Я вскочил с кровати и натянул боксеры, отвернувшись от Камиллы. Про удобство встреч я сморозил полную ерунду. Ситуация завладела мной, а я этого даже не заметил. Но желание сказать хоть что — то, сделать вид, что и я что — то решаю, преобладало над разумом. И ее равнодушное согласие выносило мне мозг и играло на нервах. Так, Макс, сделай одолжение, возьми себя в руки! У меня уже нервы ни к черту, надо перестать изводить себя и придумать, как исправить сложившуюся ситуацию…

— Я в туалет, — ушел в уборную. Чувствую себя как рождественский гусь: и румяный, и весь в яблоках, но в духовке. В ванной я умылся холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Меня потряхивало от негодования. Но я не хотел… Да и теперь уже не мог проявлять какие — то чувства в присутствии этой новой Камиллы. Я попробовал собственное лекарство — оно почему-то оказалось горьким. Так, ладно. Я сейчас не в той форме, чтобы отступать от своих решений и сдавать позиции… Надо выдохнуть, ведь таковы правила игры, в которую мы играем…

Вот только я слишком хорошо помнила, как прижимала сжатую в кулак ладонь… Как шептала, уговаривая саму себя:

— Еще чуть — чуть. Сейчас он уйдет…

Потом, накинув халат, собрала его вещи. Сложила все на стул, а не в шкаф.

Вернувшись и увидев аккуратную стопку, Макс все правильно понял. Ему здесь больше не предлагали остаться:

— Камил, я…

— Не надо! — я поднимаю руку, другой все еще прижимая простыню к своему телу. У меня провода оголились, не хотелось бы их закоротить… Не могу видеть и слышать этого человека прямо сейчас. Ситуация завладевает мной, и я не хочу, чтобы Макс заметил это.

О, боже! Этому мерзавцу все же опять удалось добиться от меня того, чему я так старательно противилась — эмоциональной вовлеченности! Его голова опускается, и он смотрит в пол. Я вздохнула с облегчением, когда он наконец начал одеваться.

Отворачиваюсь, не желая на него смотреть. Чувствую, как по лицу текут слезы, и быстро вытираю их. Я не хочу ждать, пока он уйдет, поэтому иду в свою ванную, закрываю за собой дверь, даже не оглядываясь на него. Мягко щелкнув замок двери, я, обессиленно опираясь о нее, съехала вниз. В таком разбитом состоянии прошло несколько минут…

Когда же Максим ушел, я вышла из уборной, заперла за ним входную дверь и вернулась в спальню. Теперь, упав на простыню, все еще хранящую запах его тела, разрыдалась. О да, я отлично умела играть стерву, но это не означало, что мне совсем не больно. Вот только ему об этом знать было незачем.

Я продолжала лежать на кровати обессилевшая, медленно закрывала лицо руками, пытаясь отгородиться и отключиться от внешнего мира, чтобы успокоиться. Но это не помогало. И я вновь позволяла себе плакать. Так много противоречивых чувств, что моими слезами сейчас можно большую форель засолить. Никогда в жизни я не чувствовала себя более одинокой, чем в этот момент. И как я могла так облажаться, доверившись ему?!

Я не могла рыдать в ресторане. Я изображала равнодушие и расчет сейчас. Но знал бы хоть кто — то, как же болело у меня все внутри! Нет, я, как всегда, промолчала. Я уже профессионально умею глотать обиды и делать правдоподобный вид, что все у меня хорошо.

Все, что с таким трудом налаживалось в последний год, пока Максим был рядом… Все разлетелось вдребезги в ресторане, когда я увидела, как он целует другую. Так же, как целовал совсем относительно недавно меня.

А сейчас? Эти осколки разрывают душу и раскалывают меня на мелкие части изнутри. Теперь у меня снова есть возможность. Возможность строить отношения с мужчиной. Не под принуждением, как в первом браке. Не под давлением обстоятельств, как в последующих отношениях с Максом. А по любви. Я должна перестать зависеть от Максима в эмоциональном плане. Все. Его для меня больше не должно существовать. Теперь счастье и реализация моей жизни не имеют к нему никакого отношения. И у меня нет потребности символически присвоить себе его пенис, как он полагает.

Совсем чуть — чуть утешало только одно — Макса задело мое равнодушие. Все вышло так, как я того пожелала. Я бросила ему в лицо именно то, что он, вероятно, хотел сказать мне. Стала зеркалом, равнодушно отразившим чужие чувства. Сохранив то единственное, что еще стоило беречь — собственную гордость. Не унизилась, не скатилась в истерику. Я хотела, чтобы он видел меня такой же, как и все вокруг — сильной. Стервой, которая использует окружающих. Женщиной, которая думает только о себе. Пусть видит, что мне все нипочем. Но поплакать без посторонних наблюдателей, выплескивая боль, отчаяние и одиночество… Это мое право. Никто не сможет его у меня забрать.

Надежд на то, что кто — то есть рядом — больше нет. Хотя Макс, наверное, у меня пока еще есть. Как секс-игрушка. Да, точно есть. Но только теперь уже Максим точно не мой. Просто посторонний человек для плотских утех. Абсолютно чужой. Жаль, что мне не удалось сегодня сразу заставить его навсегда уйти из моей жизни…

Но банально использованным Максим все же себя почувствовал. И, судя по всему, это явно ему не понравилось. Мальчик захотел получить реванш? Да еще и на своем поле? Он получит такую возможность! Иначе весь сегодняшний спектакль станет просто пустым фарсом. Права на слабость у меня нет. Поэтому… Чего бы мне это ни стоило, эту роль я сыграю до конца.

Впрочем, была и какая — то правда в моих словах. В конце концов, зачем мне другой любовник? Чтобы опять поверить? Чтобы вновь разочароваться? Я больше не хочу испытать подобное. А, глядя на этого мужчину, я не расслаблюсь. Не забуду, как это больно, когда ты любишь и веришь, а тебя предают.

С губ сорвалось новые всхлипы. Плач переходил в рыдание.

Когда — то мне пришлось привыкнуть рассчитывать только на себя, знаете ли.

И жизнь в очередной раз доказала, что это была моя самая правильная позиция. Настало время возвращаться к ее истокам. Я сильная, я обязательно справлюсь!

— Ну что ж, все ошибаются, — сделав паузу, я посмотрела на него и задумалась.

А потом, словно решившись признаться, продолжила:

— Только знаешь, тогда я действительно тебя любила.

Максим вскинул опустившуюся, было, голову.

— Ты знал, так ведь?

— Я предполагал. Нет, до того уговора я был уверен в этом, — Макс не мог смотреть мне в глаза и разглядывал стену. — И поэтому твоя реакция, когда я к тебе решил тогда прийти, меня … мягко говоря … взбесила, — Максим заговорил быстрее. — Я сам не знал, чего от тебя можно ожидать. Но когда ты решила все за нас двоих так… Я просто уже не смог пересилить себя. Я не смог заговорить с тобой о том, что действительно испытывал. Не смог сказать, чего по — настоящему хотел. Все потому, что я решил… Решил, что ошибся. И сам выдумал твою любовь. Потому что мысли о ней как — то грели, что ли… Не знаю. Я был слишком растерян в тот момент.

Он вновь посмотрел на меня.

— Так я оказался прав.

— Ты был прав. Да. Тогда любовь, действительно, была, — я взглянула на него с печалью. — Но ты ее убил, Макс. Тем вечером, когда я увидела тебя с другой, ты начал, а потом — добивал. Добивал планомерно. Мучительно. Но я постоянно за что — то цеплялась. И сама не понимала, зачем. Наверное, каждому хочется верить, что его любят. Пусть даже не горячо и нежно, — Макс помрачнел после последних слов. — Но хоть как — то. Без такой веры сложно, Макс. Очень. Ну, или если уж не любят тебя, можно просто любить самому. За двоих.

— Я чувствовал это. Все — таки, несмотря на наш уговор, у нас ведь был не только секс.

Услышав такое, я хмыкнула и парировала:

— С чьей стороны, Максим? — у него на скулах заходили желваки. Да уж. Вопрос был не в бровь, а в глаз. — Ты первое время весьма активно демонстрировал всех своих модельных девочек. Уж не знаю, почему потом угомонился. Но, поверь мне, я их оценила и “искренне” восхитилась. Да еще и четко уяснила, насколько мне до них далеко со своей среднестатистической внешностью и насущными проблемами.