Мне становится чуть легче, хотя я всё ещё не до конца понимаю, к чему он ведёт.

– Нет, Тоа, я думаю, нам просто нужно стабилизировать твою нервную систему, чтобы тебя больше не беспокоили кошмары и эпизоды галлюцинирования, как во время того сеанса в Сенате. Медикаментозной корректировки будет достаточно.

– Я иногда принимаю транквилл, – бормочу я, как бы между прочим.

– Понимаю, но для нашего с тобой случая нужно подобрать средство посильнее. Погоди минуту, пожалуйста.

Голос хилера пропадает, и я остаюсь в смотровой один на один с безжизненным медроботом и НИМБом, всё ещё старательно жужжащим вокруг моей головы.

Куда он ушёл? И надолго ли?

Ответ я получаю ровно через четыре минуты, когда порт кабинета вновь бесшумно раскрывается, чтобы впустить в комнату… доктора Локса собственной персоной. Это заставляет меня напрячься: хилер никогда не проводит осмотры лично. Если на то пошло, я не припомню, чтобы видел его вживую больше двух раз. Сейчас был второй.

Я смотрю на очень высокого, стройного мужчину средних лет с полным отсутствием волос на голове и серой кожей цвета пасмурного тенебрьского неба. У него худое лицо и крупные чёрные глаза, в которых, при хорошо развитом воображении, можно разглядеть мерцание далёких галактик. Хилер одет в медицинский халат из блестящего тёмно-зелёного материала, похожего на винил. Отражения ламп кабинета скользят по всей его поверхности, стекаясь в гибкие световые комбинации.

Доктор Локс – аполл.

Во времена Нулевого Центума предки аполлов решили, что ключ к возрождению человечества лежит там же, где и возникла первая жизнь на Земле: они отправились к акве. Но аполлы не стали селиться рядом с аквой – они решили погрузиться в неё, сделать её своей средой обитания, союзником и защитником. Они сумели построить настоящие подаквенные урбы, которые развивались не меньшими темпами, чем их аналоги на суше. Жизнь под толщей аквы, в удалении от соларного света, лишила их кожу яркости, а головы – волос. Глаза же увеличила, подарив возможность видеть там, где царит вечный сумрак. Гравитация уже не влияла на их тела так сильно, как на наши, и поэтому среднестатистический аполл всегда будет выше своих соседей по планете.

Вся эта совокупность внешних факторов привела к тому, что отдельно взятому аполлу часто бывает трудно выделиться на фоне таких же, как он: так сильно они похожи друг на друга. Как результат, они изобрели свой собственный способ придать себе индивидуальности: аполлы делают себе уникальные татуировки, в том числе на голове. Кроме того, многие из них не могут устоять перед слишком уж яркими и вычурными по меркам других этносов дизайнами, когда дело касается одежды или украшений.

Злые языки поговаривают, что аполлы сознательно сбежали под акву, подальше от всех остальных народов, чтобы исключить риски, связанные с так называемым стадным мышлением, которое, по их мнению, и сыграло роль в инициировании войны на Земле. По этой причине многие люди до сих пор втайне недолюбливают аполлов за их якобы высокомерие, нелюдимость и неоправданное чувство собственного превосходства.

Как бы то ни было, сейчас передо мной стоит самый настоящий аполл, и я могу смело заявить, что у меня никогда не возникало повода подвергнуть сомнению профессионализм доктора Локса и его искреннее желание помочь своим пациентам. Если он и лечит людей лишь для того, чтобы питать своё разросшееся эго, то он, по-видимому, искусно это скрывает. Что, впрочем, нельзя списывать со счетов, так как, помимо остального, аполлы известны своими всевозможными талантами в области искусств – актёрского в том числе.

– А вот и ты, – приветливо говорит доктор Локс, приближаясь ко мне. НИМБ тут же прекращает своё вращение и, поднявшись, выпускает мою голову на свободу. В руках хилер держит увесистый бокс с неизвестным содержимым.

– Что-то не так? – спрашиваю я, взволнованно наблюдая за чернильным серпентом, обвивающим правую стороны головы хилера прямо над ухом.

– Не беспокойся, – говорит он, ставя бокс на небольшой столик рядом с установкой НИМБа, после чего подходит ко мне и начинает светить в лицо ручным фонариком, сосредоточенно всматриваясь в мои зрачки. – Плохие новости на сегодня окончены.

Видимо, удовлетворившись состоянием моих глазных сфер, доктор Локс улыбается мне и возвращается к боксу:

– Дело в том, что я должен лично передать это тебе в руки, – сообщает он, открывая бокс. – Так безопасней. Эви!

Медицинский робот, мирно спящий до этого в сторонке, несётся ко мне с протянутой рукой для сбора медекторов.

– Замри, Тоа, – велит доктор Локс.

Полчища отработавших своё устройств возвращаются к роботу-медсестре, оставив напоследок ощущение странного опустошения в голове.

– Спасибо, Эви. – Хилер позволяет роботу воссоединиться с диспенсером и вновь стать с ним одним целым.

Локс выуживает что-то из бокса и, снова подойдя ко мне, вытягивает вперёд руку с длинными тонкими пальцами, демонстрируя мне лежащий на серой ладони продолговатый предмет, похожий на обычный зубной импульсор, но с небольшим прозрачным окошком, за которым переливается пугающе чёрная жидкость.

– Это – инъектор облиморфина. Эффективный нейролептик. Новейшая разработка, которая прошла все необходимые тесты, чтобы ты даже не думал волноваться насчёт его безопасности. Будешь вводить в предплечье один раз в день. Начнём с месяца, при необходимости продлим курс. Сейчас я введу тебе одну дозу, и мы посмотрим на реакцию твоего организма. Если всё будет в порядке, выдам тебе остальные.

Я гляжу в бездонные космические глаза доктора Локса, затем – недоверчиво – на прибор.

– «Если всё будет в порядке»? – повторяю я за ним, вскинув бровь. Хилер улыбается, серпент над его ухом – тоже:

– Как и с любым другим лекарством, побочный эффект не исключить на центум процентов. Но не бойся, Тоа, уверяю, с тобой не случится ничего, с чем не могла бы справиться большая кружка горячего салгама. Поверь, результат того стоит. Сможешь попрощаться со своими кошмарами раз и навсегда. А теперь, если ты позволишь…

Поколебавшись секунду, я разрешаю доктору Локсу закатать рукав на моей левой руке и использовать инъектор – ощущение такое, будто что-то маленькое засосало кожу на фракцию секунды и сразу отпустило. Следа не осталось. Я поднимаю глаза на хилера и вдруг понимаю, что что-то изменилось. Что-то неуловимое в его глазах. Словно за ними, в недрах мозга Локса, сверкнула и тут же потухла яркая вспышка. Но, возможно, это только моё буйное сознание пытается сопротивляться лекарству? Как бы то ни было, миг спустя хилер выглядит абсолютно так же, как и в начале осмотра. Он избавляется от пустого инъектора, выкинув его в контейнер для использованных инструментов.

– У него есть противопоказания? – неуверенно интересуюсь я.

– Избегай других лекарств, в особенности транквилла, ну и обходи стороной винумбулу. В остальном – полная свобода. Как ты себя чувствуешь, Тоа?

Я внимательно прислушиваюсь к своему организму.

– Вроде нормально.

Аполл вновь ободряюще улыбается:

– Вот и прекрасно. В таком случае это, – он указывает ладонью на бокс, стоящий на столике, – твоё. Можешь забирать. И, как мы и договорились, жду тебя через месяц.

Я сижу в такси, которое плавно взмывает над парк-пэдом госпиталя. На соседнем сиденье уютно устроился бокс с облиморфином, переданный мне доктором Локсом. Мобиль находится на высоте 422 метра над террой, и с каждой секундой эта цифра растёт, за чем можно следить на информационном табло фронтальной панели. Я чувствую себя стридой, порхающей над красивым белым грибом с тремя шляпками – именно так выглядят башни госпиталя сверху. Каждая обустроена зонами с живыми насаждениями и открытыми кафетериями, а на вершине одной блестит в лучах солара розоватая аква горячего круглого бассейна, испещрённая россыпью тёмных точек – голов выздоравливающих пациентов. Большая часть посетителей попадают в госпиталь именно отсюда, с вершин башен, покидая свои такси и входя в порты, расположенные в гладких обтекаемых куполах.