Священник С. Каиров не только сложил сан, но и объявил себя безбожником. Отрекся от сана и обновленческий диакон А.А. Митряев, заявивший, что хочет быть «человеком полезным и трудолюбивым гражданином Советской Республики». С.А. Хубулова полагает, что волна сложений с себя сана и отречений от веры связана не только с тяжелым экономическим положением лишенцев, но и с желанием некоторых представителей духовенства чувствовать себя полноценными членами общества в ущерб своей религиозности[444].
Можно полагать, что местные органы советской власти пытались административными средствами искоренить из сознания населения православные религиозные чувства, для чего и применялись подобные меры. Для этих же целей сознательно изменялись топонимические портреты населенных пунктов (переименования улиц и районов), а также вносились изменения в язык. Долгие годы преследовались почитатели (как «тихоновцы», так и обновленцы) местночтимой Владикавказской святой старицы Анастасии.
В этой работе обновленцы стали всего лишь средством для столкновения духовенства между собой. Даже в глазах населения раскол нередко воспринимался как междоусобная война духовенства. Старица Анастасия Владикавказская, когда спрашивали об ее отношении к обновленческому расколу, говорила: «о людях мирских нам ничего не сказано, а в священстве война»[445].
Осенью 1937 г. на Северном Кавказе прокатилась новая волна закрытия храмов. К началу 1939 г. в Орджоникидзевском крае осталось только три прихода Патриаршей юрисдикции. Обновленческому митрополиту В. Кожину подчинялось 14 приходов, 11 из которых располагались в пределах края[446]. В республиках остались Михайло-Архангельский собор в Грозном, Ильинский храм во Владикавказе и Симеоновский храм в Нальчике, закрытый 20 апреля 1940 г. Такое положение вещей сохранялось до начала 40-х гг.
1930-е гг. отмечены, с одной стороны общим спадом религиозности, а с другой – широким распространением народных суеверий, нелегальных сектантских общин и проповедников. Другой особенностью церковной жизни 1930-х гг. стал сильный рост посещаемости православных храмов (независимо от юрисдикции), что было связано с резким уменьшением их количества. Например, на Пасху 1937 г. отмечена огромная посещаемость храмов Северной Осетии: в храмах г. Орджоникидзе (в т. ч. обновленческом Ильинском) – по 400–500 человек, в ст. Архонской – 5–6 тысяч человек, в ст. Ардонской – 2–3 тысячи человек, в ст. Николаевской – 4–5 тысяч человек, в ст. Змейской – 2–3 тысячи человек, причем детей и молодежи на пасхальном богослужении было от 10 до 30 % в разных храмах от общего количества верующих[447]. Интересно отметить, что заместитель начальника управления НКВД по Северной Осетии С.З. Миркин докладывал о богослужебной жизни храмов, расположенных преимущественно в местах компактного проживания славяноязычного населения, что говорит о более последовательной борьбе против Православной Церкви среди осетинского и другого национального населения. Тем не менее, северо-осетинский исследователь И.А. Гиоева отмечает, что в конце 1930-х гг. несколько оживилась церковная жизнь в селениях Кадгарон и Хумалаг, а также в ст. Николаевской Дигорского района[448].
Осенью 1937 г. на Ставрополье прокатилась волна закрытия храмов. К началу 1939 г. в Орджоникидзевском крае осталось только три прихода Патриаршей юрисдикции. Митрополиту Василию Кожину подчинялось 14 приходов, 11 из которых располагались в пределах края[449]. В национальных республиках остались Михайло-Архангельский собор в Грозном, Ильинский храм во Владикавказе и Симеоновский храм в Нальчике, закрытый 20 апреля 1940 г.[450] Настоятелем обновленческих Ильинского храма г. Владикавказа с 1936 по 1938 гг., а затем Симеоновского храма г. Нальчика с 1938 по 1940 гг. был священник Валериан Степанович Тубардановский[451].
В Северо-Осетинской АССР действовало два храма – обновленческая Ильинская церковь в г. Дзауджикау (Владикавказ), посещаемость которой в обычные дни достигала 600-1000 человек, а в праздничные – 3000 человек со всей республики[452]. Другой храм находился в ст. Павлодольской. Попытки же верующих Патриаршей юрисдикции открыть приход наталкивались на сопротивление, как обновленцев, так и органов государственной власти.
Во второй половине 30-х гг. был закрыт храм святителя Николая Чудотворца в г. Ежово-Черкесске. Разрушение храма стало одной из иллюстраций заинтересованности некоторых представителей местной северокавказской советской элиты в сохранении православия, реформированного под нужды советской власти. Разрушение здания черкесского Никольского храма в 30-ти дневный срок было поручено сотруднику местного облисполкома идейному большевику и участнику Гражданской войны Н.И. Соболеву. Проблема состояла в том, что сам он являлся верующим. Собор носил имя святого покровителя чиновника. Несмотря на выполнение приказа, он не оставил веры, всю оставшуюся жизнь переживал об этом, а незадолго до смерти принес покаяние в разрушении храма[453]. Именно такие верующие советские чиновники и нуждались в сохранении реформированного лояльного православия, которое можно использовать как в государственных нуждах (для пропаганды, сбора средств, изъятия того или иного имущества), так и для удовлетворения своих религиозных потребностей.
Сохранились документы о закрытии храмов в с. Камбулат Петровского р-на, ст. Бекешевской Суворовского р-на, с. Птичьем Изобильненского р-на, с. Баклановском Егорлыкского р-на, г. Моздоке, с. Тушиновка Кизлярского р-на, с. Константиновка и х. Кисличном Петровского р-на, с. Новоблагодарненском Суворовского р-на, г. Пятигорске и ст. Горячеводской. Большой утратой для обновленцев Кавказских Минеральных Вод стало закрытие в ноябре 1938 г. Троицкого прихода в Ессентуках[454]. Здания, переданные учреждениям для определенных нужд, запрещалось использовать не по назначению, во избежание дискредитации антирелигиозной политики в глазах населения[455].
Таким образом, вызванные новой религиозной политикой государства 1920-х гг. изменения в православной религиозной жизни наиболее полное воплощение нашли после обновленческого раскола. Изменения в приходском управлении нашли свое отражение в обновленческих реформах, направленных в первую очередь на обложение общин многочисленными поборами в пользу благочинного, епархиального управления, Священного Синода.
На Ставрополье и Тереке широкое распространение получила практика отстаивания обновленческими приходами своих прав перед епархиальным руководством с помощью умелого манипулирования советским законодательством. Нередко епархиальные управления шли на уступки только для сохранения поборов с приходов. Реалией православной религиозной жизни второй половины 20-х – 30-х гг. стало подавление приходов местными органами государственной власти с помощью административных средств. Некоторые действия были направлены на вытеснение религиозности из сознания населения.
Выводы по главе:
1922–1923 г. ознаменовались систематизацией и формализацией взаимного движения государственных органов, осуществляющих религиозную политику, части православного духовенства. В 20-е гг. XX в. на Ставрополье и Тереке шло формирование новых принципов государственно-церковных отношений. Органы государственной власти сохраняли заинтересованность в лояльном духовенстве и религии, перестроенной по новым принципам. В первую очередь, государственные органы нуждались в поддержке своей религиозной политики со стороны населения. Частично эта политика была направлена на постепенное изживание религиозных чувств коммунистов и советских служащих. Процесс формирования лояльного «секуляризированного» православия фактически приобрел двухсторонний характер, т. к. в нем были заинтересованы как часть представителей государственной власти, так и часть православного духовенства.
