от крови лохмотья сви сали на землю. Кровь запеклась. Тонкие лоскуты и ленточки, это все, что осталось от платья, затвердели как высохшая кора давно срубленного дерева. Горло разорвано почти до позвон ков. Левая щека и губы вырваны, так что обнажились розовые десны. Вместо глаз — пустые глазницы: на каждый глаз собаш ник не поскупился истратить по две пули. Зубы выбиты, почер невший язык вывалился наружу.