В конце XVIII века старшая ветвь рода во главе с патриархом маркизом ван Эгмонтом перебралась в Северную Америку, поближе к вложенным в молодые американские штаты капиталам. А младшая ветвь, возглавляемая к тому времени графом Александером Кенгофом, прочно обосновалась в Польше.

Разумеется, граф, как истинный европеец и либерал, поддержал и антирусские волнения 1830–1831 годов, и мятеж 1863 года. В обоих случаях не поддержанные широкими слоями населения сепаратистские выступления провалились, но старший Кенгоф, обиженный возложенным на него в качестве наказания двадцатипроцентным сбором, приложил все силы для налаживания тесных связей с представителями Пруссии.

К сожалению, и дед, и отец нынешнего графа уделяли политике намного больше внимания, чем продолжению рода, и сейчас Вячеслав Кенгоф был последним представителем младшей ветви некогда многочисленного рода. Будучи с детства окружён заботой и вниманием со стороны уже немолодого родителя, Станислав вырос в пресыщенного, с болезненным самолюбием мужчину.

Довольно рано попробовав секс и быстро перебрав многочисленных служанок, наследник начал экспериментировать, пытаясь определить рамки дозволенного, благо за деньги можно найти сексуального партнёра любого цвета кожи, пола и возраста. А фактически втоптанная в голод странами Антанты Веймарская республика была одним огромным борделем, где проституция приняла воистину колоссальный размах.

После нескольких с трудом улаженных скандалов, когда партнёры, а точнее жертвы Станислава попадали на больничную койку, старый граф пригрозил сыну не только вычеркнуть того из завещания, но и полностью прекратить финансирование. После этого, казалось, молодой граф взялся за ум и даже поступил на службу. Увы, скоропостижная смерть отца помешала продолжению его карьеры.

Станислав Кенгоф подал в отставку и вернулся к управлению многочисленной собственностью, разбросанной по всей Польше. К этому времени он уже понял, что играть в бога лучше не с арендованными на время игрушками, а с теми, которые находятся в его собственности и за пределы поместья ни в коем случае не попадут.

В глазах соседей и общественного мнения граф оставался завидным женихом, в меру образованным и не чурающимся благотворительности молодым человеком, ведущим скромный образ жизни и увлекающимся разведением доберманов. О небольшом крематории, со временем появившемся в подвале замка, кроме Станислава знал один слуга, привезённый из Штатов, и догадывалось несколько офицеров германской разведки.

Самому же Станиславу становилось всё труднее получать удовольствие. Какая, скажите, радость в сотый раз, например, охаживать кого-то плетью, если в ответ слышишь только стоны да мольбы о пощаде? Скукота. Поэтому с годами граф Кенгоф, во-первых, перешёл на психологическое насилие, оставив минимум физической боли, а во-вторых, старался находить, так сказать, крепкие орешки, которые было бы интересно ломать.

Герр Шварц с большим удовольствием и подробностями рассказывал, как граф добивался абсолютного подчинения, сколько интересных экспериментов он провёл над своими «пациентами» и какие смешные вещи они вытворяли по его желанию.

Так что выбрал он их прежде всего за характер и родословную, как породистых сучек. Герр Шварц уверен, что они порадуют графа стойкостью духа, и он проведёт множество счастливых минут, а может быть, и часов, ломая их. Ну а красота и девственность, с некоторых пор ставшие такой редкостью как в Германии, так и в Польше, – просто приятное дополнение.

Подробности, которые смаковал рассказчик, не оставляли сомнений, что он говорит правду и прекрасно знаком с этой стороной жизни графа. Не реши девушки ещё в Шанхае попытаться убить того, к кому их везут, они нашли бы способ покончить жизнь самоубийством. Но судьба распорядилась иначе.

В графскую спальню заглянул не просвещённый польский аристократ, а северный варвар, слуга красного императора. И вместо ночи утончённого удовольствия двум китайским принцессам пришлось, наскоро одевшись в мужское платье, бежать в полную опасностей ночь. И добежали они аж до советской военной базы в лесах Поволжья, где их научили профессионально убивать.

Нет ничего удивительного, что после всего пережитого и владея столь специфическими навыками, девушки вляпались в неприятности.

С прошлым набором курсантов на базу прибыл невероятно сильный и нелюдимый младший сержант. Отделение сразу стало недолюбливать его: побаивались или что-то ещё, но отношения были прохладными. Впрочем, учился сержант прилежно, не конфликтовал, и претензий к нему не было. Неприязнь вылилась в не очень приятный позывной – Горилла.

То ли насмотревшись, как китаянки флиртуют с другими, то ли потеряв самоконтроль от долгого воздержания, Горилла подкараулил одну из девушек, совершив тем самым первую ошибку, предопределившую все последующие события. Вероятно, он думал, что рост под два метра, более ста килограммов живого веса и три недели занятий рукопашным боем дают ему преимущество, и схватил девушку сзади за плечи, не озаботившись её желанием.

Обе приходили в бешенство от физического контакта, делая исключение для Командира, поварихи, доктора и инструкторов в рамках необходимого обучения. Сохраняя самообладание, старшая всё-таки не взялась сразу за ножи, а в прыжке нанесла шоковый удар темечком в лицо, сломав курсанту нос. Для любого другого этого было бы достаточно, но из-за по-звериному высокого болевого порога младший сержант только разозлился. Взбешённый, он впечатал китаянку в стену так, что лопнула доска.

Вторая фатальная ошибка заключалась в недостаточной информированности Гориллы. Позывные девочек были Эфа и Гюрза, и змейки практически никогда не выпускали друг друга из поля зрения. Стилет, направленный изящной ручкой, вошёл снизу вверх в основание черепа, груда мяса опала на пол, даже не успев ничего понять или почувствовать.

Младшего сержанта закопали, а девушкам запретили приближаться к курсантам. Помимо этого были и другие санкции, в том числе и коснувшиеся внешнего вида. В частности, запрет на свободное ношение «комбинезона будущего», в котором Мэй сейчас и щеголяла. Вообще, из-за него разгорелось целое противостояние между Командиром, китаянками и поварихой.

Увидев предложенный Командиром первоначальный вариант, Александра Сергеевна нашла в себе силы не упасть в обморок и заявила, что девушки наденут эту срамоту только через её труп. Вариант, предложенный самой поварихой, напоминал монашеский балахон и был категорически отвергнут уже самими её воспитанницами.

В итоге был сшит некий компромиссный вариант, от которого всё равно у человека неподготовленного, а пожалуй, и подготовленного тоже, мозги отшибало начисто. Так что глупо пялящиеся в спину Мэй парни ещё хорошо держались.

Выходило, что китаянка сейчас нарушала как минимум два правила, и Карл Густович хотел бы знать причину.

– Знакомьтесь, это Лин Мэй. Она, можно так сказать, воспитанница нашей части. И сейчас она нам всем расскажет, что она тут делает и почему так одета.

Ещё не закончив говорить, по расплывающейся улыбке и хитро заблестевшим глазам доктор понял, что оправдание («отмазка» по меткому выражению Командира) у змейки заготовлено.

– А я не успела, я товарища Командира встречала.

Интонации бархатного, с очень мягко произносимым «р» голоса завораживали и намекали, что этой причины более чем достаточно для оправдания любого поступка. И приставать к девушке со всякими пустяками глупо.

Увы, к большому сожалению Мэй, доктор Эмих прекрасно знал её уловки, да и возраст уже давал ему некоторый иммунитет к женскому очарованию.

– И что? Он ещё утром прилетел.

Ресницы Мэй задрожали, и прямо на глазах роковая красотка стала превращаться в обиженного ребёнка, готового расплакаться.

– Я тёте Саше помогала.

– Ага, ты мне ещё слезу пусти тут! Попрошу на опыты тебя отдать, раз ослепла!

– На опыты?! Ослепла?! – На доктора посмотрели все, включая оторвавшихся от созерцания форм китаянки курсантов.