Не разуюсь и не догоню.

205

— Уйдите! Оставьте нас одних, — потребовала Любовь Антоновна.

Капитан поспешил выполнить приказ доктора. Любовь Антоновна пробыла наедине с больной минут двадцать. Когда она вышла из дома, капитан, бросив недокуренную папиросу, поспешил к ней.

— Что с Лизой, доктор?

— Покажите, какие у вас есть лекарства, — не отвечая на вопрос, попросила Любовь Антоновна.

— Сей момент! — Капитан увлек Любовь Антоновну в дом и из-под своей кровати извлек походную аптечку.

— Выбирайте, доктор. Что у нее?

— Угрожающий самопроизвольный аборт, — ответила Лю бовь Антоновна, внимательно рассматривая лекарства.

— Быть того не может. У нас и поблизости нет никого, кто б таким делом занимался, — запротестовал капитан.

— Выкидыш у нее может быть. Очевидно, она отравилась грибами и испугалась вашего беглеца, — пояснила Любовь Антоновна.

— От испуга тоже такое бывает?

— Случается. Я не вижу здесь нужных лекарств. Порош ки без надписей... Иод. А это что такое? Не пойму, — Любовь Антоновна открыла небольшую бутылку, налила несколько капель прозрачной жидкости на ладонь и осторожно лизнула языком. — Бром... А это скипидар... Зачем он вам?

— Для озорства, — хмуро ответил капитан.

— Как прикажете вас понимать?

— Лекпом балуется со скипидаром и с этим, как его...

— Бромом.

— Вот-вот, доктор. Придет к нему больной с нарывом, а он ему в нос бром закапывает. В прошлом месяце один за ключенный пальцы себе отрубил на лесоповале. У него кро вища так и хлещет, как у кабана недорезанного. К лекпому его привели, а лекпом кричит своему помощнику: «Смажьте ему пятки скипидаром, сразу заживет». Тот заключенный за жал рану — и к дверям, а помощник смерти вслед ему базлает: «Не желаешь пятки мазать, штаны снимай! Я тебе там все вымажу. Как жеребец забегаешь». Тот с отрубленными

206

пальцами наутек... Лекпом за ним, за штаны уцепился и сил ком снимает. Комедия! Обхохотались мы...

Любовь Антоновна резко выпрямилась. Из ее рук высколь знул пузырек с лекарством и мягко упал на землю.

— Гражданин начальник! Прикажите отвести меня на место работы!

— На какую работу, доктор. Я освободил вас!..

— Я не доктор. В мои обязанности не входит лечить боль ных.

— Я тебя!..

— Не грозите, гражданин начальник. Не хватайтесь за кобуру! Убить можно при попытке к побегу. Лечить вашу су пругу я отказываюсь!

— Догола разденет конвой! На весь день!

— На такие шутки вы мастер! Они входят в круг ваших прямых обязанностей. Я худшего наказания не страшусь. А

вы — «раздену»...

— Какого наказания?

— Врач отказывается помочь тяжелобольному человеку.

Вам этого не понять, капитан. Это — хуже, чем преступление!

Подлость! Такой врач — не врач, да он просто и не человек!..

Животное! Зверь! В девятнадцатом году я вылечила убийцу своей матери. Я знала, кто он и что он сделал. Я — врач...

Вашей жене угрожает смерть. Считайте убийцей меня! Я не окажу ей помощи! Больше я не врач! — Любовь Антоновна глубоко вздохнула и, не сводя глаз с капитана, прислонилась к стене.

Капитан скрипнул зубами. Напрягся всем телом. Каза лось, вот-вот он прыгнет. Но внезапно его нижняя губа плак сиво опустилась. Слепая ярость уступила место страху и го рю. По выдубленным щекам капитана катился крупный пот смешанный со слезами.

— Лизутка помрет? Вы не поможете ей? Доктор! Прошу вас! Почему?! — с болью выдавил капитан.

— Я не врач! — упрямо повторила Любовь Антоновна. — Рядом есть другие лагпункты. Найдете доктора там. На общих работах их много.

— Не пойдут они... Знают меня... Я тут давно. Служба со бачья! Я — солдат. Не по своей воле такое вытворяю. Идите

207

к ней, доктор! В жизни ни одного контрика не трону! С рабо ты убегу!.. Одна у меня Лизутка... Никого из родни не осталось...

Простите, доктор! — умолял капитан. Любовь Антоновна мол ча опустилась на табуретку. — Что я вам плохого сказал?

— Человек пальцы отрубил... Кровью истекает... Его ски пидаром лечат. А вы! Вы... «Обхохотались», — глухое рыдание сотрясло беспомощное хрупкое тело старого врача.

— Это ж не я сделал! Лекпом!.. Завтра Севрюкова, началь ника шестьсот пятнадцатого лагпункта попрошу, он его на общие работы пошлет. Слово даю!

— Не прощу! Смеялись вы!..

— Что я, зверюга какой? Живодер?! Вы восемь лет в ла герях. Похуже, небось, видели. Я ваш формуляр читал. Вы в Дальлаге были! На Колыме! Там полковник Гаранин полити ческих за жалобы стрелял. Я служил у него...

— Хуже видела... Больше не могу... И не хочу! Не буду преступников лечить!

— В лагерях не одни политики сидят. Бандитов, воров, на сильников полно. Есть и похуже... Матери детей родных уби вают... Лечат же их.

— Скипидаром?!

— Политических только так. Уголовников в лагерную больницу везут. Лекарствами разными поят их. Продукт скар мливают.

— Преступники наказаны. А вы?

— За что ж нас наказывать? За верность? Мне прикажут завтра кормить вас котлетами, накормлю! Скажут отпустить — минуты не удержу. Идите на все четыре стороны! Руку на дорогу пожму... если велят.

— Беда к вам постучалась и добрей вас человека не сыщешь, — медленно, с расстановкой заговорила Любовь Ан тоновна, вытирая ладонью припухшие красные веки.

— Я виноват... Ладно... Стерплю... Лизутка моя чем вам не угодила? Злобствовала против вас? Била? Я — один в ответе!..

Сынок у меня... Два годика ему. Не повез его сюда. Он у ба бушки в Иркутске живет. Пожалейте его! Сиротой без ма тери вырастет.

— А кого вы жалели, капитан? Y тех, кто умирал по вашей вине, не было детей?

208

— Убейте меня! Хотите оружие отдам? Стреляйте! Спа сите Лизутку! Не могу я без нее.

— Нужны лекарства, а в вашей аптечке их нет.

— Вот карандаш, бумага, напишите, доктор, что нужно. Y

начальника семьсот двенадцатой командировки любые порош ки, микстура, таблетки... С надписью, честь по чести... Торгует он ими среди своих. Три шкуры дерет. Я не думал, что с Ели заветой так серьезно... Мигом доскачу к нему! Конь у меня добрый! Написали, доктор? Ждите меня! Я сей момент вер нусь!

— Кто же охранять меня будет? — краешком губ улыбну лась Любовь Антоновна.

— Тайга-матушка почище любого пса убережет... Не сбе жите... Надзирателя пришлю к вам... в помощники. Все, что вы скажете, он выполнит.

— Одно условие, капитан! В нашем бараке лежит боль ная, Ефросинья Милантьевна. Ваш лекпом, — последнее сло во Любовь Антоновна выговорила брезгливо, с отвращением, — не дал ей освобождение от работы...

— Я освободил ее утром.

— Вы?! — удивленно спросила Любовь Антоновна и взгляд ее потеплел. — Y меня к вам одна просьба. Здесь я написала то, что необходимо вашей супруге и Ефросинье. Не пожалейте денег, я отработаю.

— Добуду, доктор! Все привезу! — пообещал капитан.

ПОБЕГ

Весь день Рита неотступно думала об Ане. Не убежать ей... Поймают... «Y6bioT, только и делов»... Какая она смелая!

А что тут бояться?.. Yoth вместе с ней?... Догонят... Застрелят...

Собаки изорвут... Лучше бы уйти... Поздно она мне сказала...

Нога болит... Рита украдкой нагнулась и ощупала больную ступню. Сегодня, когда шли на работу, она оступилась. В го рячке, их гнали бегом, Рита почти не почувствовала боли. Но сейчас нога ныла, ежеминутно напоминая о себе. Рита стара209

лась не хромать, чтоб не заметила Катя, и все же Катя спро сила ее:

— Зашибла ногу?

— Подвернулась, — как можно беспечнее ответила Рита.

— Ничуточки не болит.

— Вечером в середку становись, рядом со мной. С такой ногой далеко не уйдешь.

— Спасибо, Катя.

...Катя старше тети Маши на вид... Я тоже выйду отсюда такая... Тайга. Злая она... Не отпускает... Тайга не виновата...

Это люди... Гнуса нет. Дождь идет и идет... Ефросинья инте ресно про потоп рассказывала. «Разверзлись хляби небесные».