Положительные ответы: Холостой что бешеный; Холостой – полчеловека; Бобыль бобылём: ни роду ни племени; Что гусь без воды, то мужик без жены; Живёшь – не с кем покалякать; помрёшь – некому поплакать; Жить-то прохладно, да спать не повадно; На что мягко стлать, коли не с кем спать; И в раю тошно жить одному; Одному и топиться идти скучно; Бездетный умрёт, и собака не взвоет.

Видно, положительные ответы пересиливают отрицательные, раз большинство людей женится. Но женитьба – дело серьёзное. С нею нужно быть предельно осторожным: Жениться – не лапоть надеть; Не птицу сватать, а девицу; На резвом коне жениться не езди! Женился на скорую руку да на долгую муку; Жениться – не напасть, да как бы женатому не пропасть.

Чтобы не ошибиться в выборе невесты, хорошо бы заглянуть в сборник русских пословиц. Они предупреждают: Богатую взять – станет попрекать; Знатную взять – не сумеет к работе пристать; Умную взять – не даст слова сказать; Худую взять – стыдно в люди показать; Убогую взять – нечем содержать; Старую взять – часто с нею хлопотать; Слепую взять – всё потерять.

Как ни осторожничай, но надо на ком-то и остановиться, а иначе: Много невест разбирать, так век женатому не бывать. Но жёны из невест выходят разные – добрые и злые.

Добрые жёны: Добрая жёнушка как яичко всмятку; Добрую жену взять – ни скуки, ни горя не знать; Добрая жена да жирные щи – другого добра не ищи! С доброй женой горе – полгоря, а радость вдвойне; Доброй жене домоседство – не мука; Добрая жена дом сбережёт, а плохая рукавом растрясёт; Добрая жена – веселье, а худая – злое зелье; От плохой жены состаре-ешься, от хорошей помолодеешь.

Злые жёны: Всех злее злых злая жена; Злая жена сведёт мужа с ума; Злая жена – мирской мятеж! Злая жена – та же змея; Лучше камень долбить, нежели злую жену учить; Железо уваришь, а злую жену не уговоришь; Злая жена – битая бесится, укрощаемая высится, в богатстве зазнаётся, в убожестве других осуждает; От злой жены не уйдёшь; От злой жены одна смерть спасает да пострижение.

Русские пословицы учат невозможному – не бояться смерти: Смерти бояться – на свете не жить; Живой живое и думает; Не бойся смерти, бойся грехов; Не бойся смерти, если собираешься долго жить; Не боюсь смерти, боюсь худой жизни; Не надобно смерти бояться, надобно злых дел опасаться; Бойся жить, а умирать не бойся! Жить страшнее, чем умирать.

Но подобные пословицы соседствуют с другими: Всякий живой боится смерти; Видимая смерть страшна; В очью смерть проберёт; Нет справедливой смерти; Жить тяжко, да и умирать нелегко; Как жить ни тошно, а умирать тошней.

Но всё-таки жить хочется: Лучше век терпеть, чем вдруг умереть; Жить – мучиться, а умирать не хочется; Горько, горько, а ещё бы столько.

Между тем смерть неизбежна: Смерть дорогу сыщет; От смерти не спрячешься; От смерти не посторонишься; От смерти не увильнёшь; От смерти и на тройке не ускачешь; От смерти и под камнем не укроешься; От смерти нет зелья; От смерти не отлечишься; От смерти нет лекарства.

Вот почему: Жить надейся, а умирать готовься; Живи, да не заживайся! Жить живи, да и честь знай: чужого века не заедай! Не умел жить, так хоть сумей умереть! Живи, живи, да и помирать собирайся; Сколько ни живи, а умирать надо. Почему? Если бы люди не мёрли – земле бы всех не сносить.

За категорией добра кроются добродетели, а за категорией зла – пороки. В трактате «О добродетелях» Аристотель представил классификацию восьми добродетелей и восьми пороков. Те и другие он вывел из трёх отдельных частей души и души в целом. Вот как выглядит эта классификация: «Если принять вслед за Платоном деление души на три части, то добродетель разумной части есть рассудительность, гневливой – кротость и мужество, вожделеющей – благоразумие и воздержанность, а добродетель души в целом – это справедливость, щедрость и величавость. Порок же разумной части души – это безрассудство, гневливой – гневливость и трусость, вожделеющей – распущенность и невоздержанность, а порок души в целом – это несправедливость, скупость и малодушие» (Гусейнов А. А, Иррлиц Г. Краткая история этики. М., 1987. С. 527).

Возникли такие пары: рассудительность – безрассудство, кротость – гневливость, мужество – трусость, благоразумие – распущенность, воздержанность – невоздержанность, справедливость – несправедливость, щедрость – скупость, величавость – малодушие. Каждая из этих пар поясняется.

Так, под рассудительностью Аристотель понимает добродетель, «прокладывающую путь к счастью», а под безрассудством – порок, в котором кроется «причина порочной жизни». В свою очередь величавость – это «добродетель души, которая даёт возможность переносить счастье и несчастье, честь и бесчестье», а малодушие – «порок души, при котором люди не способны вынести ни счастья, ни несчастья, ни чести, ни бесчестья» (там же. С. 528).

Прекрасно, но почему же перипатетики (приверженцы Аристотеля) в XVI веке стали злейшими врагами Джордано Бруно? Потому что Аристотель стал кумиром христианских теологов. Он был настолько ими почитаем, что впору его записать в отцы христианской церкви. Прикрываясь авторитетом Аристотеля, перипатетики тормозили проникновение в науку новых идей. Прежде всего – гелиоцентризма, бесконечности вселенной и множественности миров. Вот почему Д. Бруно посвятил много своих дней критике Аристотеля.

Августин Блаженный, один из подлинных отцов христианской церкви, провозгласил семь добродетелей: веру, надежду, милосердие (любовь), справедливость, мужество, умеренность и благоразумие. Три первых из них, с его точки зрения, даются человеку Богом, а четыре остальных являются приобретёнными.

Несмотря на то, что между добродетелями, выделенными Аристотелем и Августином, мы видим сходство, их интерпретация у них существенно разнится. Если у Аристотеля они истолковываются безотносительно к Богу, то у Августина в конечном счёте каждая из них выводилась из любви к Богу. Вот почему этика Августина имеет подчёркнуто теоцентрическую направленность. Теоцентризм стал главной чертой и всей христианской нравственности.

Аристотель назвал счастье высшим благом, а Фома Аквинский стал называть его блаженством. Высшее блаженство, по Ф. Аквинскому, – непосредственное созерцание Бога, но оно возможно лишь в раю. Святой Фома, таким образом, отправил счастье на тот свет.

Мыслители Ренессанса опустили счастье на землю (Л. Валла, Д. Пико делла Мирандола, П. Помпонаццы и др.). Но некоторые из них зашли в своём стремлении к земному раю чересчур далеко. В особенности это относится к Лоренцо Валла, который провозгласил культ наслаждения. Он оказался плохим учеником Эпикура. Греческий мудрец вовсе не раздувал удовольствие до необъятных размеров.

Вот как защищал Эпикура от гедонистов И. Кант: «У Эпикура, таким образом, высшим благом было счастье, или, как он это называл, наслаждение, т. е. внутренняя удовлетворённость и радостное сердце. Человек должен быть застрахован от упрёков как со стороны самого себя, так и со стороны других. Это вовсе не философия наслаждения, как её неправильно понимали. Существует его письмо, в котором он приглашает к себе кого-то, но при этом ничего другого не обещает ему, кроме сердечной радости и ячменной каши, т. е. плохой эпикурейской еды. Таково, таким образом, было наслаждение мудреца. Он признавал, следовательно, ценность добродетели, рассматривая нравственность как средство достижения счастья» (Гусейнов А. А., Иррлиц Г. Краткая история этики. М., 1987. С. 572).

Каждый из нас знает, что нехорошо – лениться, нехорошо – обманывать, нехорошо – лицемерить, нехорошо – завидовать, грубить, впадать в отчаяние или гордыню и т. д., и т. д. Но, несмотря на то, что мы с детства усваиваем, что такое хорошо и что такое плохо, мы сплошь и рядом ленимся, обманываем, лицемерим, завидуем и т. д., и т. д. В чём тут дело?

Мало – знать, надо ещё и уметь делать! Между теорией и практикой в нравственности мы порой имеем дело с «дистанцией огромного размера». Эта дистанция преодолевается нашей волей. Выходит, чтобы быть нравственным человеком не только в теории, но и на практике, необходимы, по крайней мере, три вещи: 1) иметь нравственные принципы и нормы; 2) иметь волю для их осуществления; 3) совершать нравственные поступки. В этой триаде (норма → воля → поступок) волевое усилие занимает промежуточное положение между духовными представлениями о нравственности и их практическим воплощением.