Так все было вполне неплохо придумано, однако, организация нападения и одновременный огонь из нескольких даже автоматов Браунинг сразу же подвели жирную и траурную черту под моей подготовкой к нападению.

Я рассчитывал на двоих-троих стрелков с пистолетами, явно, что не с винтовками, но, их оказалось шестеро и огонь они открыли одновременно со всех сторон.

— Нападение! — только и успел крикнуть первый мой офицер, как сам затрясся от попадающих в него пуль.

Треск автоматов на улице явственно доносится через мгновенно выбитые стекла, пули залетают со всех сторон.

Я успел поставить купол на всю машину, но, сильная согласованность стрелков и одновременное открытие огня не спасли обоих моих людей на передних сидениях. Раненым оказался и офицер рядом со мной, захрипел и сполз под ноги.

Хорошо, что огонь из нескольких автоматов не бьет прямо по куполу всеми пулями, часть пролетают мимо, часть на себя принимают бронированные дверцы, но, достается ему тоже здорово, как я чувствую.

На открытом месте выбили бы мне его за раз, а вот в машине только до половины опустили, поэтому я вынужден сделать купол самого маленького размера, чтобы он защищал только мое тело.

Я срочно засунул руку в сумку с Палантиром, набираясь маны и снова вливая ее в купол. Тут не до того, чтобы срочно отстреливаться, одна надежда на защитный купол и мою магию. Стрельба пока затихла, я слышу щелчки меняемых магазинов и понимаю, что нападение продолжается. Никуда боевики не уйдут, пока не убедятся в моей смерти.

Поэтому высовываю руку с пистолетом в выбитое окно и двумя выстрелами опрокидываю одного из стрелков, приблизившегося к машине на пять метров с моей стороны. Оставшиеся четыре пули из служебного револьвера трачу на второго боевика, пытающегося убежать и достаю его в спину последним выстрелом. Он валится на узкий тротуар в этом месте, выпуская из рук, и правда, какой-то короткий автомат.

— Это нападение — уже уровень хорошей контрразведки, — успеваю я подумать, как снова оказываюсь под обстрелом из автоматов теперь с двух сторон.

— А у первого не было автомата, обычный маузер, вроде, — вспоминаю я, непрерывно накачивая купол маной.

Хорошо, что магазины у этих первых автоматов не на сорок патронов или семьдесят, как у ППШ. Наверно, всего на двадцать, поэтому расстрел машины быстро заканчивается. Но, теперь все пули остановил купол, поэтому его всего двадцать процентов осталось. Я поднимаю револьвер соседа, накидываю на себя сумку с Источником и, держа одну руку на нем, резко выскакиваю из машины наружу.

С моей стороны вижу одного стрелка в десятке метров, его изумленные глаза над маской на лице и под глубоко надвинутой шляпой.

Еще бы, выжить в простреленной в нескольких десятках мест машине не мог бы никто.

Я, выпуская на ходу несколько пуль в его сторону, подбегаю к первому подстреленному и выхватываю маузер из его руки. Боевик лежит лицом вверх с неподвижным взглядом и уже ничего не скажет на допросе.

— Да какие допросы! Валить их всех нужно! — я обегаю машину, собираясь встретиться с остальными стрелками лицом к лицу.

Пока они надеются меня все-таки убить, у меня есть шанс со всеми разобраться.

И точно, все трое заняли позиции около парадных и в подворотнях, напряженно высматривают меня уже с пистолетами в руках. Не думаю, что у них есть больше двух магазинов на каждый автомат, поэтому мне больше опасность оказаться подстреленным не угрожает. Из этих пукалок они мне купол не сшибут точно.

С диким криком бегу на первого, все так же держа руку в сумке, он стреляет мне в лицо, а я ему и итог нашей дуэли вполне закономерен. Он валится на спину, я перепрыгиваю через него и сталкиваюсь сразу с парой других стрелков.

Они тоже стреляют без перерыва мне в грудь и лицо, но, видя, что я просто смеюсь на все их попытки, понимают — что-то творится не то.

Потом стреляю каждому в живот по разику и спешу догнать последнего стрелка. Эти два падают на мостовую, зажимая свои раны и теперь точно никуда не денутся.

Успею спросить пару вопросов перед смертью у них. Судя по лицам и одежде, это все европейцы, еще они настоящие, уверенные в себе профессионалы, скорее всего, штатные агенты-ликвидаторы европейских разведок.

Последний стрелок все же получил от меня одну пулю в бедро, теперь пытается доползти до парадной, оставляя кровавый след на мостовой. Он особо ничего не видел из моих чудес, сам стрелял с расстояния в десять метров, мог объяснимо промахнуться, поэтому его можно оставить в живых для допроса.

Мгновенно ускоряюсь, настигаю его и успеваю выбить какой-то пистолет из руки у повернувшегося на мои шаги стрелка. Пинаю его со всей дури в бедро и боевик теряет сознание.

Так, осматриваюсь по сторонам, больше на улице никого не видно, только из окон и из-за поворота торчат головы свидетелей. И еще пара городовых бежит в мою сторону в своих хорошо различимых шинелях.

Возвращаюсь к автомобилю, проверяю своих охранников. Все уже мертвы, что понятно, каждый получил не одну автоматную пулю, когда мой купол под обстрелом непроизвольно уменьшился.

Ну, я выжил в очередной раз и даже не ранен. Теперь нужно прикинуть, кого оставить для допроса, а кого добить, как лишнего свидетеля. Пока я меня есть такая возможность.

Двоих раненых в живот боевиков пришлось пристрелить самому.

Не из гуманизма и милосердия к их страданиям, конечно. Убили, гады, моих людей и еще меня пытались, но, по независящим от них обстоятельствам обломались наглухо. Но, людей убили.

Отвечать они отказались наотрез на мои миролюбивые вопросы, заданные таким серьезным голосом, да еще успели выстрелить в меня каждый по разу. Ведь не поверили до конца своим глазам, что я вообще совсем непробиваемый, решили еще попробовать задание руководства выполнить.

Детям и женам на повышенную пенсию заработать, наверно, чтобы вспоминали их коллеги по разведшколе добрым словом. Что не сдались и бились до конца, но, враг оказался сильнее.

Я оружие, какие-то незнакомые по внешнему виду большие пистолеты, из слабеющих рук хладнокровно выбил пинками и приступил к блиц-допросу.

Первый послал меня куда-то далеко на очень непонятном языке и я, чуток подумав, загнал ему из маузера вторую пулю в живот. И третью уже в сердце.

Пусть помучается перед смертью немного, для нормального допроса его нужно лечить, тратить кучу маны, чтобы достать пулю из живота. Не очень мне это нужно по большому счету, когда есть один более-менее живой стрелок. Да и еще больше подозрений вызовут его показания в мой адрес, именно о том, что меня пули не берут.

Тогда все вспомнят историю с бедолагой журналистом, которому отгрузили пятнадцать лет каторги. И задумаются, что он, возможно, не так и виноват в смерти своих товарищей.

Это лишние мысли мне совсем ни к чему, так же, как и более обоснованное понимание широкой общественности, что я слишком уж крутой заместитель начальника госбезопасности. И так вопросов будет много, как я смог выжить, расстреливаемый десятками пуль в кузове машины, да еще потом выбрался совсем невредимым и пострелял насмерть пятерых злодеев?

Не прострелить же себе самому бок для пущей правдоподобности?

Везение, конечно, никто не отменял, хорошо еще, что все обстоятельства произошедшего будут засекречены комитетом. У коллег тоже найдется множество вопросов, однако, я с моего уровня могу на них подробно не отвечать.

— Просто гордитесь таким начальником! — вот и все, что можно сказать коллективу.

Главное, чтобы те боевики, кто столкнулся со мной лицом к лицу, ничего лишнего на наболтали.

Не те совсем времена, чтобы с пулей в животе выживали пациенты. А тут сразу пара-тройка таких железных гостей у каждого имеется.

Явно, что стрелок иностранец, но, русский язык понимает, а по непонятной фразе кажется мне, что он или из финнов, или даже из эстляндцев. Ну, может, еще венгром оказаться, с ними мы в нормальных отношениях, могут свободно приехать в Российскую империю, как те же немцы.