В концепции «созависимости» сострадающим родственника ставится диагноз, сострадание объявляется чуть ли не порочным. Надо дать зависимым упасть, чтобы, мол, оттолкнувшись от дна, они «поплыли» наверх.

У бойцов спецназа есть подобный прием. Если вертолет падает в озеро, нельзя покидать его во время падения. Если боец покинет кабину вертолета во время падения вертолета на дно, турбулентный след от падающего вертолета помешает бойцу плыть. Он будет бороться с турбулентным хвостом, растрачивая драгоценный кислород. Поэтому предписывается покидать кабину, когда вертолет ляжет на дно озера. Но что если вертолет падает на дно Марианского желоба? Да и не нельзя забывать выражение: «Я упал на дно и оттуда мне постучали» (то есть на дне был люк, под которым – ход, ведущий еще ниже).

Конечно, сострадая зависимому родственнику, человеку нельзя совсем переключиться вовне, на решение бесконечных внешних по отношению к личности человека проблем. Но и утратить способность сострадать – тоже опасно. Сострадание не должно также предполагать открытость для манипуляции со стороны зависимого, о чем см. «Наркомания. Состоятельному мужчине, угнетенному общением с братом-наркоманом»[108].

Когда человек близко к сердцу в отношении себя принимает слово «созависимый», возникает риск того, что он начнет делать культ из своей проблемы. Он начнет «прорабатывать созависимость», незаметно для себя уходя от здоровых остовов жизни. Трава пробивается сквозь асфальт не столько в силу борьбы с асфальтом, сколько в силу стремления к солнцу.

Концепция «созависимости» декларирует, что родственник зависимого, обратившись к концепции, найдет выход из своей проблемы. Но на практике речь может идти о банальном совете вычеркнуть зависимого из своей жизни, то есть выкинуть на помойку. Мол, всего лишившись, о чем-то, может, и задумается. А погибнет – туда ему, мол, и дорога. Если родственник зависимого деформируются вследствие общения с зависимым, выброс этого зависимого человека на помойку много ли поменяет?

Ведь многие люди, ставшие в рамках концепции «созависимыми», росли без ценностей, без мировоззрения. Если нет устойчивой системы ценностей и целостного мировоззрения, человек будет деформироваться при контакте с внешней обстановкой. И не столь важно, каковыми параметрами создается внешняя обстановка: действиями ли зависимого родственниками, действиями ли главы компании, действиями ли офицера СС в концлагере.

В концлагерях у людей наблюдались состояния, напоминающие состояния людей с зависимыми родственниками. Нарастали апатия, уныние и нежелание жить. Только офицеров СС заключенные не могли выбросить на помойку (к тому же они были лишены возможности заняться диетой, спортом и прочим подобным). Если у человека нет внутреннего ядра, он рискует во всех критичных ситуациях открываться навстречу апатии, унынию и нежеланию жить.

Сторонники идеи «созависимости» говорят, что выбросить на помойку зависимого – это эффективно. Но бесчеловечные технологии, вводимые в компаниях и загружающие человека сверхурочно (плюс домой присылаются электронные письма с требованием подготовить отчеты, графики и пр.), тоже строятся на идее эффективности. Это же эффективно – выжимать работника как лимон (сломается, компания нового наймет)! На разговорах об эффективности можно до гиблых земель доехать. Можно оправдать любое отступление от этики – ведь это же, мол, эффективно. Про одного диктатора говорят, оправдывая его: «Он, мол, был эффективным менеджером». Так оправдать можно что угодно.

В годы тоталитарного строя в СССР был введен институт заложников. Арестовывали не только провинившегося с точки зрения строя, а заодно и его родственников. Бесчеловечно? Но зато как эффективно! Почти никто и пикнуть не смел, зная, что в лагеря за его проступок пойдут его супруга и его дети.

Бесчесловечная среда современных офисов создается со взглядом на эффективность. До людей нет дела. Управленческие стратегии становятся технологией.

Технологией становится и психология, когда забывает о человеке. Психология становится дрессировкой, набором поведенческих предписаний. Родственникам предлагается участие в мероприятиях, которые «затачивают» на поведенческие механизмы, то есть дрессировку. По определению Экзюпери, «выдрессировать – значит, научить пользоваться тем единственным путем, который приносит пользу. Если ты хочешь выйти из дому, то, не задумываясь, поворачиваешь по коридору и находишь дверь. Если твоя собака хочет получить кость, она становится на задние лапы, как ты учил ее, и она мало-помалу усвоила самый короткий путь к вознаграждению. Хотя стояние столбиком, на посторонний взгляд, не имеет никакого отношения к кости» (заключенные в лагерях на определенном этапе, если утрачивали вертикаль и способность вчувствоваться в социальную ситуацию, начинали действовать как роботы-машины, по определенной программе, автоматически, без рефлексии).

В каких-то случаях, действительно, кому-то из зависимых помогло, что перед ним закрыли дверь. Но для самого родственника только тогда не будет травмирующим такое решение, когда решение выношено. Если решение выношено, то оно может оставаться актом милосердия.

Некто из древних говорил: «Милостыня должна запотеть в твоей руке». Нужно подумать: полезная ли ближнему твоя помощь? Помощь должна быть разумной. Если она расхолаживает человека, то нужно подумать, стоит ли человеку помогать в том ключе, в котором ты ранее считал полезным? Например, помогая человеку бездумно, можно настолько способствовать его расслаблению, что он перестанет успевать делать то, что ранее успевал. «Слеп милостивый, – сказано в "Палестинском патерике" – если не бывает праведен, ибо засевает поле, с которого не может ничего пожать».

«Чувства христианского милосердия – вот дух веры Иисуса Христа»[109]. Даже отказывая в помощи, нельзя терять дух Христов. То есть, бывает иногда и так, что помощь деньгами провоцирует человека на излишества. В этом случае вопрос о снабжении человека деньгами должен быть пересмотрен. Общая тенденция современного мира – отказ от милосердия. И этот отказ называется мудростью. Мир все более и более пропитывается идеями ницшеанства, предполагающего возможность уничтожения людей во имя каких-то целей (эффективность!).

Конечно, речь не идет о том, чтобы потакать зависимым. В некоторых случаях можно и подумать об удалении из дома зависимого, если он, например, дошел до воровства. Но последние меры должны и восприниматься как последние меры, а не как самое первое, за что нужно взяться. Актер Мамонов, например, рассказывал, что мама его выгнала, когда он стал хиппи и начал вести паразитический образ жизни. Но поступок мамы имел действие, потому что сын знал: мама переживала о нем. Была не только строгость, но и любовь.

А если с холодным сердцем выгнать человека из дома, следуя технологии, то есть ли гарантии, что пьющий или наркозависимый отстанет от зависимости? И, отстав, вернется ли он, кроткий и любящий, домой к жене и родителям со словами: «Я, мол, все понял и вас прощаю». Скорее, можно предположить иной результат – ненависть на всю жизнь. В фильме «Баскетбольные истории» мама не пустила наркозависимого сына домой. Но по фильму было видно, что у этой женщины не было ничего: ни мировоззрения, ни ценностей. Она была абсолютно беззащитна перед кризисом.

Когда медицина ничего не может предложить человеку с больным органом, орган ампутируется. Для западного общества, утратившего ценности и мировоззрение, отсечение человека в случае какой-то аномалии с его стороны смотрится естественно. На то, что родителей отдают в дом престарелых, никто почти не обижается, потому что такая практика – норма. Чуть ли не добродетельными воспринимаются те, кто раз в год посещает родителей.