Ее и в лагерь живую могут не довезти... Но осмотрительность не мешает... Охрименко подмахнет, а вот Кузьминых?.. Попы таюсь...

— Я считаю, товарищи заседатели, что двадцать лет лише ния свободы Воробьева, несомненно, заслуживает. Однако, главная задача советского суда — перевоспитание преступника, а поэтому суд может вполне ограничиться десятью годами ли шения свободы без поражения в правах, — внушительно, с рас становкой, взвешивая каждое слово, предложил судья.

— Я против, — резко возразил Кузьминых.

— Ваша мотивировка? — лаконично спросил судья.

— Если враг не сдается — его уничтожают. Кто такая Во робьева? Враг! И враг, не желающий помочь советскому право судию. Она умышленно не назвала имен своих сообщников.

Клеветать Воробьева умеет, о ресторанах помнит, а сообщни82

ков забыла... И ей оказывать снисхождение? В тридцатые годы мы пели: Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть. Дед мой спрятал хлеб, и я вовремя просигнализировал на него. Ску лил он: семья большая — двенадцать человек, хлеба до нового не хватит, не отнимайте... А нам что за дело? Колхозы надо было организовывать, строить заводы, фабрики. А кулацкие сынки, хоть они мне и дядьками были, мешали нам. Я их мет лой и к такой матери — в Сибирь!

— Значит вы, товарищ Кузьминых, против? Если я окажусь в -меньшинстве — я подчинюсь. Ну а как поддержит меня то варищ Охрименко? тогда придется вам писать особое мнение, не выходя из комнаты совещания, — предупредил Ирисов.

— И напишу, — твердо пообещал Кузьминых.

— Перегибы бывают разные — левые и правые. Плохо с врагом поступить мягко, но ничего хорошего нет и в чрезмер ном наказании. Великий вождь указывал нам, что перегибы в ту или другую сторону — одинаково опасны. Позавчера я раз говаривал о деле с товарищем Беленьким. Он указал мне, что наказать Воробьеву непременно следует, но не очень сурово.

Для меня слово товарища Беленького — закон, а вот как для вас, товарищ Кузьминых, — не знаю. — Ирисов укоризненно посмотрел на неумолимого заседателя.

— Слабодушны мы стали... Твердости пролетарской мало.

Но если так думает товарищ Беленький — я согласен, — хму ро пробурчал Кузьминых.

— Ваше мнение, товарищ Охрименко?

— Пишите... Я ж с первой минуты согласие дал... Чист я как стеклышко.

— Прекрасно... Поторопимся, товарищи: времени в обрез.

Сегодня мы должны разобрать еще три дела. Одно о хищении пряжи, другое — о присвоении тридцати семи гвоздей, и третье — о прогуле.

— Лет на двадцать пять потянут эти дела? — полюбопыт ствовал Кузьминых.

— Не хменыне, — подтвердил судья.

— За день четырех преступников обезвредим. Сколько они в лагерях пользы принесут государству. А еще упрекают нас, что мы плохо работаем. Не даром мы свой хлеб едим, — убеж денно закончил Кузьминых.

83

Судья молча писал, не поднимая головы от неоконченного приговора.

Домна заступилась за меня... Может, и судья поймет?.. Он ж е слышал, что говорила Домна... Отпустят меня... А куда я пой ду? На могилку к Павлику поеду... И к папе... Есть же где-то их могилки... Папа был такой сильный... И снова Рита увидела себя рядом с отцом. Ей десять лет. Отец незаметно пытается взять Риту за руку. Ей стыдно, она уже большая; увидят, что за руку водят, как маленькую, — посмеются. Чтоб не обидеть отца, Рита шла впереди. Она не заметила, когда высокий пья ный мужик загородил ей дорогу. Рита не боялась пьяных. Отец иногда выпивал, но в такие часы он был особенно ласков с ней. Девочка доверчиво взглянула на незнакомого дяденьку, хотела обойти его, но он с силой схватил Риту за руку и потя нул ее к себе.

— Больно, дядечка, пустите, — попросила Рита.

— Ты куда идешь, девочка? Пошли ко мне в гости, — за плетающимся голосом потребовал пьяный.

Ответить Рита не успела. В воздухе мелькнул кулак отца.

И пьяный, нелепо взмахнув руками, упал на землю.

— Пойдем, дочка, — заторопил Риту отец. И словно она была совсем малышка, схватил ее на руки. Рита взглянула в лицо отца и не узнала его. Обычно добродушное и безвольное, оно дышало злобой и решимостью. И только почти у самого дома отец опустил Риту на землю.

Вечером тетя Маша, по случаю получки и выходного дня, поставила на стол четвертинку. Отец выразительно потряс го ловой.

— Не буду, — отказался он, украдкой поглядывая на Риту.

— Зря ты, Семен. Ведь ты не питух... С получки аль с аванса выпить не грех вовсе. И я с тобой с устатку малость про пущу. Умаялась я ныне с постирушкой, — уговаривала тетя Маша.

Отец не устоял. Когда они выпили по второму пузатому лафитничку и водки в бутылке осталось на донышке, тетя Ма ша спросила:

84

— Правда ай нет, Семен, что у тебя зазнобушка завелась?

Отец молчал. — Что ж, твое дело молодое... тридцать пятый стукнул...

— Им мать нужна, — снизив голос до шепота, ответил отец, кивнув в сторону Риты.

— Что правда, то правда, — согласилась тетя Маша. — Так ведь какая мачеха матерью зовется?

— Помолчи, Маша. Не растравливай меня, — попросил отец. — Ты спой что-нибудь.

— И то, спою, слушай.

Я пришла к тебе, родная,

Чтоб тебе сказать,

Y меня на белом свете

Есть другая мать.

Мамонька моя, вернись,

Поцелуй меня во сне,

Сказку утром расскажи,

Песенку спой мне.

И в косичку мне вплети

Цветик полевой,

Аль в могилку позови

Рядышком с собой.

Голос тети Маши плакал, как плакала обиженная девочка на могилке матери.

— Не мучь меня, Маша. Не женюсь я ни на ком... Рита...

Павлуша...

И до сих пор Рита не может забыть, что глаза отца впер вые на ее памяти налились слезами.

Отец не привел чужую женщину в дом... из-за меня, из-за Павлика... Тетя Л4аша тоже не вышла замуж... А я?.. Ну что ж е я сделала?.. Что?! Все люди — злые? Неправда!.. А Павлик...

А тетя Маша... А папа?.. А тетя Вера?.. Злые только они...

Судья... прокурор... Ким... Но почему же?.. Мысль Риты билась, как залетевшая в паутину маленькая мушка, билась в поисках выхода и не находила его.

Подбросили дельце, ничего не скажешь, — злобно разду мывал прокурор, — и еще эта Домна... Откуда ее черт принес?

85

Правдолюбцы! Котята шкодливые!.. Пантелей Иванович... Тоже мне, незаменимый руководитель... А попробуй, свяжись с ним...

Y него там, наверху, рука есть, загремишь и костей не собе решь... А хоть бы и не было руки... что с ним сделаешь?.. Кто нужней, спросят меня, — Киреев или Воробьева?.. Молчите, Вячеслав Алексеевич, — то-то же... А потом скажут: чем ваш уважаемый сын занимается? Где средства берет на пьянку?

— Опять молчите, Вячеслав Алексеевич?.. Хорошо хоть Домна, ее тетя у меня была... Постой... что она говорила? — Хри стова Богом клянусь, что испоганил девоньку Ким, неповинна она, отпущай ее, не бери греха на душу... — Клянусь, клянусь...

Без клятв твоих верю, что не врешь, старая карга... Тебя бы к Беленькому на беседу... Взвыла бы небось не своим голосом...

Что ж мне самому за эту Воробьеву садиться?.. И секретарь суда на сегодняшнем заседании — стенографистка... Одна она из всех секретарей стенографировать умеет... А дали ее, не пожалели... Попробовал бы я сегодня по-другому говорить...

Речь мою прочтут, там... Жаль Воробьеву... А что поделаешь?

Жаль... Виновна... Не виновна... Все это понятия относи тельные... Достоевщина... Милейший Порфирий Петрович мог сомневаться в Митькииом признании — ему истину подай... А

кто старушонку убил, Митька или Раскольников, Порфирию дела нет... А мой Владлен глазами только хлопает. Слушаюсь!

Какие хмотивы двигали обвиняемой Воробьевой? Мотивы... Ду рак желторотый... Сам — следователь, и мотивы ищи... Дурак-то он дурак, да пожалуй и не такой уж он дурак... Все на меня свалил. Я понимаю, конечно, что слово товарища Беленького — закон... Интересы государства превыше всего... Вы, Вячеслав Алексеевич, прокурор опытный, а я — следователь начина ющий... Подскажите, с чего начать. Хорошо хоть мыслишку о Ломтевой подкинул этому Владлену... И о выгодных маль чиках вовремя ему подсказал... Сообщницу этот балбес зря приплел — лишняя волокита... Ничего... поработают немного — поумнеют... На таких, как Владлен, спрос большой... Они быстро в гору идут... Он и часу не возился с Воробьевой... Как услыхала она, что тетя умерла, — все подписала... Нет худа без добра... Если бы тетка Домны не пришла ко мне да не сказала бы, что Воробьева «души в тетке своей не чает, за то и на позор пошла», не знал бы я, с какого бока к Воробьевой