— Успеешь, — затянувшись папиросой (разговор был во дворе, куда он вышел покурить), успокоил меня Гудков, — нам осталось на двух хуторах представления дать и в Вербовке заключительное. Сам же видишь, все к чертям полетело из-за этих мокрух.

— А уже знают, кто это? — воспользовался случаем, что у Гудкова благодушное настроение и спросил я.

— Если бы знали — этого урода уже давно повязали бы, — скривился Гудков.

Как представитель власти и комсомольский лидер, он был вовлечен в расследование, а оно не двигалось с мертвой точки, вот он и он злился.

— А откуда вы знаете, что это он, а не она? — опять спросил я.

— Да у бабы сил разве хватит, чтобы молодого здорового мужика убить?

— Она могла внезапно…

— Капустин, ты хоть представляешь, сколько силы надо, чтобы череп так проломить? — покачал головой Гудков, затушил папиросу, сплюнул и ушел в дом.

Я остался стоять во дворе в глубокой задумчивости. Честно говоря, после всех этих разговоров и расследований была у меня сперва гипотеза, что это какой-то оскорбленный парень, у которого Василий увел девушку. Но тогда смерть Анфисы сюда не вязалась никак. Вот зачем ему Анфису убивать? Тем более Василию она не нужна больше была.

В общем, куда не глянь — везде какие-то глупые тайны. И не продвинулся я ни на шаг.

Поскольку у Гудкова дел с этими двумя убийствами навалилось по горло, то давать представление в соседний хутор мы поехали в неполном составе: Нюра, Люся, Жорж, Зёзик и я. Сам же Гудков, а также Зубатов и Гришка, остались помогать следователю, как комсомольцы. Клара же опять должна была ехать в город — отвезти пакет с рапортом.

Небо набухло тучами, они раздулись до таких гигантских размеров, что того и гляди лопнут и нас затопит ливень. Я лежал на спине в телеге и смотрел на свинцово-серое небо. Мысли витали, словно мухи над грязной тарелкой.

Телега подпрыгнула на ухабе, а я подпрыгнул от озарившей меня мысли — я понял кто мог убить Анфису и Василия! Отец Анфисы! Стопроцентно! Да, сперва я отбросил эту гипотезу, но сейчас, при размышлении я понимал, что только у него был мотив. Очевидно, Анфиса могла ему сказать, что уходит в агитбригаду и он не желал допустить, чтобы распутная дочь, которая опозорила его на всё село, вдобавок ещё и спуталась с безбожниками. О том, что кто-то мог увидеть, как я ходил к Анфисе, я старался не думать, тем более Енох меня заверил, что никто ничего не видел. Василия он мог грохнуть за то, что тот опозорил Анфису и отказался жениться. А что — для убитого горем отца это существенная причина.

И так я взбудоражился от своей догадки, что еле-еле выдержал эти полдня на хуторе.

Агитбригадовцы давали представление. Так как состав был в усеченном виде, то Нюра и Люся танцевали, Зёзик им аккомпанировал сперва на скрипке, а затем — на баяне. Жорж продемонстрировал несколько силовых трюков, потом они с Люсей на пару жонглировали. Моя роль была, как обычно — вовремя подавать и относить на место реквизит.

Затем, в заключение, Нюра, Люся и Жорж сыграли небольшую антирелигиозную сценку, где Люся опять изображала попа, а Нюра и Жорж — обманутых прихожан.

Я стоял и держал в руках красные флаги, которые надо было подать Нюре, после того, когда они споют финальный куплет первой части.

И вот, взявшись за руки, Жорж и Нюра подошли к краю сцены и громко запели:

— Мы докажем, что с завета

Никакого толку нету

И рабочим по христу

Вовсе жить невмоготу!

По евангельской затее

В рай доедем без затей…

И речитативом, почти крича, продекламировали:

— Живём не по писанию и никаких гвоздей!

Дальше по сюжету посрамлённый поп (Люся Пересветова) бегала по сцене и грозно махала кадилом, а после этого Нюра и Жорж должны были исполнить акробатический танец с красными флагами.

И тут Зёзик, который лихо аккомпанировал на баяне, побледнел и схватился за живот.

— Что случилось? — шепотом спросил я.

— Ой, не могу, — прохрипел Зёзик, зеленея на глазах, — живот прихватило, кишки так режет, что не могу больше.

— До конца полчаса примерно осталось, — я торопливо подал флаги Нюре, в глазах которой застыл вопрос, что, мол, за заминка.

— Ой, больше не выдержку, — чуть не плача, Зёзик торопливо стянул ремни баяна и мелкими деревянными шагами, но быстро-быстро, побежал прочь от площадки для представления, по направлению к лесочку.

В это время Нюра как раз уже вскочила на плечи Жоржу и высоко подняла красные флаги в руках. Она должна была под музыку изображать патриотические фигуры.

Только музыки-то не было.

Я стоял, и растерянно смотрел то вслед убегающему Зёзику, то на побледневшую от волнения Нюру.

Пауза затягивалась. В толпе крестьян послышались шепотки.

Ситуацию надо было спасать — я схватил баян и, как сумел, заиграл первый попавшийся более-менее бравурный мотивчик, который только смог вспомнить.

Нюра и Жоржик хоть и выглядели слегка удивлёнными, но с честью исполнили танец, затем Люся Пересветова спела злую песенку посрамлённого попа, затем Нюра и Жоржик речитативом продекламировали победные куплеты и на этом представление закончилось.

Селяне были довольны, многие подходили, жали Жоржу руку, одобрительно кивали Нюре и Люсе. Вскоре появился взволнованный Зёзик.

Он подошел к нашим и сказал:

— Ребята, извините, я все представление вам запорол. Живот так прихватило, что пришлось бежать в кусты. Не надо было мне вчерашнее молоко допивать.

— В каком смысле запорол? — удивилась Нюра. — Всё нормально же станцевали.

— Без музыки только…

Я про себя хмыкнул. Сцена была сделана на высоких сваях и оттуда им не было видно, кто играл внизу.

— Как без музыки? Ты о чем? Музыка же была, — захлопала глазами Нюра. — Только другая.

— Это не я играл, — развёл руками Зёзик.

— Генка, ты, что ли? — повернулась ко мне Люся.

— Вот это да! Вот уж не ожидал от тебя, Капустин, — усмехнулся Жорж и крепко тряхнул меня за плечи.

— Зёзику стало плохо, он убежал, надо было спасать ситуацию, — скромно пояснил я, — что-то такое вспомнил, ну и сбацал более-менее подходящее.

— Более-менее подходящее, говоришь? — хмыкнула Нюра и повернулась к остальным, — а ничего, товарищи, что он «Либертанго» Пьяцоллы соло сыграл, причем без единой ошибки!

— Да ладно! — выдохнула изумлённая Люся.

— Я точно говорю! Всё-таки я полтора курса консерватории закончила!

Глядя на их вытаращенные глаза, я понял, что с Пьяцоллой я прокололся капитально.

Обратный путь пришлось отбиваться от вопросов агитбригадовцев, которые пристали, как смола, мол, откуда я так играть умею.

И вот что им отвечать?

Поэтому я делал крайне сконфуженный вид или отшучивался. А сам аж подпрыгивал от нетерпения: сейчас вернемся и надо срочно поговорить с отцом Анфисы.

Наконец, мы-таки доехали до двора, где квартировали наши, и я уже напрягся, что сейчас ещё и Гудков присоединится к экзекуции по выяснению моих внезапно проснувшихся великих музыкальных талантов.

Но не успели мы слезть с телеги, как из дома выскочил взволнованный Гришка Караулов и выпалил:

— Новость знаете? Бабу Фросю сегодня убить пытались!

У меня аж торба из рук выпала.

— И что? Убийцу нашли⁈ — загомонили все одновременно.

— Она живая?

— А кто это?

— Не может быть!

— Да ты что!

А я сидел как громом пораженный — вся моя стройная теория рассыпалась прахом. Мотива убивать старушку у отца Анфисы вообще нету.

— Живая она, — усмехнулся Гришка, — такие старушки, они же непотопляемые. Она в платке была, а под платком ещё толстый шерстяной чепец, вот ушибло её только.

— Так она видела убийцу?

— Думаем, что видела, — кивнул Гришка, — но она без сознания ещё. Послали срочно в Красный Коммунар за лекарем.

— А где она?

— А убийца за ней не вернется?

— Её пока в сельсовет отнесли. Гудков с Петром и Зубатовым там караулят.