— Я же говорил тебе. Это не я.
— У тебя есть однояйцевый близнец и вы поменялись местами? Или твоя предыдущая девушка требовала больше, чем ты мог дать?
— Что-то вроде этого, вообще-то.
Она складывает руки перед грудью.
— Пожалуйста, поделись.
Вот так. Я собираюсь подлить масла в огонь. Слова обжигают мой язык, не успев вырваться изо рта.
— Моя школьная подружка, Кимми, порвала со мной на выпускном вечере. Она давила на меня на вечеринках. Попала не в ту компанию. Наркотики и алкоголь. Все в таком духе. И хотела более близких отношений. Когда я сказал «нет», она сказала, что я никогда не найду никого другого, похожего на нее. Кто любил бы меня так же сильно, как она. — Мой голос понижается, когда я добавляю: — Она сказала, что надеется, что я всегда буду один. Была уверена, что так и будет, потому что я большой, тупой дурак. Ни на что не годный. Кусок...
— Ты слышишь себя?
— Она прокляла меня, Айви.
Девушка приподнимает бровь.
— И ты в это веришь?
— Когда я видел ее в последний раз, она стала алкоголичкой и попала в тюрьму за попытку ограбления винного магазина. Я пытался ей помочь. Она даже не узнала меня.
— Видишь? Как мы и обсуждали прошлой ночью, ты поступаешь правильно. Помогая кому-то в трудную минуту.
Но это не так. Я бросаю полотенце, которое держал в руке, на прилавок и оно падает на пол. Я даже это не могу сделать правильно. Выбегаю из дома и направляюсь в сарай. Топчусь там, звеня инструментами и швыряя случайные предметы, мои эмоции на грани, я неспокоен. Ненавижу это чувство, когда не могу полностью овладеть собой. Я мог бы покататься на снегоходе. Мог бы просто уехать и не оглядываться. Айви может жить здесь. Неважно.
Снег хрустит под сапогами. Зачем Айви последовала за мной? Мне нужно побыть одному, потому что реальность такова, что я заслуживаю одиночества. Бросаю гаечный ключ, который следовало бы положить обратно в ящик для инструментов, на рабочий стол, и он с громким лязгом отскакивает от металлических тисков.
Стоя в дверном проеме, Айви вздрагивает, как будто ее ударили. Это не так.
— Что с тобой случилось? — Ее голос мягкий, совсем не осуждающий. И мне хочется сгореть от стыда, обжигающего до мозга костей.
Провожу рукой по лицу.
Ты случилась со мной.
Вместо этого я говорю:
— Мы не можем этого сделать. Это не сработает. Ты заслуживаешь лучшего, чем я.
— Лучшего, чем тайный Санта, выращивающий елки, дровосек, разносчик пиццы и экстрасенс? Ты должен повесить вывеску в городе с такими разнообразными услугами.
— Что ты имеешь в виду под экстрасенсом?
— Ну, ты каким-то образом знаешь, чем все это закончится? — Она резко выдыхает через нос.
— Да, знаю. — Вот оно. Как лавина, которую невозможно остановить, я собираюсь показать ей самую уродливую рану. Рассказываю ей о том, как однажды ночью мы с Айзеком были на дежурстве. Патрулировали район, где были враги. — Я был измотан. Вырубился. Только один из нас дожил до рассвета. — Мой голос ломается, и я не могу заставить себя произнести последнюю часть.
Мое сердце замерзло после этого.
Айви медленно подходит ко мне, как я двигался к Птичке, когда заметил ее во дворе. Она обхватывает меня руками и не отпускает. И я оказываюсь на грани того, чтобы выпустить все эти сдерживаемые эмоции.
Наконец, она говорит:
— Я вижу, что ты просто пытаешься меня отпугнуть. Я многое повидала, Лука Коста. Не войну, к счастью, но всяких людей. Я буду смелой, мужественной.
Собравшись с силами, я делаю глубокий вдох.
— Лука, ты можешь не осознавать этого, но я думаю, что ты борешься с чувством вины выжившего. Но внутри тебя присутствует дух Рождества. Я надеюсь, ты поймешь это, пока не стало слишком поздно, и решишь, что собираешься делать дальше в своей жизни. — Нежно поцеловав меня в щеку, она поворачивается и уходит.
В тот момент, когда она переступает порог сарая, оставляя меня одного, эмоции, копившиеся несколько лет, наконец, вырываются наружу.
Тяжесть наваливается на мою грудь, когда я прислоняюсь к верстаку, удивляясь, как такой сломленный человек мог встретить такую совершенную женщину. Женщину, которую я не заслуживаю. Чувство вины за потерю Айзека давит на мою грудь, как каменная глыба. Вдох за вдохом, я пытаюсь отпустить это, снять с себя тяжесть.
Вдалеке Птичка лает четыре раза, указывая на то, что кто-то находится на территории.
Хорошая девочка.
Шаги приближаются, и я выпрямляюсь, не желая, чтобы Айви увидела меня таким уязвимым. Вместо этого в дверной проем заходит другая женщина с черным шарфом на голове.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
Я вздрагиваю.
— Мам? Что ты здесь делаешь?
— Пришла навестить свою новую невестку, но застала ее в доме в слезах. А у Фрэнки начались схватки. Я пришла за вами.
— Ты проделала весь этот путь пешком?
— Я практически пешком добралась до этой страны из Италии. Думаешь, я не справлюсь с небольшим количеством снега?
— Здесь есть медведи.
Она ворчит.
— Это они должны бояться меня.
Я борюсь с ухмылкой, потому что она права.
— Что ты сделал, чтобы разбить сердце этой женщины?
— В том-то и дело, мам. Это мое сердце разбито.
Ее кулаки сжались, словно она готова драться за меня. Она вполне могла бы сразится с медведем.
— Нет, мам, Айви ничего не сделала. Она удивительная. Прекрасная. Она ‒ все.
— А, понимаю. Все еще бередишь старую рану. — Мама прищелкивает языком в знакомой мне манере. Она хочет сказать, что позор в том, что я все еще цепляюсь за рану, а не за сам источник раны. По крайней мере, на это указывает слияние ее присутствия и голоса Айзека в моей голове.
— Да, — говорю я, благодарный за то, что она понимает.
Выражение ее лица становится свирепым, как будто она столкнулась с гризли.
— Скажу тебе это как твоя мать и от имени Айзека ‒ вытащи свою голову из своей попы.
— Попы?
— Хочешь, я повторю это по-итальянски?
Я качаю руками.
— Нет, ма. Я понял.
Если она заговорит по-итальянски, игра окончена. Тем не менее, осколки груза остаются на моей груди, придавливая меня.
— Если бы Айзек был здесь, он бы сказал то же самое, но по-испански. Ты мог не спать той ночью. Мог защищать периметр. Ты мог погибнуть.
— Лучше я, чем Айзек, — бормочу я.
— Молодой человек, — теперь она говорит по-итальянски. — Твои братья ‒ не запасные сыновья, чтобы заменить тебя, если бы ты погиб. То, что случилось с Айзеком это трагедия. Как и ты, я хотела бы, чтобы он был с нами. Однако вы оба совершили невероятно благородный поступок ‒ послужили стране, которую мы называем домом. Чтобы сохранить свободу. Вы оба знали о потенциальной цене. И все же были готовы пойти на жертву. Я не оправдываю смерть Айзека. И ты не должен был спать, сынок, но я знаю, что накануне вечером ты позволил ему вздремнуть. А до этого все было наоборот, и так на протяжении всего времени, пока вы были назначены на этот пост. Я знаю это, потому что у меня есть его дневник, и он писал об этом.
— Да, но он мертв.
Она кладет свою ладонь на мою руку и фиксирует свой взгляд на моем.
— И тебе было бы гораздо лучше чтить его память, чем отрезать себя от всех людей, которых он любил. Мы были его семьей. И я уверена, что он полюбил бы и Айви. Возможно, слишком сильно. Могла бы быть битва за нее. Я знаю, на кого бы я поставила. — Она хихикает.
— Ма!
— Просто говорю. Айзек был несгибаемый и обаятельный. Гарантирую, что у него на лице не росло бы это чудовище. — Она дергает меня за бороду.
— Ай. — Я потираю подбородок. Это почти так же плохо, как когда она щипала нежную кожу на тыльной стороне моей руки, когда я был ребенком и выходил за рамки.
— Разве ты не видишь? Айзек спас тебе жизнь. Судя по траектории пуль и месту, куда она попала, он защитил тебя. Без него тебя бы застрелили во сне.
Я вспоминаю ту ночь и судебно-медицинскую оценку произошедшего. Прозвучал выстрел. Я проснулся. Айзек заблокировал меня, выведя из строя противника, который, вероятно, проник бы внутрь и уничтожил больше наших людей. В то же самое время кто-то с другой стороны выстрелил, оборвав жизнь Айзека. Все произошло так быстро, менее чем за тридцать секунд. Я не успел среагировать достаточно быстро, чтобы защитить своего друга. Это сожаление я ношу с собой все это время. Суть в том, что я не должен был спать.