— Ну, давай. Пойдем, — приказывает мама.

— Мне нужна еще минута, мам.

Она ворчит и оставляет меня в сарае с моими болезненными истинами. Мы оба правы. Я не должен был спать, но Айзек спас мне жизнь. Айви была права. Это называется «вина выжившего». Она пожирает меня. Но моя мама тоже права. Айзек не хотел бы этого. Совсем нет.

Он придерживался долга. Защитил меня. И все же, так трудно избавиться от этой боли внутри.

Мне требуется больше минуты. А затем я смотрю, как Айви и моя мать, взявшись за руки, идут в дом по соседству, где происходит чудо, где в этот мир приходит новая жизнь.

Мой разум захлестывает поток. Я представляю прошлое со всей его болью. Настоящее, где я стою перед дверью. Мне предоставлен выбор. Я могу отступить назад, где навсегда останусь один, или пройти сквозь нее, но не знаю, что именно находится по ту сторону. Однако я понимаю, что если не изменю ситуацию, то будущее, которое я представлял себе между Айви и мной, превратится в пепел, сменившись пожизненным одиночеством и сожалением.

Я не научился искусству компромисса. И я упрям. Сам себе на уме.

Однако страдания, которые я сейчас испытываю, созданы мной самим. Я также мог бы выбрать мужество. Мужество преодолеть этот стыд. Чтобы поступить правильно. Чтобы Айзек гордился мной.

После того, что я назвал «проклятием Кимми», мое одиночество или отсутствие длительных отношений стало надуманным пророчеством.

Потеряв Айзека, я еще больше отступил, поверив, что не достоин любви. Дружбы. Отношений. Я думал, что слишком сломлен.

Айви права насчет меня. Моя мама права насчет Айзека. Она всегда права.

Я закрываю глаза, потираю невидимую рану в груди.

Пришло время принять решение оставить прошлое позади и выбрать любовь.

И полюбить Айви.

Надеюсь, еще не слишком поздно.

ГЛАВА 13

Мы с миссис Коста сидим на кухне с детьми, пока Расти и Фрэнки знакомятся со своим новорожденным ребенком. Стелла сидит у меня на коленях и разгадывает рождественский пазл, а Чарли рисует портрет своей новой сестренки. Пока что это круг с комочками вместо рук и ног и большим широко открытым ртом. К счастью, это не точное сходство. Нет, малышка Карлина прекрасна и заставила мое сердце забиться, когда я увидела ее нежную кожу, большие карие глаза и крошечные пальчики.

Снаружи доносятся звуки насвистывания рождественской песни. Дверь открывается, и входит Лука. Дети бросаются к нему.

— Дядя Санта, — радостно кричит Чарли.

— Ты пропустил чудо рождения ребенка, — говорит Стелла.

Поцеловав маму в каждую щеку, Лука подхватывает их на свои сильные руки.

— Расскажите мне все об этом.

Мое сердце замирает, пока он идет к лестнице, а они рассказывают ему, как их мама была очень сильной, а папа все время держал ее за руку.

Было рискованно идти за ним в сарай, предполагая, что он испытывает чувство вины выжившего, но я ‒ сестра, которая поступает смело, даже если это страшно. Даже если это означает риск того, что люди, которых я люблю, могут покинуть меня. Я делаю это ради них. А не ради себя. Это и есть любовь. Говорить правду, когда это трудно. Желать их счастья и благополучия больше, чем своего.

Я откладываю головоломку в сторону и смотрю вверх. У подножия лестницы Лука оглядывается на меня через плечо и подмигивает. Я разделена на две части: половина меня ворчит, потому что на самом деле он вел себя как придурок, а другая половина хочет, чтобы он освободил место в своих объятиях и для меня. Хотя я хочу, чтобы он увидел свою новую племянницу, прежде чем скажет, что все кончено, или извинится и скажет, что одумался. На данный момент я готова к любому из этих вариантов.

Мы с миссис Коста готовим полезные закуски для детей и новоиспеченных родителей. Я никогда не была рядом с роженицами, и не могу осознать, свидетелем какого чуда я только что стала. Мое сердце переполнено. Что бы ни случилось между мной и Лукой, я благодарна за то, что меня приняли в их семью, хотя бы на короткое время.

Это лучше, чем быть одной.

Я лишь надеюсь, что он увидит это и не будет воспринимать как должное, независимо от того, есть ли у нас будущее.

Возвращается Лука, насвистывая очередную рождественскую песенку, заставляя меня задуматься, не произошло ли еще одно рождественское чудо.

— Ма, мы с Айви сходим домой, но вернемся к ужину.

— Я готовлю фрикадельки. Особая просьба твоей сестры, — говорит миссис Коста с загадочной улыбкой. Связано ли это с фрикадельками или с тем, что было сказано между ними в сарае? Я бы не хотела столкнуться с этой женщиной лицом к лицу. Она свирепая.

— Отлично. Айви, тебя ждет угощение. Мы принесем салат и чесночный хлеб. — Он целует ее в щеку, берет морковку из тарелки, стоящей перед ней на стойке, и наклоняет голову, чтобы я следовала за ним.

Я не двигаюсь, чувствуя, как нахальство миссис Коста и Фрэнки просачивается в меня.

Лука смущенно потирает свой загривок.

— О, я слишком хорошо знаю этот взгляд. Айви, ты не могла бы пойти со мной в соседний дом? Я бы хотел поговорить.

Его мать поджимает губы, как будто собирается отругать его за то, что он забыл волшебное слово.

— Пожалуйста, Айви? — спрашивает он, используя свой самый вежливый голос.

Вот так-то лучше. Я киваю и двигаюсь к двери.

Когда мы выходим, миссис Коста бормочет:

— Давно пора ему поумнеть.

В доме Птичка и Лось приветствуют нас так, будто мы два лучших человека на планете и им выпала честь присутствовать здесь. Это здорово. Я просто боюсь, что это конец. Куда мы с йорком тогда пойдем?

Собаки бегают вокруг, пока Лука разжигает огонь.

Кроме потрескивания поленьев и щелканья когтей собак по деревянному полу, между нами царит тишина. Я сажусь, несмотря на желание убежать, потому что боюсь того, что он может сказать.

Наконец, Лука говорит:

— Я подумал о том, что ты сказала. — Как будто это еще не вся история, он расхаживает перед камином.

— Можешь быть более конкретным? Я много чего сказала.

— О духе Рождества. Я только что стал свидетелем чуда.

— Ты должен был присутствовать при самом рождении, — говорю я шепотом, все еще охваченная благоговейным трепетом.

— Я удивлен, что это не отпугнуло тебя.

— Фрэнки сказала, цитирую: «Чем больше, тем веселее».

— Да. Это определенно то, что Фрэнки сказала бы, приглашая людей на ужин или, как оказалось, на рождение ребенка.

— Лука, я стала свидетелем чуда.

— Я тоже. — Он проводит руками по волосам, завязывая их в пучок. — Я почти сдался.

— А ты когда-то сдавался? Когда-то отступал? — говорю я, бросая ему вызов.

— Ты очень похожа на Айзека.

— Ну, это мое второе имя. — Я пожимаю плечами.

— Он бы полюбил тебя.

На моих губах мелькает улыбка.

— Есть за что любить. Мне потребовалось много времени, чтобы понять это. Ты помог. — Я поднимаю взгляд на Луку, чтобы понять, как он воспримет эту правду.

Может, у него и есть вина выжившего, но я уже давно живу в режиме выжившего. Только сейчас, здесь, я отошла от этого и вижу свою жизнь, в которой я процветаю. Вместо того, чтобы еле-еле выкарабкиваться.

Выражение лица Луки искажается болью.

— Этим утром я боялся, что потеряю тебя. Что уже потерял тебя.

— Я думала, ты не из тех, кто любит отношения. Слишком жесткий. Слишком резкий. Что изменилось?

— Долгое время я говорил себе, что не хочу быть связанным.

— Боже, ты такой упрямый. Это ужасный способ посмотреть на это. А как насчет всех положительных моментов, которые могут принести отношения? Как я тебе уже говорила, можно думать, что они связывают тебя или... могут возвысить тебя. Выбирать тебе.

— В том-то и дело. Я твердил себе, что не хочу быть связанным, потому что не хотел сталкиваться с возможностью того, что Кимми была права. Что я недостоин любви. Если это правда, значит, я потерял Айзека по этой причине. Ранее в сарае мне пришлось спросить себя, хочу ли я быть жертвой или победителем. Хочу ли писать свое будущее или позволить прошлому диктовать его.