192
В позапрошлом году задрался он с одним сапожником и убил его. Засудили дядю Кирилла, а он тут доктором заделался.
Была б я пивницей, как баба Марущачка, меня б старшей над всеми докторами поставили, — вздохнув, закончила Лида.
Любовь Антоновна улыбнулась краешком губ, Аня пожала плечами, Елена Артемьевна отвернулась, Катя задумалась о чем-то своем, Рита печально молчала.
— Твой дядя Кирилл и так старший, — заговорила Катя, — он на мужской командировке доктором и к нам ходит.
Убил человека — и бесконвойник. Шатается свободно и го рюшка ему мало. А мы... Водички изопьешь, Ефросинья? Схо ронила я тебе малость.
— Побереги ее, не хочется... — отказалась Ефросинья.
— Как бы ее завтра на работу не потащили, — опасливо прошептала Катя.
— Не говори глупости! — сердито оборвала Елена Ар темьевна.
— Зимой нонешней, кому дядя Кирилл освобождение не давал — отказчиком считали, — спокойно возразила Катя.
— А как отказчиков наказывали? — сглотнув подступив ший к горлу ком, спросила Рита.
— В карцер сажали, там морозильник зимой. Здоровый пять ден понудит — калекой выйдет.
— А больные?! — вырвалось у Елены Артемьевны.
— Их ногами вперед из карцера выволакивали и за зоной хоронили. Помню я одну женщину, она ноги себе поморозила, идти не могла, ее за руки к саням привязали и поволокли на работу.
— Но почему же он Ефросинье освобождение не дал?
— Вы как дите малое, Елена Артемьевна. Кирилл — му жик добрый... Он десять освобождений даст бытовикам, за нас его бьют крепко. А потом опять ж е задаром и кобель не лает. Дядю Кирилла задарить надо. А чем его одаришь? Бахи лами, — Катя мельком взглянула на резиновые бахилы, огром ные и неуклюжие, и невесело усмехнулась.
— А из чего бахилы делают — заинтересовалась Лида.
— Из капусты, — басом ответила Катя.
— Не обманывайте меня, я не ребенок.
193
— Не маленькая... сама вижу. А спрашиваешь, как девоч ка трехлетка, что у .матери дознается, откуда дети берутся.
Разуй глаза и погляди. Бахилы делают из покрышек автомо бильных. Идешь по земле и след оставляешь, как грузовик...
Конвою это сподручно. Тяжелые они, большие...
— Неужели такого больного человека на работу погонят?
— Погонят, Елена Артемьевна... Я сама видела, и не раз, — обреченно вздохнула Любовь Антоновна.
— Вы — доктор, вот и скажите им, что она больная, — выпалила Лида.
— Мне и фельдшером запрещено работать. Если б я че ловека обокрала или убила — тогда пожалуйста, милости просим. Восемь лет я на общих работах. В чем виновата, сама до сих пор не знаю. Держат в лагерях, значит так надо. Два раза писала в центр, просила разобрать мое дело. Ответ один: «Для пересмотра дела оснований нет». Тройка всегда права.
— Неужто не разберутся? Так на вечные времена и бу дете вы во врагах ходить?
— Разберутся, Рита, да нас в живых тот разбор не заста нет... «При жизни нужен добрый ужин...» Майков... Любила я его когда-то... Кажется, что это было в прошлой жизни, до рождения.
— Пойдем, Рита, я тебе на ушко два слова скажу, — позвала Елена Артемьевна. Они отошли к двери. Женщины сгрудились на нарах, подальше от входа, и поблизости не было видно ни одной. Елена Артемьевна обняла Риту за шею и зашептала ей прямо в ухо: — Y меня кольцо есть обручальное... Я его даже для Бо реньки не продала. Память одна единственная осталась. Не нашли его при обысках. Я спрятала хорошо. Ты поговори с Лидой, может, она сумеет Кирилла уговорить, чтоб Ефросинью от работы освободили. Отдам я кольцо... Бог с ним...
— Не получится у меня, Елена Артемьевна... Не умею я, — чувствуя, что вот-вот она расплачется, Рита замолчала.
— С Катей посоветуйся, попозже, а я еще с Любовью Анто новной побеседую. Она давно в лагерях, должна знать, как такие взятки дают. Когда-нибудь я тоже научусь взятки да вать... До каких мерзостей доходим... Вы с Лидой одногодки, она тебя скорее послушает.
194
— Поговорю, Елена Артемьевна.
— Пошли, а то заподозрят нас.
Они вернулись на место. Катя оживленно расспрашивала Лиду.
— Вас только двоих вчера пригнали?
— Нет. Девять человек. Меня и доктора в ваш барак, а тех, семерых, по другим развели. Вы еще с работы не верну лись, когда я пришла.
— Чего вчера к дяде Кириллу не подошла?
— Забоялась. Я ему до войны за папаню камнем голову расшибла. Грозился поймать меня... Тюремным отродьем про звал. Y нас в семье никто в тюрьме не сидел... я первая...
— За что же тебя? — равнодушно спросила Катя.
— За язык. Я до анекдотов охочая. Смешное люблю. С
парнем одним встречалась, а он мне анекдот рассказал. Я тем анекдотом с подружками поделилась. Кто-то на меня письмо в милицию без подписи послал. Следователь спрашивал, от ко го первого я анекдот услышала — не призналась я. Скрыла.
На суде говорили, будто я сама сочинила его. Не умею я со чинять, хоть зарежь, не умею. Хотя бы дождь пошел...
— Поди ко мне, — тихо окликнула Ефросинья, шаманив Риту пальцем. Рита вплотную приблизилась к больной.
— Помру я скоро... Без исповеди... Без святого причастия...
без покаяния... Грехи-то мои некому отпустить... Страшно по мирать без отпущения... — отдыхая после каждого слова, гово рила Ефросинья. — Денька три... протяну еще... Кабы собашник... псу не скормил меня... Доведется помирать в бараке...
ты баптисток попроси, чтоб они псалмы царя Давида перед смертью моей почитали... Отступились баптисты от церкви...
От отцов и учителей наших... предания святые хулят... богоро дицу и молитвы отцов не чтут... Священное писание по памяти читают... Хоть и грех от баптисток слушать, а хочу я слова
Божьего хоть от кого перед смертью услыхать...
— Я скажу, Ефросинья Милантьевна... Только, может, вы их лучше сами попросите?..
— Нельзя мне, Рита... Совращать станут в веру баптист скую... Неправильная она... В истинной вере родилась, в истин ной вере и уйду из мира... Возьми адрес... брат мой по нему живет... Вырвешься живой отсюда, отпиши ему обо мне... —
195
Ефросинья сунула в руку Риты клочок бумаги, перекрести лась и со слабым вздохом попросила: — Положи меня... невмоготу сидеть...
Небо нахмурилось. Ветер, злой и холодный, гулял по ба раку. Стемнело.
— Хоть бы тряпок каких, окна заткнуть, — зябко поежи лась Аня.
Рита, помня свой уговор с Еленой Артемьевной, молчала, ожидая, когда Аня заснет.
— Чо молчишь? Я же слышу, что ты не спишь, — обижен но продолжала Аня. — Я тебе один секрет скажу, только чтоб никому ни слова.
— Может, не надо? Услышат другие.
— Спят они все.
— А на нижних нарах?
— Тоже спят.
— Откуда ты знаешь?
— По дыханию слышу. Я чуткая на ухо... Я бежать уду мала.
— Бежать? — испуганно ахнула Рита.
— Тише, людей разбудишь...
— Дождь пошел, Аня...
— И вправду пошел. Прибьет огонь, завтра на работу пой дем.
— Откуда ты хочешь уйти?
— Из зоны.
— Как?
— Завтра моя очередь быть кострожегом. Я в тот раз приметила в заборе одну доску, гвозди еле держатся... Как не прибили ее — отодвину и уйду.
— А часовые на вышках?
— Они не увидят... там самое темное место. Дрова тепереча сырые, после дождя горят неярко.
— А если заметят?
— Пристрелят, только и делов... тут хуже помирать... По смотрела я на Катю. Не хочу такой из лагеря уходить, хоть и жива останусь...
— Тайга кругом... сама говорила, что до пересылки двести пятнадцать километров. Как по лесу пройдешь? Звери там...
196
Не уходи, Аня... погибнешь... — шептала Рита, сжимая руку подруги.
— Звери-то они лучше начальства нашего. От волка аль от медведя на дереве схоронюсь... Сытые они не трогают че ловека. От иродов наших и под землей не спрячешься, не только что на дереве.
— В погоню пойдут, Аня. Катя говорила, что беглецов редко живыми приводят.
