— Что опять не так? — пожал плечами я.

— Нужно принять участие от бригады, — вздохнул Виктор и с надеждой посмотрел на меня.

— Так принимайте, — не понял сперва я.

— Так некому, — нахмурился Виктор, — как-то так получилось, что в бригаде подобрались все самые неартистичные. Петь у нас никто не может, танцевать — тоже. Мы первые в работе среди бригад, а из-за этой самодеятельности постоянно в конец вылетаем.

— Так ты же говорил. что из-за меня вы последние, — не удержался, чтобы не поддеть его я.

— Из-за тебя в том числе, — не моргнув глазом, выкрутился Виктор и добавил, — Так что в этот раз вся надежа на тебя, Капустин.

— Почему это на меня? — меня уже этот разговор начинал подбешивать.

— Всё просто, ты был в агитбригаде, тебе даже положительную характеристику дали, — парировал мне Виктор, — все равно от них что-то научился. Так что исполнишь номер, и мы должны если не победить, то хотя бы быть в середине.

— Так я сейчас хотел опять на агитбригаду вернуться, — сказал я.

— Ну и возвращайся, — поморщился Виктор, — я узнавал, они завтра или послезавтра стартуют по деревням, а через полторы недели обратно вернутся. Так что ты вполне успеешь. И заодно с ними разучишь номер.

— Думаешь, меня заведующий отпустит? — намекнул на возможные препятствия я.

— Я с ним поговорю, — твёрдо заверил меня Виктор, — Отпустит.

— Тогда ладно, — согласился я и вышел из читального зала, пока не припахали меня ещё и стенгазету рисовать.

В коридоре я воровато оглянулся и вытащил дощечку Еноха из-за большой статуи какого-то греческого мыслителя. Я не боялся, что доску там обнаружат: судя по слою пыли и паутине, генеральную уборку здесь проводили явно нечасто.

Затем я торопливо прошел по коридору и свернул в боковой коридорчик. В нём ничего не было, единственная дверь вела в чулан, где хранились вёдра и огнетушители. Почему они не висели на щите, а были сложены в чулане, я не знаю. Да мне и безразлично это.

Осторожно проникнув в каморку и стараясь не греметь рухлядью, я окликнул Еноха. Через мгновение пространство замерцало и призрак-скелетон появился передо мной.

И был он страшно сердитым:

— Опять ты бросил меня! — возмутился он. — Почти на полдня!

— Ты мог смотреть, что делают в читальном зале и библиотеке, — ответил я.

— Почему ты не взял мня с собой? — продолжил гневно обличать меня Енох. — Думаешь, мне интересно весь день подглядывать, как детишки читают книги и рисуют стенгазету?

— Но это всё же лучше, чем сидеть в темном доме, — поддел его я.

— Ты должен был взять меня с собой! — заверещал Енох, пропустив мимо ушей мою подколку.

— Не кричи, — потёр виски я, — и хорошо, что не взял.

— Ты эгоист, Генка, — упрекнул меня Енох.

— Между прочим там, в доме, я встретил призрака, — сказал я.

— Рассказывай! — потребовал Енох.

— Призрак называл меня «сынок», — сказал я. — велел ехать в столицу, искать ключ.

— Ну так поехали! — обрадовался Енох, он так загорелся, что на слово «сынок» даже не обратил внимания.

— Нет, не сейчас, — покачал головой я, — мне нужно в Ольховку, ты же знаешь.

— Генка, но это же глупо! — запричитал Енох, — там может и не быть уже этого священника, он может и не знать или забыть латынь, или не захотеть тебе помогать. Ты только время зря потратишь. А в столице в любом случае учитель латыни есть. Там же все эти институты, курсы и прочее. Так что давай в столицу!

— Там у меня может не быть времени, — сказал я, — у меня нет знакомых учителей латыни, а искать там среди многотысячного населения — жизни не хватит.

— Да что там искать, — хохотнул с моей недалёкости Енох, — сходишь в главную библиотеку, спросишь, потом в музей естествознания, и напоследок в медицинскую академию, ну а если там не найдешь, в чем я сильно сомневаюсь, то сходишь в сельскохозяйственную.

— Нет, Енох, у меня уже почти всё решено, — упрямо покачал головой я, — через день-два мы едем с агитбригадой по сёлам. Виктор обещал заведующего упросить, затем я возвращаюсь, сдаю экзамены, получу аттестат на руки, и вот только потом я поеду в столицу.

— Ну так сколько это пройдёт времени, — жалобно произнес Енох, — ужас. Если б ты знал, как я этого ждал!

— Ты ждал сто лет, если не больше, ну так ещё пару дней подождёшь, — поставил точку над «i» в беседе я и тут Енох сказал:

— Генка! Сюда идут!

И исчез.

Не успел я выйти из чулана (не хватало, чтобы меня здесь засекли), как дверь раскрылась и на меня уставился долговязый пацан, лет шестнадцати, с большим кадыком и оттопыренными ушами.

— Капустин! — развязно сказал он, — а тебя Чуня ищет.

— И что?

— Бегом руки в ноги и дуй к нему!

— С какого перепугу?

— Ты глухой? Тебя Чуня ищет!

— Знаешь, что? Иди ты в жопу со своим Чуней! — вызверился я, — так ему и передай. И ещё передай. Если он ко мне опять придёт со своей челядью впятером драться, я его ночью задушу. Ты понял?

— Понял, — буркнул пацан и торопливо ретировался.

А я пошел искать дежурного учителя. Вдруг действительно не послезавтра, а завтра мы уедем по сёлам, то нужно подготовиться: попросить записку, чтобы в библиотеке мне выдали комплекты учебников за седьмой и восьмой классы.

В трудовой школе имени 5-го Декабря обучение было обязательное восьмилетнее. Но для особо прилежных к знаниям воспитанников открыли еще девятый и десятый классы. Там, правда, училось по трое-четверо человек, но они потом планировали сразу поступать в институты. Ради них всё равно держали учителей — школа боролась за показатели. Так что у меня есть два варианта — восьмилетку закончить или десятилетку.

Буду думать, время ещё есть.

После того, как я получил увесистую стопку книг в библиотеке и ещё раз заверил Виктора, что обязательно разучу такой номер, что всем понравится, я отнёс учебники в спальню и решил сходить к кладовщику, попросить зимнюю обувь, штаны и куртку. Воспитанникам выдавать будут позже, но ведь я еду по деревням и сёлам, а там намного холоднее, чем в городе.

Кладовые находились в отдельном здании, до которого бежать надо было через весь двор, минуя мастерские. У меня сегодня был официальный выходной, так что я мог спокойно заниматься своими делами.

Добежав до столярного, я замедлил шаг — мне нравилось вдыхать запахи древесины, особенно хвойные. Втянув ароматный воздух, я подобрал с земли стружку явно от сосны и, нюхая её продолжил идти к кладовым.

Из глубины сарая, где работал Михалыч, оболгавший меня мастер, доносились какие-то странные звуки.

Не выдержав любопытства, я заглянул внутрь. Михалыч сидел на тюфяке прямо на полу, держась руками за голову, раскачивался туда-сюда и монотонно выл на одной ноте.

Я не выдержал:

— Что случилось, Савелий Михайлович?

— Генка? — Михалыч поднял на меня красные воспаленные глаза.

— Может, к Никифоровне сбегать? — предположил я, глядя на состояние мастера.

— Я не пью больше, — хрипло молвил Михалыч, — Никогда! Навеки!

— А чего так? — удивился я.

— Да черти ко мне являться уже начали, — пожаловался мастер, — то птица нападет, то крыса на задних лапках танцует, кривляется с меня. Допился.

Мне стало жаль его. Надо будет сказать Еноху, пусть прекращает пугать его. Хватит.

— А ты, Генка, за станок расплатился? — вдруг задал вопрос Михалыч.

— А зачем вы на меня его повесили, Савелий Михалыч, — спросил я, — вы же знаете, что я его не ломал.

— Ты — воспитанник, с тебя тридцать процентов возместит государство, а если бы с меня — то полностью, да еще и в двойном размере.

— И поэтому вы спихнули на меня?

— Но ведь ловко я придумал? — хохотнул Михалыч и я решил не запрещать Еноху пугать его крысами и мышами.

Горбатого, как говорится, могила исправит.

Утром следующего дня я проснулся еще до утренней пробудки, прихватил собранные еще с вечера вещи, упакованные опять все в ту же наволочку, и отправился к заведующему. Нужно было получить направление в агитбригаду. Затем я успел ещё позавтракать и до города меня подкинул наш фельдшер, который ехал в город за лекарствами.