Ночью Латинские не могли уснуть – решали, как быть с Анечкой, ей ведь только девять лет. Точку поставила Оля:

– Наш ребенок, как ни печально, должен быть боец. Должен быть готовым ко всему. После восемнадцати она отсюда уедет, пусть одна, но уедет. Анечка завтра будет рядом с нами. И все!

Сотрудники Геофизической обсерватории имени Воейкова в это утро были озадачены – на тихой улочке у обсерватории они насчитали три милицейские «ракушки» и две машины «скорой помощи». С чего бы это?.. Семейство Латинских и их сподвижники собрались в условленном месте у станции метро «Площадь Мужества». Казалось, это кучкуется группа туристов, если бы один из них не придерживал детскую коляску, а макушку другого паренька дерзко не украшала плоская шапочка-кипа. Кроме того, многие в руках держали рулоны и чертежные тубусы. Оживленно переговариваясь, группа двинулась по улице Генерала Карбышева к обсерваторскому комплексу… Оля вглядывалась вдаль – проходными дворами от Политехнической улицы должны появиться зарубежные журналисты и наблюдатели из консульств, так договорились – присутствие митингующих обеспечивала группа поддержки. Однако пока Оля видела лишь милицейские «воронки» и машины «скорой помощи»…

У главного входа в обсерваторию группа остановилась, рассредоточилась вдоль тротуара и развернула свои плакаты. Так, вероятно, Тимур и его команда предъявляли ультиматум хулигану Квакину – не хватало только пионерского горна… В окнах обсерватории появились любопытствующие лица…

Казалось, они уже вечность стоят перед сумрачным обсерваторским корпусом. Но прошло всего минуты две или три. И тут боковым зрением Оля увидела бегущих от «воронков» милиционеров…

– Кто позволил?! – проорал грузный офицер. – Где разрешение на пикет?! Вы писали в исполком? А вам не ответили?! Сворачивайте свою наглядную агитацию!

В машину их! – приказал он подчиненным. – Подгоняй сюда транспорт!

Последовала безобразная возня. Часть плакатов в суматохе превратили в клочья, а часть, как вещдок, свернули и отправили в чрево «воронка» вместе с «Бедными родственниками». Ося подсадил Анечку, Оля протянула руки из вонючего «транспорта» и приняла дочь. С высоты машины она заметила в окружающей толпе ребят из группы поддержки.

– Только без рук, без рук! – огрызался Ося на милицейское усердие.

– Дай ему поджопник, живее будет! – разорялся офицер.

В отделении милиции составили протокол, и вскоре «родственников» повезли в суд. Дежурная судья – неопрятная, грузная дама, – упрятав колечко сивых волос под косынку, тут же самолично отстукала приговор на ветхой пишущей машинке. Оле (с Анечкой), а также двум другим «родственникам» – штраф по сорок рублей. Осе и двум особо горластым молодым людям впаяли по десять суток ареста – за нарушение общественного порядка. Суд окончательный и обжалованию не подлежит. Что?! Объявите голодовку? Голодайте на здоровье! Все! Увести осужденных!

Оля металась по квартире. Куда их отправили, в какую тюрьму? Надо все выяснить, отнести передачу, теплые вещи… В те времена ни одна связь так быстро в Ленинграде не работала, как «почта отказников». Срочно созванный совет «родственников» вывел Олю на Никиту Сергеевича Демина, альтруиста, человека «со связями», которые он наладил за многолетний опыт общения как с правозащитниками, так и с властями. Демин хлопотал за осужденных. Бескорыстно, на свой страх и риск. Он контролировал Фонд помощи, основанный на пожертвованиях – отечественных и зарубежных… Созвонившись с Деминым, Оля вскоре узнала, что Ося с товарищами сидит в тюрьме на улице Каляева, что им необходимо доставить теплые вещи, мыло, полотенце – «суточникам» это все не положено, – а с едой можно повременить – они объявили голодовку, все сожрут охранники…

– Как сядут евреи, так сразу скандалы и голодовки, – ворчал сонный офицер, принимая от Оли баул с вещами для троих «суточников». – Наш брат сидит тихо, ест что дают. Как сядет еврей – скандал и голодовка. Ничего, долго не проголодуют – себе дороже…

Ночью в новостях зарубежных «радиоголосов» Оля, замирая, слушала сообщения о демонстрации «отказников» в Ленинграде. Своя фамилия казалась ей чужой, не имеющей к ней отношения… Тотчас затрещал телефон. Олю поздравляли, словно они с Осей получили разрешение на выезд. Были и другие звонки – из Франции, Англии, Бельгии, Америки. Оказывается, мир такой маленький. Интересовались началом активных протестов в Ленинграде. Особенно в связи с предстоящим митингом в Александровском сквере, на котором Оля должна выступать как руководитель движения «Бедные родственники» и рассказать об аресте…

На митинге в Александровском сквере, не обращая внимания на ораву милиционеров и стукачей, Оля познакомилась с вице-консулом США господином Гудричем и сотрудниками консульства Англии и Франции… Оле казалось, что она падает в пропасть. Упоение опасностью – удивительное свойство человеческой психики. Оля шла вперед, точно заговоренная. Она знала, что сейчас нельзя делать паузу. Следующий намеченный митинг у завода «Позитрон», где работал ее брат, должен быть проведен «по графику», объявленному журналистам. Ведь брат и сестра Оли шли в одной упряжке с родителями… Оля была уверена, что ее арестуют. Насчет Анечки она не беспокоилась – новые ее друзья позаботятся о ребенке, а там, глядишь, выйдет из тюрьмы Ося…

Так и случилось. Демонстрация у завода «Позитрон» с плакатом «Сергей Сердюк, гибель сестры – не путь к карьере» окончилась арестом трех человек основной группы. На этот раз Олю с товарищами в суд не везли – судья сам приехал в милицию. Арестанты могли гордиться таким вниманием. Оля совершенно «обнаглела» – затребовала для себя и товарищей адвоката.

Судья отпустил подсудимых, дав им три дня на поиск адвокатов. Что, кстати, оказалось делом не простым. Большинство адвокатов от дела открещивались, не хотели ввязываться в политику, боялись. Бывалый «отказник» Зелеченок посоветовал обратиться к известному адвокату Юрию Шмидту. Тот согласился, но попросил несколько дней для ознакомления с делом…

Ося вернулся из тюрьмы через… одиннадцать суток. Пересидел! Судья, та баба в косынке, перепутала даты начала и конца заточения… Ося вернулся обросший, худой, глазастый. Тюремщики его отвезли в безлюдное, бестранспортное место. «Думал, что везут на расстрел», – всерьез сказал Ося. Высадили в поле и уехали… «Слава богу, – всплакнула Оля. – Меня, наверное, тоже посадят. Хорошо, что ты вернулся – присмотришь за Анечкой». – «Только не вздумай голодать, – вздохнул Ося. – Толку мало… Впрочем, может, обойдется, у тебя хороший адвокат». – «Не обойдется, – ответила Оля. – Я не хочу оправдательного приговора. Нужен нормальный, гласный судебный процесс. При журналистах. Если меня и ребят оправдают – наше дело уйдет в песок. Я адвоката просила – не надо защищать. Его задача – противопоставить наше дело аморальной незаконной государственной политике. Отсижу десять суток, ничего страшного». – «Десять суток! – усмехнулся Ося. – Поверь, это тяжелое испытание. Человек, осужденный на длительный срок, не чувствует того, что сваливается на голову «декадника». Когда власть старается обеспечить тебя по полной программе. Шанс попасть в психушку после десяти суток гораздо выше, чем после длительного срока, – статистика…»

Оле присудили пятнадцать суток. Такой срок за нарушение общественного порядка выносят крайне редко. Основание – вторая судимость, главный организатор, вовлечение малолетней в свое преступление…

Адвокат обескураженно пожал плечами – он старался соблюсти наказ своей клиентки… но не ради такого приговора! Оля одобряюще кивнула – все идет как надо. Вон, иностранные журналисты долбят перьями блокноты…