Перекусили наскоро и тронулись, ведя Верного под уздцы. На узкой тропе, окруженной кустарником с разлапистыми ветвями, пешком идти было сподручней. «Если устанем, или будем идти слишком уж медленно, п-поедем верхом», − сказал Горисвет, − «Но вскачь все равно не в-выйдет».

Горисвет пытался ориентироваться по солнцу – понять, в какой стороне тракт. Однако, лес все равно заставлял идти по своему желанию – тропинки появлялись и исчезали, а без дороги пройти было невозможно – деревья вставали, как войско, щетинились деревянными пиками сучков. Пытаться идти напрямик, через подлесок, даже не думали – там и человек не пройдет, а конь – тем более.

Лютый лес жил своей жизнью. То надвигался, то отступал – поначалу Златка пыталась уловить взглядом движение ветвей и деревьев, но потом сдалась. От напряжения заболели сначала глаза, а потом и голова. Появление тропинок на тракте еще можно было кое-как разглядеть – лес расступался, словно кто-то невидимый раздвигал его в стороны, а потом деревья сходились вновь, будто высокая трава на поле. Но вдали от тракта лес менялся незаметней, прячась за дымкой испарений. Стоило отвернуться – и он крал открытые участки или, словно насмехаясь, наоборот расступался, давая дорогу, чтобы вновь измениться через минуту. Он кружил путников, вел мимо оврагов, водоемов, один раз едва не завел в болото. Тогда Горисвет устроил привал, сказав, что идти в топи – верная смерть. Путники уселись среди низкорослых кривых деревьев – предвестников трясины, и дождались, пока не появится новая тропа, ведущая в другую сторону.

В конце концов, они оказались в чаще. Вековые деревья, покрытые толстым слоем пушистого бурого мха, стремились в небо. Меж ними притулились деревца поменьше и кусты – плотно переплелись ветвями, образуя неприступное препятствие. Тропинка закончилась.

Горисвет слез со спины Верного. Дорога быстро вымотала, и, в конце концов, им пришлось оседлать коня. Встал рядом, почесал в затылке, другой рукой задумчиво погладил лошадиную шею. Верный сердито фыркнул – ему явно не нравилось тащиться меж кустов, обдирая бока. Златка, вымотанная донельзя, горестно вздохнула.

− Что будем делать?

− Подождем, как с б-болотами. Может…

Договорить Горисвет не успел. Верный издал тревожное ржание, дернулся и резво попятился. Захрустели ветки. Златке пришлось изо всех сил вцепиться в гриву, чтоб не свалиться наземь или в ближайший куст.

Из зарослей выбирались серые тени. Лениво ступая, не прижимаясь к земле. Густая шерсть, местами свалявшаяся, не дыбилась – крупные звери явно чувствовали себя хозяевами здесь. Казалось, сам лес расступается, освобождая им дорогу.

− Горисвет, это тоже морок? – пискнула Златка, таращась на волков.

− Если бы… − Горисвет вынул меч из ножен, встал на изготовку, стараясь не делать резких движений. – На глаза п-посмотри.

Златка взглянула: на волчьих мордах красовались человечьи глаза. «Волколаки!» Странное зрелище, завораживающее и отталкивающее одновременно. Волков было много, Златка насчитала десятерых, а они все прибывали, выныривая из буро-зеленого полумрака, грациозно, уверенно. Верный испуганно ржал, топтался на месте, мотая мордой. Златка вцепилась в поводья, оглянулась – тропинка исчезла, лес поглотил ее и отступил, оставив поляну, на которой замерли двое людей, конь и волки. Они были и позади. Стояли и сидели на земле, довольно глядя на добычу. Один лениво зевнул, клацнув напоследок мощными клыками.

Горисвет медленно, не делая резких движений, огляделся. В глазах его читался не страх – решимость. Однако прежде чем он успел что-то сделать, вперед вышел один из волков − огромный, матерый. Сделал кувырок, перекатился по земле – и вот, Златка не успела заметить перевоплощение – перед ними стоит не волк, а мужчина, голый, не считая набедренной повязки, похожей на волчью шкуру, волосы цвета перца с солью, вихрятся во все стороны, усы и борода в колтунах, грудь – сплошь в застарелых шрамах.

− Убери меч, человек. Мы не хотим крови. Ты можешь попробовать, но нас – больше, всех не перебьешь. А самка твоя при таком раскладе будет умирать дольше и мучительней.

Горисвет помедлил, но все же убрал меч в ножны.

− Что вам надо? Кто т-ты и как звать т-тебя? Я – Горисвет, женщина – Златка. Нам нет д-дела до вас, мы едем по своей нужде. Помни, что у людей и вашего племени д-договор.

− Про договор-то я помню, да вы сами к нам забрались, − голос волколака был грубым, спотыкался на «р», словно рыча. – Мое настоящее имя ты не выговоришь, человек. На твоем языке оно будет звучать как Ррышч.

− Я уважаю твое п-племя и ваши владения, Ррышч. П-прошу, п-позволь нам проехать своей дорогой.

− Не все так просто, человек. Мы обещали не трогать ваш род на тракте. Про чащу речи не шло. Впрочем, − Ррышч оскалился, − я пока не знаю, что с вами делать. Поедете с нами. Будешь махать мечом – умрете. Садись на коня, к своей бабе.

Горисвет окинул Ррышча тяжелым взглядом. Посмотрел по сторонам, на других волколаков. Стая приблизилась вплотную, окружив Верного. Златка на его спине застыла, в лице – ни кровинки. Горисвет вздохнул и сделал, как велели. Стоило ему вернуться в седло, и Златка в тот же миг вцепилась в него мертвой хваткой. Шепнула на ухо: «Нас убьют?»

− Не обязательно, − тихо, краем рта, ответил Горисвет, − хотели бы – уже разорвали. Но д-держи ухо востро, не упусти шанс сбежать, если он появится.

Ррышч, тем временем, перекинулся обратно в волка. Пересек поляну, встал напротив дремучих кустов, откуда появились волки. Прорычал что-то, тягуче, перемежая коротким потявкиванием. И лес расступился, узкая тропа появилась неуловимо, Златка лишь моргнуть успела. Остальные волколаки встали по сторонам Верного, как стража, и вереница тронулась в путь, с Ррышчем во главе.

Верный шел неохотно, но наступавшие сзади волки начинали угрожающе рычать, стоило коню замедлиться. Горисвет похлопывал коня по холке, придерживал поводья, склонялся к гриве, шептал что-то в лошадиное ухо, будто ребенка успокаивал. Тропка вилась меж деревьев – ни повернуть, ни разминуться. Вокруг – либо чаща, либо серые спины волков. Прошло с полчаса, и лес расступился, являя взгляду просторную поляну.

В центре, над погасшим широким кострищем возвышался массивный котел. Златка могла бы поместиться в нем целиком − спрятаться, если пригнется. Вокруг котла, на расчищенном пятачке, полукругом лежали бревна, накрытые шкурами, кое-где шкуры были расстелены прямо на земле: в основном оленьи и лосиные, с вырезанными, вернее, оторванными, судя по неаккуратным кромкам, рогами. Но были и другие – кабанов, лисиц, пара медвежьих. Шкуры выглядели отталкивающе: грязные, засаленные, с неровными краями. Местами виднелись остатки гниющего мяса. И кости – разбросаны по земле, свалены вокруг котла, вываренные до серости. На них явно выделялись следы зубов. Златку передернуло. Она не знала, как выглядят воочию человеческие кости, но некоторые, если приглядеться, подходили под ее представление. Чувствуя подступающую тошноту, она отвернулась, ища глазами что-то, за что можно зацепиться.

По всей поляне, как грибы, выступали покатые крыши землянок. Самая крупная, с широким лазом, из добротного дерева – была ближе всего к кострищу, к лежбищу. Другие веером рассыпались по обе стороны от котла, одни − ветхие и темные, а другие − крепкие и ладные.

«И у волколаков, кажется, есть свои зажиточные и бедняки», − Златку насмешила эта внезапная мысль, и она испугалась, что сейчас начнет хохотать, да так и не сможет остановиться. Она чувствовала, что напряжена, как тугая тетива.

У одной из землянок сидело два чумазых малыша, которые забавлялись тем, что перекидывались в волчат и обратно. Когда стая проходила мимо, из землянки вылезла мать – в человечьем облике, полуголая, она села, загораживая волчат и зарычала, приподняв верхнюю губу, злобно глядя на людей. Несмотря на варварский вид и разводы грязи на голых ногах и руках, лицо было чистым, а на голове – два пучка, собранных из густых русых волос и закрепленных тонкой бечевкой.