Природоохранный департамент Калифорнии выпустил Атлас зон повышенной опасности для Лос-Анджелеса. Многие горожане были недовольны. Не так-то просто будет продать недвижимость, если она стоит на линии тектонического разлома. Один сеньор построил большой ресторан, с автостоянкой и бассейном. И тут появляется Атлас, и мэрия накладывает вето на эксплуатацию ресторана – здание находилось в зоне опасности. Что решил суд – не знаю, но думаю, после такого паблисити никого и за уши не затянешь в этот ресторан…

Подустав от Эль-Ниньо, океан отдыхал. А хилое строение на краю бетонного мола сместилось к кромке оконной рамы, выставив на обозрение новый предмет: нефтяную вышку… еще одну… а дальше – целый куст – несколько буровых вышек на общем основании. Такой привычный пейзаж для человека, окончившего Бакинский нефтяной институт. Казалось, эти тихоокеанские нефтяные вышки волшебным образом переместились из каспийской дали… В 1923 году, когда в штате Калифорния ведать не ведали о морском бурении, в старом бакинском нефтяном районе Биби-Эйбате жил ослепший нефтяник Павел Николаевич Потоцкий. Инженер был одержим идеей – шагнуть за нефтью в море. Поначалу неподалеку от берега вбили деревянные сваи, установили буровую и нашли приличную нефть. Тогда и порешили отсыпать земляную дамбу к этой буровой. Слепой инженер ходил по стройке с мальчиком-поводырем и руководил работами. Умер Павел Николаевич в 1932 году, когда со дна бухты Ильича – так назвали отгороженный дамбой залив – были подняты тысячи тонн нефти. Потоцкого и похоронили на морском промысле, у основания первой морской буровой. С тех пор и началось… Нефтяные вышки уходили все дальше и дальше в море. Не обходилось и без трагедий…

Такого урагана давно не знал Каспий. Буровики, чтобы их не смыло волной, привязывали себя к стальным штангам вышки. Их так и унесло в море вместе со стальной громадой – всю бригаду Михаила Каверочкина, первого в мировой практике доставшего нефть со дна моря в 1949 году. И по улицам опечаленного Баку проносили пустые гробы… А в ста километрах от берега, в диком, часто штормующем Каспии, в месте, где затонули некогда семь кораблей, начали возводить город на сваях – «Остров семи кораблей». Нефтяные Камни. Город на стальных сваях, поднявшийся над морем на десятиметровую высоту, измеряется общей длиной эстакады в двести пятьдесят километров. Магазины, кафе, клуб, два кинотеатра, сад с высаженными в кадках деревьями. По «улицам» снуют вахтовые автобусы, технические и легковые автомобили с обычной городской прытью притормаживают у светофоров…

Может быть, и у берегов Калифорнии когда-нибудь возникнет подобный город, ведь нефти здесь должно быть много – геосинклинали, как правило, хранят пласты, насыщенные нефтью. Только американцы свою нефть берегут, не транжирят, скупают чужую у арабов, на головы которых нефть свалилась щедро, как солнце, – живи в безделье и купайся в богатстве.

В том же городке Сенчери-Сити, что входит в мегаполис Лос-Анджелеса, во дворе скромной школы обнаружили нефть. Школа через суд доказала, что это месторождение принадлежит ей, и сказочно обогатилась, а ученики хвастались тем, что стали акционерами нефтяной компании. Правда, месторождение прикрыли, следуя закону об ограниченной эксплуатации…

Бег океана за окном вагона замедлился. Приземистый вокзал резко белел в обрамлении пальм, азалий с яркими пятнами красных цветов и каких-то длинных, узких листьев, высоко растущих от самой земли, подобно застывшему зеленому фонтану. Санта-Барбара – часть Большого Лос-Анджелеса. Та самая Санта-Барбара, обитатели которой доводили до слез жалостливых моих российских сограждан, озабоченных судьбой героев телевизионного сериала куда больше, чем своей собственной. А возможно, моих сограждан утешало то, что «богатые тоже плачут», – как-никак равенство, все же есть на земле справедливость…

Надо, пожалуй, вдохнуть воздух Санта-Барбары, раз уж попал сюда. И я покинул отдыхающий вагон… Асфальт платформы был теплым и упругим, а грудь наполнилась прохладным океанским воздухом. Возможно, впрочем, воздух стекал с покрытых снегом вершин Кордильер… Девчушка лет пяти шустро семенила ножками, обутыми в розовые ботиночки, то и дело приседая и с любопытством заглядывая под вагон. Следом вышагивала молодая мама, хрумкая вафельным мороженым и приглядывая за дитятей. Я прошел мимо, ритуально улыбнувшись, и… замер в изумлении.

Много что удивляло меня на этой чужбине, но увиденное, а главное, услышанное меня поразило. В стороне, у металлической ограды, кучковалась группа людей. С первого взгляда я принял их за мексиканцев или индейцев – женщины в широких пестрых юбках, с платками на плечах, с россыпью золотых безделушек на шее и руках, и дети – босоногие, неумытые. В их быстрой, крикливой беседе проскальзывали… русские слова. Ба, да это цыгане! Настоящие цыгане, что табунами шастают по Невскому проспекту, ловя за подол простаков и обещая предсказать все повороты, что готовит им судьба…

На волне своего удивления я непроизвольно выпалил: «Чавелы?! Далековато вас закинуло!» Женщины едва пометили меня взглядом, не прерывая колготни, – им не в диковину встреча с россиянином на этой земле. Я смущенно переминался, чувствуя неловкость. Выручила меня пожилая цыганка, которая, отмахнувшись от подруг, шагнула ко мне со словами:

– Что, красивый, есть лишний доллар?

Я пожал плечами: деньги остались в вагоне – и слава богу, был у меня опыт общения с их сестрой, научен.

– В Ленинграде жил? Или в Москве? – участливо продолжила цыганка. – Вид у тебя больно мятый.

– В Ленинграде. А вы откуда? – встречно спросил я.

– Тоже из Ленинграда. В один с тобой ОВИР ходили. – Она смотрела на меня боком, словно большая пестрая птица.

– Неужели и здесь гадаете? – озадаченно спросил я. – И вас понимают?

– На английском и гадаем. Так лопочем, от местных не отличишь. – Женщина лукаво улыбнулась. – Где живешь, красивый, в Лос-Анджелесе? Нет? В гостях?!. Ну как там в России люди поживают? Хорошо? Ври больше! Будто мы не знаем, как там живут. Если уж цыгане поднялись всем табором, сюда подались – худо будет России, мы как крысы на корабле, слышал такую примету? – Она бросила взгляд поверх моего плеча. – Беги в вагон, а то останешься в нашем таборе, как Алеко, – помнишь, у Пушкина?

– Прощай, Земфира! – Я поспешил к вагону. Проводница, стоя у схода, терпеливо дожидалась меня и молодую мамашу, что пасла девчушку в розовых ботиночках. Мамаша никак не могла сообразить, куда деть недоеденное мороженое. Наконец пихнула его в карман куртки, подхватила малышку и шагнула к ступеньке схода… «Хорошо, что она не в штате Кентукки, – подумал я, поднимаясь следом за мамашей. – В Кентукки ее бы прижучили за мороженое в кармане…» Вообще некоторые законы штатов можно рассказывать, как анекдоты. Так, в Техасе запрещается разрисовывать чужих коров. А в том же Лос-Анджелесе, если муж поучает свою жену кожаным ремнем, превышающим в ширину два дюйма, то должен взять у жены письменное разрешение. А в штате Вашингтон жене законом запрещено во время танца делать более трех шагов назад. А в штате Вермонт женщины не имеют права пользоваться вставными зубными протезами без письменного согласия мужа. А в Канзасе нельзя ловить рыбу голыми руками. В Мичигане мужу принадлежат волосы жены – попробуй подстригись без разрешения. В том же Техасе нельзя ругаться рядом с трупом. В Айдахо запрещено дарить коробку конфет весом менее двадцати килограммов.

Если тринадцатое число месяца выпадает на пятницу, то все черные кошки в штате Индиана обязаны носить предупреждающий колокольчик. Но самый любопытный закон – причем федеральный – гласит о том, что запрещается по почте пересылать… дома! Такой закон ввели многоумные конгрессмены после того, как какой-то тип умудрился послать почтой, как бандероль, через весь штат Юта многотонное кирпичное здание, что нарушило нормальную работу тамошних почтарей… Каждый такой закон рождался на основании прецедента, что, кстати, является законотворческой практикой многих стран. Скажем, какой-нибудь много понимающий о себе янки, живущий в Индиане, в пятницу, тринадцатого числа, вышел ночью на улицу, наступил в темноте на черную кошку, упал, расквасил свой англо-сакский нос и стал требовать компенсацию у мэрии – случай вносят в законодательство, и баста!