– О боже!… да это же тот самый негодяй!… – молнией пронеслась у неё в голове внезапная догадка, и она ясно вспомнила тот кошмарный случай в Санкт-Петербургском театре, – что ему тут надо?… неужели он здесь из-за меня?… А может он просто пришёл посмотреть на балет?… Ах, да он и до этого наверняка приходил,… только я не замечала… – сразу тысяча сомнений и предположений заполонили её мысли, вызвав сильное волнение. С трудом дотанцевав до антракта, Настя уединилась в гримёрку полная мрачных дум.

– Как же так, от чего у меня такая тревога?… Что за дурное предчувствие… – тяжко думала она, сидя за туалетным столиком и глядя на себя в зеркало. Вдруг дверь бесшумно открылась и в гримёрку крадучись, ступая словно вор, вошёл, оправдывая её опасения Протас Собак. От неожиданности Настя вздрогнула. Фальшивая улыбка, гулявшая на лице Протаса, не предвещала ничего хорошего.

– Не бойся меня красавица,… не трону,… я вижу, ты меня вспомнила… – ехидно морщась, начал он разговор.

– Что тебе надо негодяй?… – преодолевая страх и напряжённо застыв, видя его отражение в зеркале, не оборачиваясь, громко спросила Настя.

– Буду краток,… теперь ты жена важного армейского офицера,… и я согласился бы не оглашать наших с тобой отношений взамен на несколько незначительных военных тайн полученных тобой от него… – извиваясь, словно змей, ехидно прошипел он.

– Но ведь между нами ничего не было!… – не выдержав столь наглой лжи, вскочила с места Настя.

– Ха!… но об этом знаем лишь мы с тобой,… а люди услышав мои откровения о нашей связи, поверят только мне!… – ядовито взирая на Настю своими жёлтыми глазами, злобно взвизгнул Собак.

– Так выходит ты вражеский лазутчик!… и тебе нужны военные секреты,… не так ли!?… – неожиданно поняв, кем он является на самом деле, воскликнула Настя.

– Ну, это громко сказано – лазутчик,… просто я так зарабатываю себе на жизнь, и не более того… – ещё ядовитей прошипел Протас и ощерился отвратительной ухмылкой.

– Убирайся прочь подлец, пока я не велела вышвырнуть тебя вон из театра!… Мой муж любит меня и никогда не поверит в твои бредни!… – сурово заявила Настя и угрожающе взяла со столика нож для вскрытия писем.

– Тихо-тихо, милая,… зачем такие крайности,… ничего-ничего,… мы ещё посмотрим, поверит или нет… – вновь мерзко прошипел Собак и словно болотный червь резко выскользнул из гримёрки.

Насте понадобилось всё оставшееся время от антракта, чтобы прийти в себя от такого неприятного общения. Во втором акте Настя, несколько раз вглядываясь в зрительный зал, уже не смогла отыскать там своего непрошеного визитёра, он исчез, будто его и не было. Доиграв спектакль она, направляясь домой, решила немедленно рассказать обо всём случившимся Егору. Но по возвращении она обнаружила лишь краткое письмо от него, да сбивчивые объяснения расстроенной Глаши. Оказалось, что в Европе опять произошли какие-то крупные военные перемены, и Егору пришлось срочно отбыть по неотложным делам. Вот так, толком не собравшись и не попрощавшись, по-армейски без проволочек он уехал.

И Анастасия вновь осталась главной хранительницей домашнего очага. Впрочем, смелости и решимости для этого ей было не занимать. Отогнав от себя, как дурной сон, навязчивые и тревожные мысли о непрошеном госте и разговоре с ним, она снова взялась за работу над спектаклями, но с ещё большим энтузиазмом за воспитание Ариши. А уж результаты такого воспитания не заставили себя долго ждать. В течение последующих трёх лет у Ариши раскрылся невероятно яркий талант танцовщицы. Сказалась её превосходная наследственность. Впрочем, многие впечатлительно-верующие голоса утверждали, что в том виновато её имя – Ариадна, мол, это дар богов, и её умение так танцевать не что иное, как чудо.

Однако многоопытный и отлично знающий своё дело Васильев сразу определил, что это уникальное наследие, и мгновенно вмешался в судьбу маленькой Ариши. Буквально тут же, специально для неё, были поставлены и введены в спектакль дополнительные партии. А уже вскоре Ариша, несмотря на свой юный возраст, была занята во многих постановках. И надо сказать довольно успешно. А дабы зрители могли ещё и ещё раз наслаждаться танцем своей юной любимицы, Васильев расширил репертуар, добавив в него самые известные спектакли. Естественно поначалу безумное волнение охватывало неопытную и неокрепшую Аришу. Но надо отдать ей должное, она быстро, хотя и не без помощи Насти, справилась с этими недостатками, и как это было принято говорить в то время в балетных кругах, «раскрылась на весь батман».

Толпы различного рода зрителей, жаждущие прекрасного и красоты, часами ожидали возле театра лишнего билетика, чтоб только одним глазком взглянуть на новую восходящую звёздочку Аришеньку Чъкову. И что забавно, у Настеньки по этому поводу даже случился небольшой приступ ревности. Правда он случился у неё где-то глубоко внутри, а потому был практически мгновенно подавлен превосходящим чувством счастья и радости за успехи любимой доченьки. А жители города и его окрестностей стали утверждать, что достаточно хотя бы раз увидеть юную прекрасную балерину, как все невзгоды и болезни тут же отступят. Поэтому совершенно не удивительно, что вскоре об Арише пошла молва как о «чудесной танцующей девочке».

Притом всё те же верующие голоса поговаривали, что один приходской священник из Саратовской губернии, будучи проездом в Москве сорвал афишу с изображением Ариши, вставил её в образ вместо иконы и целил ею страждущих прихожан. Вот такие дела и события повлёк за собой бурный всплеск непревзойденного таланта Аришеньки. Меж тем время летело быстро. Прошёл ещё год, затем ещё, и ещё, и ещё. Настя с Аришей, казалось бы, уже давно привыкли к своей новой и такой напряжённой жизни. Однако копившаяся годами тоска стала всё чаще напоминать им о былом.

– Ах, как жаль, что отец не видит тебя… – не раз с грустью говаривала Настя, заглядываясь на взрослеющую дочь.

– Ну, ничего, мамочка,… вот приедет, и ещё столько насмотрится… – тут же успокаивала её Ариша. Недавно ей исполнилось уже девять лет, и она сама сильно соскучившись по отцу, понимала как сейчас печально и тяжело матушке. И ведь было почему, от князя Егора в последнее время не поступало практически никаких вестей, оттого к Насте вернулась прежняя тревога за любимого.

Вести из Европы, кои долетали да Москвы, были неутешительны. Генерал Бонапарт, теперь полностью захватив власть в конвенте, провозгласил себя императором Наполеоном-I, и Франция стала империей. Война разгоралась с бешеной скоростью, увлекая в пучину этой громадной мясорубки всё новые и новые страны. Тысячи наполеоновских лазутчиков метались по всей Европе, выведывая и вынюхивая всевозможные военные тайны и секреты противостоящих армий. Да и в России, в самой Москве, таких шпионов было ничуть не меньше.

Настя, будучи женой гвардейского офицера, прекрасно понимала и знала, к чему ведёт такая оживлённость противника. Часто она вспоминала те неприятные встречи с отвратительным Протасом Собаком. И теперь Насте именно в нём виделся тот самый образ врага, от которого просыпается гнев, обостряется ясность ума и повышается бдительность.

– Надо быть чрезвычайно внимательной в такое время,… следить за каждым посторонним человеком, ищущим с нами знакомства,… в любом может таиться враг… – постоянно твердила она сама себе, чувствуя, какое огромное бремя известности давит на неё и Аришу. Ведь об их передвижениях по городу, в сущности, знал каждый человек. И этими же знаниями мог воспользоваться Протас Собак для того, чтобы коварно отомстить Насте за её несговорчивость. И ведь так оно чуть не случилось.

Была уже глубокая осень, город погрузился в лёгкий сплин и унылость. Однако бурная, насыщенная интересным репертуаром театральная жизнь вносила неподдельную радость и весёлую, шумную суматоху в блёклые будни горожан. В театре шёл очередной спектакль, публика покорённая искусством юной Ариши восторженно рукоплескала. За кулисами царил тот обычный непредсказуемый хаос, какой бывает во время представления. Анастасия готовилась выйти на сцену и стоя в сторонке разминалась. Вдруг в тёмном закулисье, среди нагромождений декораций и канатов, метнулся чёрный сгорбленный силуэт. Своей своеобразностью он сразу показался Насте знакомым.