— Сделаем мы этого мусора или фраера, о котором Оль ховский говорил... А после?.. — тоскливо спросил Леха.

— Ты хоть и щипач, а мужик с башкой. Как деляга тол куешь... Повесим мы того фраера и спокойно покандехаем в барак... В глубинке есть сучий лагпункт — семьсот десятый, там суки верх держат: Васек Пивоваров, Семен Бронер. Они играют, к бабам ныряют. Оттуда воспетами к фашистам ухо дят, нарядчиками...

— Придурками?

145

— Придурки, Леха, лучше законника живут... Y воспета — кухня, у нарядчика — тряпки, у коменданта — весь лагпункт...

Гуляй за все!

— Y фашистов взять нечего... — разочарованно протянул Мухомор.

— За дачки казачить молено начисто. Им, правда, раз в год присылают из дома, но их там много. Фашистов не слу шают, когда они стучат, что у них дачки и шмотки отметают.

На кухне одну воду оставим... Подохнут, мусора нам спасибо скажут. Вору в законе тоже не всегда бацила ломится... Сегод ня оказачил этап — мажь на горбыль бацилу. Штефкай мед, водяру пей. Завтра прошпилился в колотье — без шкар с голым задом сиди. Y контриков и на штрафных лагпунктах, там теперь не фраера, а суки придурками. Каждый день при дуркам бацила ломится.

— Ты давно ссучился, Падло Григории?

— Недавно, Лошадь... На воле еще. Здесь никто не знает.

Я человека оказачил, он тоже в глубинке.

— Почему Аськину фраериху не тронул?

— Чтоб шуму не было, Леха. Паву сегодня вечером этапом привели... А нам здесь еще жить придется... Я хотел по-хоро шему. Выскочим завтра из трюма, я Инженеру скажу: кобел твоя Аська! Пава ее не отметелит, я из нее душу выниму...

— Падло Григории заскрежетал зубами.

— Ася! — чуть слышно прошептала Рита.

— Молчи! Пусть думают, что мы спим, — прошелестело над Ритиным ухом.

— Покнокай, Леха, дохнут они? — услышала Рита гром кий голос Падлы.

— Как мертвые! Фраерша из-под нар вылезла, рядом с Аськой лежит.

Господи... Что же они делают?.. Человека убить решили...

Воры и начальство вместе... Как же так? Сил нет. Хоть бы Елену Артемьевну предупредить... А как? Аська поможет. Нель зя, меня саму убьют... Больно. За что? За что? — плакала Рита.

Карцер, окутанный дремотной тишиной, погружался в тре вожный болезненный сон. Разрывая ночную тишину, в камеру доносились звонкие удары металла о металл. Часовые, стояв146

шие на вышках, били железными молотками в отрезки рельс, били, чтоб заключенные знали, что стража не спит. Клопы вылезали изо всех щелей. Они жадно грызли тело, ползали по рукам и животу, впиваясь в спину, кусали беззащитную шею, заползали в уши, не давали ни минуты покоя.

— Не ворочайся, Рита, заметят, — прошептала Аська.

БЕСЕДА С ПОЛКОВНИКОМ

— Товарищ полковник! Начальник лагерной пересылки ка питан Ольховский по вашему приказанию явился.

— Вольно. Присаживайся, — добродушно пробасил груз ный полковник, указывая капитану на стул. Маленькие, за плывшие жиром глаза начальника придирчиво и цепко бурави ли лицо подчиненного. Ольховский почувствовал себя неловко.

Взгляд его, виноватый и встревоженный, пополз вниз, оста новился на кромке цветной дорожки, убегающей к окну, и скользнул по стене, украшенной портретами вождей.

— Воры в законе у тебя работают? — в упор спросил полков ник.

— Так что разрешите доложить...

— Отвечай, капитан, не по-уставному: да или нет.

— Работают, товарищ полковник.

— Сразу и соврал. В воровском бараке ни один законник не выходит на работу.

— От работы освобождает лагерный врач...

— За хромовые сапоги — десять суток освобождения, за костюм — месяц. Или изменились расценки, капитан? Ты докладывай, не стесняйся.

— Не досмотрел, товарищ полковник. Лагерный врач...

— Своего помощника смерти защищаешь? С чего бы это?

— усмехнулся полковник.

— Никак нет! Врач — заключенный. С первым же этапом отправим его в глубинку. Я принял все необходимые ме ры...

147

— Не ври! Вину свою усугубляешь.

— Товарищ полковник...

— Молод еще перебивать меня. Врача на этап ты отпра вишь, в этом я не сомневаюсь. Законники по полгода на пере сылке у тебя живут. Вагонов не хватает, капитан? Или руки до них не доходят?

— Виноват, товарищ полковник! Упустил... Не досмотрел...

— испуганно залепетал Ольховский.

— Законники пьянствуют, анашу курят, в карты играют...

Ладно, упустил. С лагерной кухни тебе и начальнику охраны домой мясо носят, крупу... Тоже не досмотрел? Ослеп, капитан?

Глаза лечить надо. Бесконвойники водку в зону тащат, чай для чифиря, и тебя не забывают. Опять не доглядел? Плохо дело, капитан, — жестоко отрубил полковник. Ольховский тя жело дышал, все ниже и ниже опуская голову. — Зимой сбе жал у тебя аферюга, Олень Сохатый, его взяли с полип ными...

— Где? — вырвалось у Ольховского.

— В Свердловске. Документами торговал по дешевке. На загляденье делает подлец. От настоящих не отличишь.

— Он очень способный...

— Уле куда способней. Друзья передали ему в лагерь со рок тысяч. Отдал он их — и беясал благополучно... Ты случай но не знаешь, капитан, кому он их отдал? — глаза полковника лукаво усмехнулись, а лицо сохранило безмятежное добро душие.

— Вы... подозреваете...

— Я не подозреваю, капитан. Я знаю.

— Откуда, товарищ полковник?

— Наш отдел много знает, а я начальник отдела. Мы вам доверяем, мы вас и проверяем. Выше голову, капитан. Не па дай духом. Считай, что этого разговора не было. Я тоже забу ду о нем, если...

— Если что?

— Сегодня вечером к тебе на пересылку придет этап.

Двести тридцать бытовиков и семьдесят контриков-каторжни-ков. Как у тебя с ними дело обстоит?

148

— Каторжники размещены в отдельных бараках. Прогул ки запрещены. За малейшее нарушение — в карцер. Полный порядок, товарищ полковник...

— Если не считать, что у прошлого этапа каторжан закон ники отняли все вещи.

— Какие у них вещи, товарищ полковник.

— Было кое-что... Я человек не злопамятный. Время труд ное, жалованье маленькое... Глушь, скука. Понимаю. Мы с тобой живем в тяжелое героическое время, чертовски много делаем. Кто Комсомольск на Амуре и дороги в тайге строил?

Кто каналы рыл? Мы, капитан! Порой наш труд грязный, зато нужней его нет. Согласен?

— Так точно, товарищ полковник!

— Молодец! Хвалю! Прощаю тебе многое за предан ность.

— Рад стараться, товарищ полковник! Я выполню всё, что мне прикажут.

— А если попросят? Например, я? — вкрадчиво спросил полковник.

— Любую вашу просьбу сочту за приказ.

— Ловлю тебя на слове, капитан. Y меня малюсенькая просьба. С сегодняшним этапом к вам на пересылку прибудет каторжник Е-Ф-118. Кто он, тебе знать не обязательно. В фор муляре прочтешь... Если он вздумает окончить жизнь само убийством, не допускай, чтоб это на людях произошло. Лучше где-нибудь наедине, в карцере, например. Я располагаю точ ными сведениями, что у Е-Ф-118 хранятся недозволенные вещи.

Обнаружишь при обыске — трое суток карцера. Если в кар цере не доглядят за ним, повесится он, строго взыскивать не станем. Это очень опасный человек и вредный для нашего госмдарства.

— Вы полагаете, товарищ полковник...

— Я ничего не полагаю, капитан. Думать надо!

— Е-Ф-118 могут убить при попытке к побегу, — робко на мекнул Ольховский.

— Отпадает. Не такая величина он. При попытке к побегу мелочь всякую убивают, они любят в бега пускаться. Если Е-Ф-118 окончит жизнь самоубийством... Что ж, просчеты бьт-149

вают во всякой работе: не досмотрели. Да, еще одна мелочь.

Y тебя на пересылке четыре вора в законе. Никто из закон ников не знает, что они суки. Один из них дружка своего в спину ножом ударил, другой не поделился уворованным, т р е т и й

— впрочем, прочти списочек, здесь всё написано. — Пол ковник пододвинул Ольховскому машинописный лист. Капи тан углубился в чтение. Он аморщил лоб, беззвучно шевелил губами, читал медленно и очень внимательно, стараясь запом нить каждое слово. Полковник терпеливо ждал. Когда Ольхов ский оторвал взгляд от бумаг, полковник дружелюбно спро сил: