— Вот и проверим, — снова зеваю.

В дверь стучат, в проем просовывает голову мать Эда, на вид ей лет тридцать пять, а программа говорит, что почти пятьдесят, и она ярая культистка Ваала.

— Эддард, я поесть приготовила. Вы бы ужинали и спать, тебе завтра на дежурство.

— Леон мой напарник.

Женщина издает протяжный вздох.

— Леон… Пожалуйста, присмотри за ним, ты же постарше. Он у меня один остался, — Глаза женщины наполняются слезами.

— Мама, перестань! Не все потеряно.

Женщина ставит на стол ужин и оставляет нас, предлагая мне переночевать у них. Я еле волочу ноги и не вижу смысла отказываться. Прямо тут на ковре и уснул бы, но надо еще кое-что проверить.

— Эд, ты список учредителей смотрел? Инфа в отдельной папке.

Я приступаю к трапезе, потому что аппетит после тренировки зверский.

— Сейчас, — Эд занимает место за компом, близоруко щурится, бледнеет, краснеет, голубые глаза наливаются свинцом. — Охренеть! Ты посмотри! — Он выделяет имя, одно из пяти.

— Рамадан Гиссо, — проговариваю я. — Подожди-ка. Гиссо… Это ж фамилия нашего сержанта! Рамадан — его отец или брат?

— А я-то думал, чего Оллеб палки в колеса вставляет… А он вмазан просто!

Картинка в голове складывается. Вот почему гражданин с более высокой ступени прозябает во внешнем патруле! Что-то он должен держать под контролем. Возможно, горячие головы типа нас с Эдом. А может, его функция — прикрывать похитителей во время операции и не давать ход уголовным делам.

Эд вскакивает, переворачивая стул.

— Убью суку! Если брата зарезали, собственноручно вскрою Оллеба и намотаю его кишки на кулак!

Меня накрывает волна его гнева, но отделяю свое от чужого и говорю:

— Сядь!

Эд меня не слышит, он покраснел, жилы не шее вздулись, глаза налились кровью. Надо успокаивать парня, а то наделает глупостей, еще набросится на Оллеба с обвинениями, и квест я провалю.

— Я сказал — сел и успокоился! — рявкаю я, и командный тон работает, Эд съеживается, садится на стул, становится маленьким и жалким. — Слушай меня. Ты сможешь вести себя, как ни в чем не бывало? Нужно подготовиться, и мы накроем их всех. Я знаю как.

— Смогу, — кивает он.

— Вот и хорошо. Предложение заночевать у тебя в силе? На службу пойдем вместе.

Мне достается комната похищенного подростка, но кровать у него большая, как у взрослого. Раздеваюсь, чтобы улечься, но чувствую на себе пристальный взгляд. Включаю свет, оборачиваюсь и вижу на столе статуэтку Ваала, ощущение такое, будто взгляд божества прожигает меня насквозь.

Бросаю идола в ящик с канцелярией и заваливаюсь спать, но, несмотря на усталость, долго ворочаюсь из-за ощущения чужого внимания.

Отправляясь на службу, опасаюсь, что набыченный молчаливый Эд не выдержит, спугнет Оллеба, и разработка похищений, которая так удачно складывается, накроется медным тазом. Это волнует меня гораздо больше, чем предстоящая зачистка, где мне придется играть на стороне врага.

Переступив порог флаера, Эд скупо со всеми здоровается и занимает свое место — ведет себя, как всегда. На Оллеба он предпочитает не смотреть, чтобы не искушаться.

Сержант включает все экраны и говорит:

— Ознакомьтесь с новыми вводными. Красным выделен квадрат на карте, который нам предстоит зачистить.

Не глядя на карту уточняю:

— Кого зачищаем? Всех, кто под руку попадет? Женщин, детей тоже? И как мы определим, где трикстер, а где простой черноротый?

— Никак. Разнарядка мочить всех.

Перевожу взгляд на карту, пытаюсь понять, где находится место зачистки, и волосы встают дыбом: полуразваленное здание находится возле самой поверхности, именно там обосновалась моя стая.

— Чего тебя перекосило? — язвительно замечает Оллеб — видимо, мне не удалось скрыть эмоции. — Ты же мочил озверелых! Вот представь, что зачищаем их племя.

Менять что-либо уже поздно. Замочить команду — навсегда закрыть себе путь наверх, играть по их правилам — уничтожить тех, ради которых все это затеялось. Да и не смогу я выстрелить в ту же Гитель или Дэна. Буду действовать по обстоятельствам и незаметно подыгрывать своим.

Эд поворачивается к нему вместе с креслом, порывается что-то сказать, но показываю ему кулак, и он передумывает. Но все-таки не выдерживает:

— А детей-то зачем мочить? Можно ведь продать трансплантологам.

Укол проходит мимо Оллеба, готовящего флаер ко взлету. Он со знанием дела отвечает:

— Они все больные, жрут всякую гадость. Это ж как надо отчаяться, чтобы согласиться на орган черноротого, а не взять здорового донора из питомника.

— Ага, — поддакивает Кир, смачно зевая.

До меня доходит, что П-1 — первый питомник. Только где он находится, неизвестно: на карте такие заведения, понятное дело, не обозначены.

Взлетаем почти до ступеней третьего уровня — гораздо выше разрешенных воздушных линий. Оллеб задает курс автопилоту и говорит:

— Переодевайтесь в боевую форму, готовьте гермошлемы.

Форма привычная взгляду: черная облегающая, в какой обычно приходили враги. Кевларовые пластины по всей спине, спереди, на бедрах. Не слишком надежная защита, пробиваются средним калибром, но гасят инерцию пули, и ранения чаще всего не смертельные. А вот если из дробовика, да самодельными патронами… Зверобогие всегда переоценивали защиту хлипкой брони. Взять хотя бы шлем, разлетается только так!

Облачившись, ощупываю себя и озвучиваю мысли о том, как ненадежна броня, все смотрят с печалью.

— Бессмысленное утяжеление, — резюмирую я, хотя понимаю, что не сниму гермошлем, чтобы меня не узнали трикстеры.

Оллеб выводит изображение на экран. Здание с провалившейся в двух местах крышей лепится к бетонному монолиту ступени, стекла в половине окон выбиты или заколочены. Молодцы трикстеры, удобное место, есть куда при необходимости бежать. Только бы они Элиссу в панике не бросили. При мысли о ней по телу разливается тепло.

— И как ты себе это представляешь? — спрашиваю у Оллеба. — Мы вдарим по зданию, и люди оттуда выбегут под наш огонь?

Сержант громко усмехается и с самодовольством говорит:

— И что ты делаешь во внешнем патруле с такой информированностью? Как с тобой работать?

На мою защиту становится Кир:

— Освоится! Он же недавно прилетел. Видел бы ты, как он тренера уделал!

Оллеб снисходит до объяснений:

— Мы лишь обеспечим огневую поддержку воякам, грязную работу выполнят они. А ты просто сиди да наводи турели на движущиеся мишени.

Руки опускаются. Все еще хуже, чем думалось поначалу. Я никак не смогу помочь нашим, буду сидеть и смотреть, как их расстреливают. В итоге, скорее всего, психану и начну мочить вояк.

— Кстати, где они? — беспокоится Кириан. — Должны уже быть тут.

— Дорогу освобождают, — говорит Оллеб, держащий с ними связь. — Сейчас…

Что-то бьет в днище флаера так, что меня выбрасывает из кресла, но успеваю сгруппироваться, приземляюсь на четыре конечности, обхватываю кресло. Салон заливает тревожный красный свет, гудит сирена, тянет гарью. Флаер дает крен, и распростертое тело Кира, потерявшего сознание при падении, сползает по наклонному полу. Оллеб, оставшийся в кресле, щелкает кнопками, крутит руль, перейдя на ручное управление, и отчаянно матерится.

— Повреждено крыло. Теряем управление! Снижаемся!

Ай да наши, ай да молодцы! Моя школа! Дежурные засекли нездоровую активность, перекрыли дорогу, сбили флаер, и сейчас идет экстренная эвакуация. Вдалеке бахнуло, еще и еще раз. Теперь передо мной стоит задача выжить и вернуть засранца Кира в кресло, чтоб его не убило при ударе о землю. Держась за кресло, пытаюсь до него дотянуться.

Сострадание +1 (итоговое 5 ЕД).

Неожиданно!

Видя мои потуги, Кириана хватает Эд, но волочить напарника не приходится, он очухивается и, вытирая кровь с рассеченного лба, садится на место, пристегивается.

Только успеваю защелкнуть ремень, как флаер боком ударяется оземь, и нас подбрасывает. Из меня вышибает дух, не будь кевларовых пластин, ремнем сломало бы ребра и ключицу.