Но генконтракт с китайцами был заключен, пора было начинать работу, и где-то месяца через три-четыре министр финансов Михаил Задорнов направляет правительству письмо. И та же песня: Китай – ненадежный партнер и в случае кризиса китайской финансовой системы, а он неизбежен, не вернет кредиты. И вообще, не время, товарищи! В Москве продовольствия осталось на три дня, а вы хотите, чтобы государство помогло с какими-то проектными работами за рубежом?

В апреле 1998 года Борис Немцов, тогда зампредседателя правительства, собирает совещание: Министерство по атомной энергии, Минфин, Министерство внешних экономических связей и торговли, Внешэкономбанк, Министерство иностранных дел. Из аппарата правительства представители тоже были. Немцов буквально построил всех и говорит: «Россию втягивают в авантюру, и нужно примерно наказать людей, которые это делают!»

К счастью, здравый смысл возобладал. Все ведомства (кроме Минфина) поддержали строительство, завизировали проект постановления, излагавшего, что это надо, что это для России полезно. В Минфине увидели, что общее мнение другое, и тоже по Китайцы слишком уж хотели научиться у нас всему и потом сооружать новейшие АЭС собственными силами. ставили визу, но предупредили: «Все равно провалитесь, ничего не получится. Имейте в виду, что мешать не будем, но…» Ну и как не мешали? Документы о выполненных работах и поставках поступали в Минфин, тот давал поручение Внешэкономбанку оплатить счета АСЭ, но потом следовала долгая мхатовская пауза. Задержки были от четырех месяцев до полугода. Это против положенных двух недель! Суммы – до 50 миллионов долларов. Ставка по кредитам была 18–20 % годовых, и Внешэкономбанк, грубо говоря, прокручивал деньги АСЭ. Нам же приходилось брать кредиты в других банках, проценты росли, как снежный ком. Но все обошлось, выстроилось, и энтузиазм людей, которые в этом участвовали, собственно говоря, и победил.

Впрочем, все это показалось цветочками, когда ягодки пошли. Все принципиальные преграды на пути Тяньваньского проекта устранены, и тут наступает дефолт. Предприятия разорялись: не было оборотных средств, а выжившие банки отказывали в кредитах. У меня тогда было много встреч с банкирами. Например, с новым главой ВТБ Андреем Костиным. Он мне говорит: «Хорошо, мы вам даем кредит на оборотные средства. А где обеспечение, где гарантии? Заложите свое предприятие». А у нас, кроме компьютеров, столов и мыслей, ничего нет. Он поясняет: «А мы не можем без гарантий, государство запретило».

«Альфа-Банк» же как банк коммерческий решил: «А чем черт не шутит!» В условиях финансового кризиса ему как раз был нужен такой долгоиграющий партнер-государственник. При этом банк хотел, конечно, убедиться, что станция гарантированно будет построена. Я предложил главе банка Петру Авену направить в Китай кого-нибудь из менеджмента для контактов с китайским заказчиком. Он согласился, мы слетали, и Авену доложили настроение китайцев. А настроение было такое… Я, вообще, хочу сказать, меня сразу поразило, с какой уверенностью китайцы смотрят в будущее. Правда, не всегда их прогнозы были обнадеживающими для нас. Так, например, во время обсуждения, на каком языке будет вестись техническая документация, мы предлагали русский. Это было логично: многие китайские технические специалисты учились в Советском Союзе. Но заказчик настоял на английском языке. Доводы были следующие: станция строится 10 лет и эксплуатируется 60 лет. За это время все китайские специалисты, знающие русский язык, умрут, а новое поколение учит преимущественно английский. Крыть было нечем.

И вот Авену докладывают, что даже если Россия вдруг по каким-то причинам захочет тормознуть проект Тяньваньской АЭС, то Китай не позволит. Заставит Россию выполнять свои обязательства. Это был довод, который «Альфа-Банк» принял. И они открыли нам линию в 100 миллионов долларов. И мы с ними прекрасно работали, а потом уже началась поддержка и госбанков.

Нельзя не сказать пару слов и о таком «выдающемся» бизнесмене, сыгравшем не последнюю роль в драматичной судьбе «Атомстройэкспорта», как Каха Бендукидзе. В 1988 году он сколотил свой первый кооператив «Биопроцесс». А к середине 1990-х уже скупил акции «Уралмашзавода», «Красного Сормово», Ижорских заводов. В 1996-м он становится председателем совета директоров Объединенных машиностроительных заводов (Группа Уралмаш-Ижора). В 2001 году входит в состав Совета по предпринимательству при кабинете министров Михаила Касьянова, а в ноябре 2003 года ОМЗ получают контроль над «Атомстройэкспортом». Финансовые потоки АСЭ составляли тогда около 640 миллионов долларов в год, портфель заказов был почти на 3 миллиарда долларов.

Бендукидзе даже не скрывал, что приобрел контроль над АСЭ, чтобы при случае перепродать с наваром. Но когда тендер на строительство АЭС в Финляндии, обрушив цену, выиграла французская Areva, Бендукидзе потерял интерес к атомному экспорту и передал штурвал представителю «Силовых машин». Им же и собирался сбыть компанию. Новый директор изучил все, что касается вывода активов и, недолго думая, передал материалы в прокуратуру. Но пока суд да дело, Бендукидзе – уже в Грузии, где Саакашвили назначает его министром экономики.

Возрождение ядерного экспорта России – это, безусловно, подвиг тысяч людей, поистине героическая страница новейшей истории России. На этой странице есть победы, поражения, отчаяние – все есть. Несмотря на противодействие, несмотря на то, что молодежь, по большей части занималась коммерцией и вся тяжесть возрождения отрасли, по сути дела, легла на плечи ветеранов. Так, например, Александр Константинович Нечаев в 1981 году обеспечивал ввод в эксплуатацию второго энергоблока АЭС «Ловииса», а в новом веке руководил китайским проектом – сооружением первой в мире АЭС с постчернобыльской философией безпасности, был вице-президентом АСЭ.

Юрий Парфеньевич Сараев строил Белоярскую станцию, был директором Смоленской АСЭ, а потом строил станцию на Кубе – АЭС «Хурагуа». Теперь там два блока стоят, как призраки. Огромную роль в возрождении ядерного экспорта сыграл Евгений Александрович Решетников. Это был единственный замминистра в Минатоме, который реально знал, как строить атомные станции. Благодаря своей страстности он много сделал для первых зарубежных проектов. Мы с ним были как близнецы-братья. С Решетниковым и Нечаевым мы везде, на всех ключевых переговорах, были вместе. Китайцы нас называли «три богатыря».

Несколько слов о конкуренции с США в области атомной энергетики. Весной 1990 года я работал в Министерстве внешних экономических связей СССР. До августа 1991-го было больше года, но «железный занавес» уже трещал по швам. Из США пришло заманчивое предложение: Университет Карнеги приглашал на двухмесячные курсы по повышению квалификации одного из руководителей крупной российской организации. Так как меня планировалось назначить гендиректором «Атомэнергоэкспорта», руководство министерства остановилось на моей кандидатуре. Принимающей стороне я был представлен как заместитель председателя «Атомэнергоэкспорта». В нашей учебной группе было 30 человек: вице-президенты Boeing, General Motors, British Airways…

В Питтсбурге же размещалась штаб-квартира Westinghouse Corporation – главного конкурента России в области атомной энергетики. Используя уже приобретенные связи, я попросил устроить мне встречу с одним из их вице-президентов. И получил ответ в том духе, что атомная энергетика России «дышит на ладан» и Westinghouse не видит резона даже для короткой встречи. XXI век показал, чего стоили прогнозы нашего главного конкурента. Westinghouse потерял лидерство в мировой атомной энергетике, которое по праву перешло к «Атомстройэкспорту».

2020 г.