– Помилуйте, да разве я смею в чужом доме?

– Потом я бы советовал вам обратить внимание на вашу внешность… Одевайтесь получше.

– Помилуйте, Лавр Петрович, из каких доходов? Я вот тут летом сшил себе серенькую парочку у портного, да и посейчас не могу ему уплатить.

– Я вам дам на костюм, сейчас дам… Вот возьмите семьдесят рублей и купите себе в магазине готового платья темненькую визитку, хорошие брюки и жилет. В этой паре вы и поедете со мной к Матильде Николаевне. Да не надевайте этого противного синего галстука, а наденьте простой узенький черный галстук. Да подстригитесь немножко. Зачем это у вас сзади такие космы? Все это надо долой. Также недурно бы вам и бороду обрить. Вы так будете несколько моложе. Усы и бакенбарды можете оставить.

– Слушаю-с…

– Так обрейте. Если бы еще у вас была настоящая борода, то отчего ее не оставить, а то у вас что-то такое, как бы молью выеденное. Да седину-то фиксатуаром черным покрасьте. Такой фиксатуар есть. Вот вам деньги.

– Премного вам благодарен, Лавр Петрович. Когда прикажете быть готовому, чтобы к ним ехать?.. То есть к оной даме…

– Да чем скорее, тем лучше. Вот, например, хоть бы послезавтра вечером.

– Я готов-с.

– Ну и отлично. Да преобразитесь же, смотрите, к этому времени. Ко мне вы можете явиться с портфелем. Будто бы с делами. Вы мой адрес знаете?

– Помилуйте… Кто же его не знает!

– Ну так ступайте и занимайтесь. До послезавтра. Да до поры до времени не хвастайте и никому не рассказывайте.

– Зачем же я буду рассказывать? Я понимаю-с.

Директор подал Стукину на прощанье руку и прибавил:

– Прощайте. Теперь я вижу, что вы благородный человек с возвышенными взглядами и враг предрассудков.

Стукин вышел из директорской комнаты далеко не таким, каким он вошел в нее. Обыкновенно как-то съежившийся, голову он теперь держал прямо и гордо. На губах сияла какая-то глуповато-таинственная улыбка, серые глаза косились то направо, то налево. Он походил на обтрепанного петуха, пожелавшего вдруг подраться. Вернувшись к своей конторке, он даже мурлыкал себе под нос какие-то куплеты.

– Вы были сейчас в директорской комнате? Что вы там делали, Игнатий Кирилыч? – спрашивали его сослуживцы.

– Хрустальников меня к себе призывал.

– Лавр Петрович? – удивились они.

– Да, Лавр Петрович. Что же тут удивительного? Мы с ним давно знакомы.

– Давно?

– Да лет пять.

– О чем же он с вами разговаривал?

– Ах ты господи! Да просто поручил устроить ему одно дело.

На губах Стукина мелькала какая-то таинственная улыбка. Он запер конторку и стал сбираться уходить, хотя еще занятия в конторе не кончились.

– Куда вы?

– Домой. Надоело что-то сидеть. Впрочем, хочу еще зайти в «Палкин» трактир и закусить чего-нибудь, – отвечал Стукин. – Как окончите занятия, приходите туда. Я вас попотчую водкой и карасями в сметане. Караси в сметане – прелесть что такое!

Двое сослуживцев выпучили глаза.

– Ну, Игнатий Кирилыч, верно, дело хорошее поручил вам Хрустальников.

– Да… Очень и очень недурное… – отвечал Стукин, прибавил: – Так приходите же, я жду, – и стал уходить из конторы.

В назначенный час и день конторщик правления «Общества дешевого торгового кредита» Игнатий Кириллович Стукин входил уже в подъезд директора того же общества Лавра Петровича Хрустальникова. Бульдогообразный и рослый швейцар, увидя тщедушную и плюгавенькую фигурку Стукина, облеченную в коротенькую выеденную молью шубенку и замасленную драповую шапку, дерзко спросил:

– Вы куда?

– К господину Лавру Петровичу Хрустальникову, – отвечал Стукин.

– С черной лестницы… Да к тому же теперь генерал и не принимает. Он только что пообедавши.

– Ну, меня-то он примет, – подмигнул Стукин и продолжал идти далее.

– Позвольте… Да вы что за особенный?

– Я? Я секретарь его, и мне приказано прийти сегодня, в этот час.

– Секретарь? – протянул швейцар, косясь на шубенку и шапку Стукина. – Что у него прежде никаких секретарей не было! Да куда же вы лезете? Вам сказано: с черной лестницы.

– Как с черной лестницы! Видишь, у меня портфель с делами.

– Портфель… Да ведь с портфелями и всякие шляющие дровокаты ходят. Ну ступайте, коли вы секретарь и с делами. А только смотрите, как бы чего не вышло. Он не любит, кто к нему с парадной лестницы… Да снимите здесь калоши, а то у нас по коврам не приказано…

– Чудак-человек… Как я тебе сниму калоши, если я без калош? Я никогда не ношу калош.

– Секретарь и без калош! Странно… Ну идите.

Стукин направился вверх по лестнице. Швейцар дал звонок. В бельэтаже перед Стукиным отворилась дверь. На пороге стоял лакей во фраке.

– Як Лавру Петровичу… Они приказали… Моя фамилия Стукин, – произнес Стукин.

– Пожалуйте… Ждут.

Стукин повесил на вешалку шубенку и спросил:

– Куда идти?

– А вот сейчас доложу, – отвечал лакей, отправился, доложил, вернулся и провел Стукина в кабинет.

Лавр Петрович Хрустальников сидел у себя в кабинете и помещался в кресле-качалке. Он только что сейчас пообедал и курил сигару. Перед ним на маленьком столике стояла недопитая чашка кофе и опорожненная ликерная рюмка. Лицо Хрустальникова было красно, глаза полу-прищурены. Видно было, что он хорошо пообедал. Завидя Стукина, он воскликнул:

– А! Стукин!.. Ну, вот и отлично. Батюшки! Без бороды! Покажись-ка, покажись, как ты преобразился. Подойди к лампе-то… Вот так… Знаешь что, братец ты мой? Ты с бородой был интереснее.

– Да ведь вы сами же, Лавр Петрович, изволили приказать…

– Да, я полагал, что ты будешь покрасивее несколько, но уж теперь ты совсем на обезьяну похож… Или нет, не на обезьяну, а как это животное-то?.. У тебя нос как-то неприлично вытянулся вперед, на манер утюга… Да, утюг… совсем утюг…

Язык Хрустальникова несколько заплетался. Стукин опешил. Он не ждал такого приема. Хрустальников заметил это и поправился.

– Ты, братец мой Стукин, прости, что я с тобой так фамильярно и называю тебя «ты», – начал он. – Откровенно говоря, наши отношения так тесны, что иначе и нельзя. Ты не сердишься?

Стукин несколько оправился и отвечал:

– Помилуйте, Лавр Петрович, да разве я смею!..

– Ну, то-то… Я сейчас вижу, что ты добрый и простой малый. Повернись-ка, повернись-ка еще раз передо мной… Да… физиономия твоя подгуляла. Знал бы я, так не велел бы тебе брить бороды. Ну да наплевать! Нам с лица не воду пить. Ты знаешь, Стукин, эту пословицу: «Нам с лица не воду пить»?

– Как же не знать-то-с? Отлично знаю.

– Верная пословица… Удивительно верная. Да, русский человек остер и удивительно меток в своих определениях. Я всегда это говорю. Ты это зачем же завился-то? Понравиться Матильде хочешь? Ах, шельма!

– Да ведь вы сами же…

– Да-да-да… Против этого я ничего… Но должен тебе сказать, что понравиться ей очень трудно. Она женщина с развитым вкусом. Да и вообще… Ах, ежели бы ты знал, Стукин, что это за женщина! Она вся соткана из нервов. А тело! Ты видал ли Венеру Медицейскую? Нет, она не Венера Медицейская, она полнее, круглее, но формы, я тебе скажу!..

Стукин захихикал.

– А вот познакомлюсь-с, – начал он, – да понравлюсь-с, так…

– Что?! – крикнул на него Хрустальников и погрозил пальцем. – Смотри у меня!

– Да ведь сами же вы желаете, чтобы я сочетался с ними законным браком.

– Верно. Но об этом законном браке с тобой будет еще обширный разговор по пунктам. Ну да что об этом говорить! Это у тебя какое платье?

– Новое-с. У Корпуса купил на ваши деньги. Вы изволили дать семьдесят рублей, а заплатил я семьдесят два рубля. Два рубля передержки.

– Стоит ли об этом разговаривать! Два рубля передержал – я тебе их и отдам. Получай два рубля… Вот тебе трехрублевая бумажка… двух рублей у меня нет. Ну да лишний рубль ты возьми себе на папироски. Повернись-ка еще! Платье ничего… По платью и сзади ты совсем приличный человек… А вот спереди… Главное, нос… Нос у тебя совсем неприличный. Послушай, Стукин… Обрей свой нос.