Осень Осень срывает с лесов и полей Жадно густые цвета. И под напором обильных дождей Зелень стекает с листа. Смело меняет на яркий пурпур, На грозовые костры Бледное золото, и на лазурь — Краски медовой поры. Дни всё короче, и ныне во сне Шепчет, снимая шелка: «Ты напиши, расскажи обо мне, Как я мила и ярка». С бодуна Вечер, речи, на простенках Тёмно-красный бархат, Роскошь в бежевых оттенках, В ожерелье яхонт. Носик, бархатные губки, Пафос и обжорство, Остроумие и шутки, Лёгкое потворство. Посмотрев на лик кокетки Утром трезвым взглядом, Захотелось выпить водки С флорентийским ядом. Совет Один совет. Прислушайся, Валерий, Прими всем сердцем, дорогой, и знай: На свой аршин соратников не меряй, Но и чужой – к себе не примеряй. Твоя душа добра и света ищет. В ней звон весны и по утрам свежо, Живи лишь только для себя, дружище, Но так, чтоб ближним было хорошо. Шелуха Удивляя благостное сердце Горечью раздавленного перца, С гордой сути мрачного стиха Сыпалась словесная труха. Вслед цинизм, приправленный эстетством, Сыпался с плебейским самоедством. Падающей братии внимал Созданный мечтою Интеграл. Много раз он выносил за скобки То, что было в черепной коробке, А недавно в обществе светил Удалил и тех, кого любил. Приспособившись к гламурной лени, К простоте и лёгкости движений В сексе, словно питерский «Сапсан», Двигался к невнятным словесам. С негативным философским взглядом Интеграл ругался, а за матом Слышал я слова про авангард, Про модерн, платоновский азарт, И про то, что творческая вьюга Возле поэтического круга Закружилась, словно шелуха, От вполне понятного стиха. Но сегодня ближе к полнолунью Интеграл за творческой заумью Чуть левей сомнительных оков Вдруг узрел безумие стихов. Командир-педагог Наш командир был полон сил В училище военном, Где касту воинов растил Умно и вдохновенно. Он, помня опыт боевой, Нам объяснял щадяще, Что в битве доблести с судьбой Судьба берёт верх чаще. Что доблесть можно победить И червь её изгложет, Но вот иной заставить быть Пока никто не может. Навстречу бурям и огню, Дыханью злого рока Учил идти. И я храню В крови – дух педагога. О прекраснейшей
Школьное общество [20], в коем я рос, В коем касался рук мамы, В душу вложило красу от берёз, Образ прекраснейшей Дамы. Отблески светлой и чистой души, Верной любви и морали, Сердце пронзая в заволжской тиши, Яркой зарёй отражались. Облик гармонии видел во сне, Осенью – в сизом тумане, А поэтический колокол мне Пел о прекраснейшей Даме. Голос дрожал и блестел, как топаз, Словно картина Ван Гога. Я ж оживлял нашу маму не раз Тёплым дыханием слога. Полоса препятствий Мне с препятствиями полоса Не страшна ни в какую погоду, Ибо чувствую, что небеса Помогать будут взять её с ходу. Перепрыгнув траншею с водой, Лабиринт пробежал с затрудненьем. Лейтенант наш, совсем молодой, Наблюдает за каждым движеньем. Огневой предо мною рубеж — В цель бросаю гранату, вторую, Сетку низкую быстро пролез, Зацепив чем-то банку пустую. «Осторожней!» – кричит лейтенант, — «Прижимайся всем телом к земельке». А уж с правого фланга сержант Ловко лезет по каменной стенке. Пот в глаза, словно въедливый дым, И слюна, как у лошади пена, Я едва поспеваю за ним, Ноет только немного колено. Недостроенный дом перелез, «Стометровка!» – кричат мне вдогонку, Только в тело вселился уж бес И запел свою песнь потихоньку: «Не страшна полоса для юнца У начала большого пробега, Только вот – полоса без конца, Полоса до скончания века». Чертовщина Я, поклоняясь духу бурь, Встаю с туманной ранью, Люблю изящество и дурь На грани и за гранью. При мне всегда дружок Фома, А с ним его деваха, Душа красавицы полна Лукавства, лжи и траха. С утра до вечера втроём, Нередко на халяву, Нет, не амброзию в рот льём, А сущую отраву. А ныне вечером ко мне Явилась Ариадна, Играл я с нею в буриме, И получалось ладно. Открыла дама мне глаза, Зажгла в груди лучину, И я сложил за полчаса Всю эту чертовщину. вернутьсяВ те годы для большинства сельских жителей педагоги были полубожествами и соответствовали этому статусу. |
