7. ИНДОКТРИНИРУЕМОСТЬ. В своём консерватизме, обоснованном в предшествующей главе, К. Лоренц заходит не настолько далеко, чтобы дойти до обесценивания прогресса в культуре – в частности, в науке. Вот почему в научном познании он отдаёт должное гипотезе, которая, как водится, часто воспринимается представителями господствующей доктрины в штыки. Последнюю он уподобляет в этом качестве религии. «Доктрину защищают с тем же упрямством, с той же горячностью, какие были бы уместны, если бы надо было спасти от гибели испытанную мудрость, просветленное отбором знание старой культуры. Всякого несогласного с ходячим мнением клеймят как еретика, осыпают клеветой и, насколько возможно, дискредитируют. На него обрушивается в высшей степени специфическая реакции “mobbing”, общественной ненависти и травли. Подобная доктрина, ставшая всеохватывающей религией, доставляет своим приверженцам субъективное удовлетворение окончательным познанием, принимающим характер откровения» (там же. Гл. 7).

Причёсывание всех под гребёнку господствующей доктрины приводит людей к утрате ими их индивидуальности. Этот процесс К. Лоренц и назвал индокринированием (от слова «доктрина»). Политики по этому поводу любят толковать о тоталитарном сознании. В качестве примера индоктринирования в науке рубежа XIX–XX вв. К. Лоренц приводит ситуацию с психологией, которую Вильгельм Вундт пытался направить по естественно-научному, дарвиновскому пути, но господствующая в то время доктрина в науке, увела её в сторону культурологических наук. С моей же точки зрения, психология – наука, находящаяся в промежутке между биологией и культурологией. Вот почему её нельзя назвать ни естественнонаучной, ни гуманитарной. Она совмещает в себе особенности как естественных, так и гуманитарных наук.

Другие примеры индоктринирования – господство бихевиоризма в США и марксизма в СССР и Китае. К. Лоренц писал: «Люди, держащие в своих руках власть в Америке, в Китае и в Советском Союзе, в наши дни вполне сходятся между собой в одном вопросе: по их общему мнению, неограниченная конди-ционируемость людей в высшей степени желательна… Для этой доктрины все специфически человеческое нежелательно; но все рассмотренные в этой работе явления, способствующие потере человечности, ей в высшей степени на руку, ибо они делают массы более удобным объектом манипуляций. “Проклятие индивидуальности!” – таков лозунг. И крупному капиталисту, и советскому чиновнику должно быть одинаково удобно кондиционировать людей до состояния возможно более однородных, идеально неспособных к сопротивлению подданных – почти так же, как это изобразил Олдос Хаксли в своём столь жутком романе о будущем “Прекрасный новый мир”» (там же). Мы слышим здесь голос уже не этолога, который призывал людей учиться жить у животных, а западника-культуролога, который носится со своей индивидуальностью как с писаной торбой.

8. ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ. «Если сравнить угрозу атомного оружия с воздействиями на человечество семи других смертных грехов, – писал К. Лоренц, – то трудно не прийти к заключению, что из всех восьми этого греха избежать легче всего. Конечно, дурак или нераспознанный психопат может пробраться к пусковой кнопке; конечно, простая авария на стороне противника может быть ошибочно принята за нападение и вызвать чудовищное несчастье. Но можно, по крайней мере, ясно и определённо сказать, что надо делать против “бомбы”: надо её попросту не изготавливать или не сбрасывать» (там же. Гл. 9).

Лев Николаевич Толстой в своё время написал статью «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?». Свою книгу «Оборотная сторона зеркала» К. Лоренц мог бы назвать так: «Кому у кого учиться жить, людям у животных или животным у людей?». А чему животные могут научиться у людей? Непомерному расселению по Земле, опустошению естественного пространства, духовной слепоте, изнеженности, вырождению, неспособности учиться у старших и применению ядерного оружия. Выходит, не животным надо у нас учиться, даже если бы они приобрели такую способность, а нам у них. В этом и состоит суть этологической этики Конрада Лоренца. Но больше в ней оказалось не того, чему мы должны учиться у братьев наших меньших, а критики современной культуры. Вот почему голос её автора оказался созвучным с голосами других критиков культуры – Освальда Шпенглера и Альберта Швейцера. Но он оказался созвучен и с голосом Льва Толстого, который задолго до К. Лоренца увидел в современной культуре вслед за Ж.-Ж. Руссо не только источник прогресса, но и источник нравственного падения. Последнее, с точки зрения русского мыслителя, будет продолжаться до тех пор, пока впереди культуры не окажется нравственность.

«Желательно отношение нравственности и культуры такое, – писал Л. Н. Толстой в дневнике 1907 года, – чтобы культура развивалась только одновременно и немного позади нравственного движения. Когда же культура перегоняет, как это теперь, то это – великое бедствие. Может быть, и даже я думаю, что оно бедствие временное, что вследствие превышения культуры над нравственностью, хотя и должны быть временные страдания, отсталость нравственности вызовет страдания, вследствие которых задержится культура и ускорится движение нравственности и восстановится правильное отношение» (Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20 томах. Т. 20. Дневники 1895–1910 гг. – М.: Художественная литература, 1965. С. 278).

Л. Н. Толстой и К. Лоренц шли к нравственному учению разными путями. Первый строил его на противопоставлении животного начала в человеке и духовного, тогда как второй, напротив, стремился вывести человеческую эволюцию из животной. В восьми смертных грехах современного человечества К. Лоренц видел опасное отклонение от единой животночеловеческой эволюции.

Лев Толстой и Конрад Лоренц, вместе с тем, сошлись в нравоцентризме: среди всех сфер культуры на центральное положение они поставили нравственность. Но мы продолжаем жить в условиях стихийного, рассогласованного, неуправляемого, диссипативного культурогенеза, надеясь на чудо его самоорганизации.

Новизна эволюционной точки зрения на нравственность состоит в том, что её приверженцы, среди которых почётное место принадлежит Конраду Лоренцу, сумели увидеть в высших духовных ценностях (истине, красоте, добре, справедливости и т. п.) результат естественно-культурного отбора этих ценностей среди их противоположностей. Эти ценности – вовсе не досужий плод философов-моралистов, а результат многовековой духовной эволюции человечества. Философы лишь обобщали в своих трудах его нравственный опыт. Благодаря этому опыту, люди сумели не только выжить, но и достичь грандиозных успехов в своём культурогенезе. К сожалению, они сумели достичь успехов и в своей анимализации, в своём обесчеловечении, приводящем к «деконструкции» этого опыта, за которым стоит инволюция, обесчеловечение и самоуничтожение. Как ни странно, нашлись свои певцы и у инволюции (например, французские философы-постмодернисты во главе с Жаком Дерридой). Они тоже обобщают – только не нравственный опыт человечества, а его безнравственный опыт. Вот почему так важно, чтобы голос великого эволюциониста ХХ века Конрада Лоренца был услышан.

Франс де Вааль (род. в 1948) – известный американский приматолог нидерландского происхождения. Большую часть своей жизни он провёл не с людьми, а с обезьянами – в особенности с шимпанзе и бонобо. Вот почему обезьян он знает лучше, чем людей. Об этом свидетельствует его замечательная книга «Истоки морали. В поисках человеческого у приматов» (2013).

В этой книге её автор пришёл к заключению, что люди очень плохо знают обезьян. Вот почему они думают о них хуже, чем они того заслуживают. Учёный так полюбил своих подопечных, что оказался даже на грани чрезмерного сближения людей с приматами – по крайней мере, психологического.