– Будь проклят подлый граф Илмар! – прокричал я повторно. – Кто со мной?! За счастье нашей долины?! Тот поддержит мой крик!

Я ждал их крика, но было как-то вяло, из-под палки. У всех нервы на пределе, а я тут митинг устраиваю.

– Будь проклят подлый граф Илмар! Ну же! Среди вас только трусы и подлые илмарцы?! Не слышу вас! – продолжал распаляться я.

Теперь в строю уже кричали громче.

– Смерть Илмару! Илмар убивал на стене ваших друзей, братьев, отцов! Смерть Илмару! – орал я.

– Смерть Илмару! – протяжно и в разноголосицу подхватил строй.

– Смерть Илмару! – вопил я, чуть ли не срывая глотку.

– Смерть Илмару! – вторил мне строй, спеша скинуть напряжение.

Дайте людям цель, и они пойдут к ней, невзирая на препятствия. Если нет цели, дайте общего врага. Ничто не может так сплотить людей, как общий враг.

– Илмарцы среди нас! – продолжал орать я.

Тут, признаться, я лажанулся. Мой крик почти никто не поддержал. До самых умных начало доходить, к чему я веду свою речь. Надо давать заднюю и объяснять, в чём дело.

– Моего отца отравили илмарцы. Ваших братьев в ущелье обманули илмарцы, – сказал я почти шёпотом, но шёпот так хорошо слышно, когда все молчат. – Вы все меня хорошо знаете. Я всегда держу своё слово. Нет пощады Илмару! Илмар наш враг, – говорил я чуть громче, играл на перепадах интонаций и голоса.

Конечно, я врал. Кто тут меня хорошо знает?! Да почти никто. Пусть стоят и переглядываются, выискивая среди своих моих тайных сторонников, которых у меня почти нет. Чем больше паранойя среди моих бойцов на предмет доносчиков, стукачей и верных мне людей, тем легче они воспримут меня. Побоятся вякнуть своё несогласие, ожидая сталь в спину.

– Илмарские шпионы и лазутчики обманули лучших среди нас. Обманули Вэрта! Вэрт и его люди – наши братья, отцы и деды, – вкинул я новую вводную и проорал: – Смерть Илмару и его лазутчикам!

– Смерть Илмару и лазутчикам! – постепенно в разных частях строя начались выкрики.

– Смерть Илмару и лазутчикам! – вторил я строю, дожидаясь пика криков.

Вроде наступил пик криков, пора и высказать основную часть митинга.

О чём я в дальнейшем говорил, кричал, шептал, сам не особо и помню. Я поддался чувству толпы и лавировал в эмоциях толпы, как рыба в потоке воды. Признаться, в этом есть свой кайф. Поймай волну эмоции толпы и понемногу направляй эту волну в нужное тебе русло.

Я говорил о братьях, которых обманули. О выгодах союза с орками. О беде для долины, если орки перестанут нам доверять, сочтут предателями. О войне на два фронта. Об убитых в долине либо от графа, либо от орков за предательство. Говорил о жертвах в войне ради общего блага. Как воин жертвует собой ради своих близких, так и близкие должны жертвовать собой за общее счастье.

Я много что говорил, всего и не упомнить. Я только помню, как они в какой-то момент пошли вслед за мной в деревню. Большинство шли с пустыми глазами.

Сразу скажу, если кто думает, что митинг нужен для резни мирного населения, так сказать, для устрашения бунтовщиков, то тот полный придурок. Моя задача совсем в другом.

Я говорил перед строем, что мирное население мы не трогаем, но они нам нужны для переговоров. Задача – вытащить семьи бунтовщиков из домов, вырубать тупыми сторонами копий мужиков, что будут против, и сгонять баб и детей в сторону ущелья. Я говорил, что это блеф. Так нужно, чтобы мы с Вэртом смогли поговорить. По своим родичам они стрелять не будут. Я говорил, что нам нужны только переговоры… Конечно, я врал…

Я не знаю, как всё повернётся. Этого никто не может сказать. Возможно, что придётся и нескольких детей пускать в расход… Чтобы мятежники поняли, что я не шучу. Я бы хотел, чтобы этого не было. Но на всякий случай уже просчитывал, кто из моего ближнего круга способен на убийство ребёнка.

Не вой ты! Вот такая я сволочь. Сам знаю! Смерть нескольких детей – это лучше, чем смерть большинства в долине, когда нас за наши художества спросят… Веришь – нет? Я готов ответить за свои художества. А ты готов? Может, поэтому я барон…

Думаешь я один такой?! Что же ты не бросаешься с кулаками против автоматов, против ФСБ. Если такой умный, то лучше вместо соплей и критики сказал бы, как сам поступил бы на моем месте. Что молчишь? Думаешь, ты такой весь белый и пушистый, языком что-то наторгуешь с мятежниками? Учишь вас придурков, а вы всё такие же дети…

На меня смотрели как на «Зверя из Библии», но пока открыто не бунтовали. Слова про своих людей в их рядах дали мне такую отсрочку от бунта. Между бойцами сновали Гевур, Лорин и Гумус. Остальным я хоть и могу доверять, но не уве-реи, что они сообразят, как действовать. Тот же Хелми, преданный мне, но такой по сути лопух. Пусть будет рядом со мной и Озвуром в качестве усиления.

Бабы выли, кричали, умоляли. Дети плакали. Я скрипел зубами. Пытался быть кремнем. Дашь сейчас слабину – потом уже не исправишься. Ты будешь для всех пустобрёхом. Ездить начнут на шее.

Были и инциденты. Кто-то из моих бойцов что-то завопил и полез с кулаками на побратима, тащившего какую-то бабу. Гевур – молодец. Зашёл со спины и вырубил буяна рукояткой кинжала в затылок. Я всё понимаю. Родня, любимая, но если я сейчас дам слабину из-за одной, то всем конец.

Приказал связать буяна, отправил на его охранение Хелми, ещё раз поманив рыцарскими шпорами. Был инцидент со стариком, что загнал детей в хату и грозился её поджечь. «Дескать, лучше сам детей убью, чем отдам Сатане».

С ним я разбираться не стал. Подъехал и сказал:

– Убивай, убийца! Я защищаю долину. Ты убиваешь своих детей!.. Убийца!

Пока дед офигевал от моей риторики – на него навалился Лорин, за что сразу же получил в глаз. А что вы хотели? Лорин сам мелкий даже по местным масштабам. Лорин лучник, а не боец. За что и отхватил от старика, но дело своё сделал. Связали и старика.

В остальном особых проблем не было. Взяли и согнали в кучу баб и детей. Мужиков, ещё до набега в деревню, отчасти угнал в поле Озвур, якобы для беседы о восставших. Когда они пришли в деревню, там уже всё было сделано… Мы гнали толпу баб на амбразуры. Это не я придумал, так «чехи» захватывали артсклады в Чечне.

Тех лейтенантов и капитанов, что поддались эмоциям и совести, потом долго пытали. Рядовым просто резали яйца и заставляли их жевать. Тех немногих, что отдавали приказ стрелять по толпе, за которой прятались боевики, потом судили на Родине, но они хотя бы боевую задачу выполнили и сохранили жизни своих бойцов… Думаете, это сказки? Это я придумал? Это правда жизни…

Думаете, мне легко далось такое решение? Я всё ехал и думал, а не упырь ли я? Раньше сам всем сердцем презирал «чехов» за живой щит, а сейчас сам так же себя показал. Падла совесть, всё про это ныла. Разум дятел, вдалбливал мысль, что так лучше для всех. Поди вот разберись, кто из этих двух более прав. Что ценнее: жизни двух десятков по сути невиновных людей или общее выживание долины.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что моя жизнь и жизни людей в долине – это не одно и то же. У меня моя жопа горит, а я пытаюсь спрятаться за лозунгами общего блага. Даже подумывал, если всё пойдёт хреново, купить себе продление жизни смертями детей для устрашения бунтовщиков.

И кто я после этого? Чем я лучше «чехов»? Ну давай, вякни что-нибудь в мой адрес, кинь камень в чужой огород. Думаешь, ты лучше? Думаешь, нашёл бы другое средство? А может, тебе вообще не понятно, почему я тут сопли размазываю по бороде?

Тогда ты даже хуже, чем я. Ведь у меня болит и, значит, ещё живёт. А у тебя не болит и, значит, уже всё отмерло. Выходит, ты ещё более худший отморозок, чем я, хоть и рядишься под белого и пушистого интеллигента.

Я всё ехал и думал. Спорил с собой и думал. Уговаривал себя и уже старался не думать. Единственное, что я на тот момент себе обещал, что если придётся убивать, то я сам это сделаю. Это моё решение. Это моя совесть. Это мне исполнять. Почему именно мне, а не кому-либо, пояснять не буду. Кто может, тот и так поймёт. А кто не может понять, то и плевать на них…