— Маша, ты прости меня, девочка, что я, не спросив, заключила дос от твоего имени. Понимаешь, мы были у нотариуса, и он сказал, что некий господин даёт нам откупную за тебя. Машенька, ты меня слышишь? – в трубке возникла тишина.

Её продали. Её продали, чтобы сделать операцию малышам. Но почему? Она бы договорилась с Алексом. Даже легла бы под него, если уж на то пошло, но это было бы её решение и только её.

— Мама, ты расскажи мне о моём сожителе. Он хоть нормальный? – выдавила она. А слёзы уже снарядились в дорогу.

— Ты знаешь, мы искали спонсора. Папа даже почку собирался продать. Мы пошли к нотариусу. Папа хотел написать завещание и распоряжение на случай, если операция пройдёт неудачно. Нотариус сказал, что мы очень удачно подошли, потому что он получил депешу на наше имя. В конверте лежал договор о сожительстве, фотография мужчины и все документы, подтверждающие его психическое и финансовое состояние. Ещё было приложено письмо, где он говорит, что заприметил тебя ещё на конкурсе чтецов. Помнишь, тот, в последнем классе, когда вас возили в Западную провинцию? Так вот, он следил за твоей судьбой. Решил, что так как ты никого не нашла, он хочет предложить три месяца пожить у него. Взамен операция и полная реабилитация малышей. Машенька. Вот его фото.

И на экране появилось добродушное веснушчатое круглое лицо мужчины лет тридцати. Большой нос и огромные круглые очки. Он был лишён всякой красоты. Но и уродцем не назовёшь.

— Маш, ты обиделась? – как-то по-детски спросила мама.

— Нет, мама. Кажется, он добрый. А кто он такой? Ты его видела?

— Нет, только фото. Нотариус сказал, что навёл все справки. В маньяках не значится. У него очень длинное имя. Подожди, сейчас прочитаю, – послышался шорох разворачиваемой бумаги. – Слушай: Антон Лев Егор де Касьян Софьян. Судя по имени, он из бывших аристократов. И богатый, Маша, богатый. Я всю жизнь тебя учила, что богатство счастье не приносит. Но когда увидела на счетах Лины и Лёни деньги за операцию и реабилитацию, поняла, как я ошибалась.

Маша всматривалась в фото. Что-то в нём было ненатуральное. Уши, что ли. Они не вязались с овалом лица. Как будто росли из впадины.

— Хорошо, приеду, поговорим.

— Маша, он тебя в аэропорту будет встречать. Поэтому фото прислал.

— Так я домой не попаду, что ли? – это уже слишком.

— Попадёшь, но через три месяца. Он обещал, что будешь звонить хоть каждый день. У него очень приятный голос. Мягкий, завораживающий.

— А где он хоть живёт?

— В Западной провинции. Маша, если он хороший человек, держись за него. В Западной есть и лето, и зима, как и у нас было раньше. Ты увидишь настоящую весну. Маша, ты не знаешь, что такое настоящая весна… Ой, к малышам можно. Я тебя целую, дочка!

Слёзы капают: кап-кап. Носик шмыгает: шмыг-шмыг. Не унять эту боль в груди. Вот и кончено всё. Больше ей не верить в чудо, что однажды под окнами появиться ОН и заберёт с собой. Продали. Как вещь продали. Кто? Самые близкие и родные.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Невысказанная тоска кулаком давила где-то в горле, там, у корня языка. Не хватало воздуха. Шею сдавливало удавкой безысходности.

Она схватила телефон, уставилась в экран. Где-то в районе виска пульсировало желание позвонить Алексу, но номера его не знала. Добежала до двери. Схватилась за ручку. Отдёрнула руку, словно обожглась. Куда она побежит? Макса и Эда нет в отеле. К Радику? Спрашивать, как найти хозяина? Для чего? Что она ему скажет?

— Здравствуй, Маша, я вся ваша?

Сползла по косяку на пол. Пальцами впилась в дорожку, словно она была в чём-то виновата. Глаза уставились в одну точку. Рыдания пробили блокаду, рваными клочьями пробивались сквозь прерывистое дыхание.

Мама, как ты могла? Почему именно сейчас? Неужели нельзя было попросить отсрочку? Мама? Она бы пошла на это, но не сейчас!

Маша умом понимала, что маму обстоятельства вынудили пойти на эту жертву. Ради малышей. К этой операции готовились давно. Копили деньги, экономили на всём. Родители сдавали анализы, чтобы стать кому-нибудь донором.

Откуда взялся этот урод? Этот лопоухий замухрышка? У него совсем плохо, что он согласен на уродину Машу?

Лицо исказилось в уродливой гримасе. Затолкав кулак в рот, чтобы не разреветься в голос, она растянулась на полу. Наступил конец света!

Мыслей в голове не было, как и денег, чтобы откупиться. О том, что можно попросить у Алекса, ей в голову не приходило. Да и кто он ей? Зачем ему что-то делать для неё за спасибо? Цена расплаты известная. Так какая разница, кто? Где гарантия, что спонсор откажется от своего намерения и заберёт деньги?

Рыдания стихли так же внезапно, как и начались. Глаза высохли.

Она заставила себя подняться с пола. Вышла на лоджию. Легла на шезлонг. Мыслей в голове не было. Желаний тоже. Надо было просто смириться. Вот так взять и смириться. Ничего делать не надо. Принять ситуацию, и всё!

На перила села птица: маленькая, как воробушек. От её звонкой трели стало ещё печальнее. Душа медленно умирала.

Глаза наблюдали за бесконечным танцем белых гребней морских волн. Волны и птичье пение.

А она так бы лежала и слушала. Слушала и смотрела. Смотрела и забывалась. Смирение… Покорность… Согласие…

— Ты в порядке? – девушка от неожиданности подпрыгнула.

Перед ней с озабоченными лицами стояли подружки. За их спинами возвышался Радик.

— Да, а что случилось? – Маша пыталась сфокусировать свой взгляд, но он расплывался.

— Да с полчаса к тебе ломились. Ты не отвечала и ключ не сдала. Вот, пришлось уговорить Радика вмешаться. – Роза повернулась к парню. – Радик, спасибо. Мы сами.

— Хорошо, на дискотеку-то поедете или в отеле посидим на верхней террасе?

Упоминание о террасе заставило девушку встрепенуться. Нет, только не туда, где она танцевала с Алексом. Где он впервые её поцеловал. Она будет, как идиотка, ждать его вертолёта. Нет, только не терраса!

— На дискотеку. Жирок растрясти, – ничего более глупого от неё не слышали. Это всё равно, что отбеливающий крем для мраморной кожи.

Роза вытолкала упирающегося Радика за дверь.

— Рассказывай, что случилось? – безапелляционным тоном спросила Соня. – От нас ушла в прекрасном настроении. Алекс что-то сказал?

Маша поджала губы, покачала головой. Сейчас только откроет рот и снова начнёт рыдать. Она подошла к перилам балкона. Облокотилась. Задумчиво посмотрела в голубую бесконечность. Где-то там, далеко, небо вливается в море.

— Меня, – она всхлипнула. – Я… – снова всхлипнула. Открыла свой телефон, и, не глядя, протянула за спину подружкам.

Девчонки склонили головы над экраном.

— И что ты рыдаешь? – удивилась Роза. – Да я эти досы заключала раза три или четыре. Первый раз разбежались через неделю. Ну ты его помнишь. Кеша. Рыжий такой, лопоухий ботаник. Мы с ним сейчас лучшие друзья, кстати, и любовники, как ты помнишь. Он, конечно, не Эд, но меня устраивает. А дос больше не хотим. Вот трагедия, подумаешь. Дос за неё заключили.

— А Алекс? – да как они не понимают, она не сможет смотреть на другого, пока есть Алекс.

— А что Алекс? Маша, ты с ним хоть раз целовалась? По-настоящему? Ты же говорила, что Алекс предложил тебе остаться. Так оставайся и не рыдай. Я не вижу, что произошло страшного, – смуглая красавица усмехнулась.

— Остаться? Здесь? В качестве игрушки? Роза, ты издеваешься? У него скоро свадьба. И потом, там уже всё проплачено. Я не могу. Малышам сделали операцию, но нужна ещё реабилитация.

— Возьмёшь денег у Алекса и заплатишь за реабилитацию. Говорят, что драконы хорошо одаривают своих жертв, – Соня была полностью согласна с Розой. — Нашла, из-за чего трагедию устраивать.

Под потолком плавали блестящие крутящиеся шары. Они окрашивались в яркие цвета, отбивая летящие в них лучи прожекторов. На летающей сцене хороводом синхронно двигали телами, покрытыми полупрозрачными одеждами, длиннохвостые зеленоволосые русалки. Их ножки, а может и не ножки, спрятаны в элегантные туфельки-балетки, которые изменяли цвет вместе с оборками обтягивающих платьев. Открытые плечи светились голубоватым неоновым светом.