Нельзя сказать, чтобы очень уж тяжело новшества проходили, в чем-то даже было проще, чем на других объектах. В то время на Кубе атомная энергетика была в начале развития, и кубинское правительство, органы власти изучали опыт других стран и просто приглашали различных экспертов. Я помню, что из Европы очень много их приезжало. Они рассматривали проекты, одобряли их, и после этого мы строили. Но когда у нас пошла перестройка и стал разваливаться Совет экономической взаимопомощи, финансирование прекратили, все там остановилось. А ведь первый блок был уже практически готов, в машинном зале уже стояли смонтированные турбины. Реактор, правда, еще не был установлен. Но по части строительства очень много сделали, процентов на 70, наверное. Второй блок, как говорится, вылез из земли.

В конце 1990 года я оттуда уехал. Обидно, конечно, что проект не пошел, не состоялся до конца. Думаю, он проявил бы себя неплохо, как и все наши блоки, как «Ловииса» или чешские станции.

По возвращении с Кубы где-то до середины 1990-х я занимался уже проектом ВВЭР-640. Тогда была группа энтузиастов, возглавляемая Иосифом Владимировичем Кухтевичем. В группе проявили свои организаторские таланты Виталий Федорович Ермолаев, Владимир Викторович Безлепкин, Анатолий Викторович Молчанов, Сергей Викторович Онуфриенко… Вместе работали. Было интересно, хотя и непросто. Время было такое, с финансированием проблемы, все держалось на энтузиазме. Работали и днем, и вечером, иногда задерживались допоздна. Делали, потому что надо было делать, иначе время будет упущено и проект не пойдет.

Мы рассматривали эти проекты в связке со станциями в Польше, на Дальнем Востоке, в Казахстане – в общем, много где, в том числе и в городе Сосновый Бор. В Сосновом Бору мы кроме Ленинградской станции собирались построить и стенд, и тренажер. Крупномасштабный стенд (КМС) в итоге был сделан, он расположен на территории НИТИ имени Александрова. Там представлена модель реакторной установки. Металлическую оболочку, процессы, которые происходят внутри, на этом стенде можно изучать.

Были определены площадки под сооружение, но ни один проект так и не реализовали. Потому что тогда было тяжело с финансированием, а еще к тому времени решили, что нужны более мощные АЭС. Хотя все равно 640-й был востребован в районах Дальнего Востока с небольшими энергосистемами, там можно было строить.

Китайский проект я считаю своим основным. Это было в 1997 году, я перешел в бюро ГИПов, которое занимались в том числе и Китаем. А до того присматривался к проекту, поэтому знал, что там творится. Я сразу попал на первый контракт, который там подписывался. Сначала проект назывался Ляонинской станцией. Но в последний момент подписания инозаказчик поменял площадку, указал город Ляньюньган. Китайцы решили, что в Ляонине они и сами смогут построить, а новое выбранное место было трудное, там море илистое, вот они и хотели с нашей помощью этот участок освоить. Станция стала по контракту Ляньюньганской АЭС, и мы начали работать. Позже ее переименовали в Тяньваньскую.

Там, на месте будущей стройки, был выбран участок из нескольких скалистых горок, а на побережье имелось много прудов для выращивания морепродуктов. Горки, конечно, сровняли, их теперь можно только на фотографиях увидеть. Теперь на этом месте стоят первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой и строящиеся седьмой и восьмой блоки.

Когда я приехал сюда в 2003 году из-за проблем с раскладкой кабеля, то сначала почувствовал себя вернувшимся на Кубу, потому что там тоже занимался монтажом и строительством. Но условия здесь были другие, получше – и по работе, и по проживанию. В Китае мы стали уже компьютеры использовать. И уже как-то не верилось, что в 1990 году, когда компьютеры только появились, у нас в институте их было один-два на целый отдел и мы работали на них по очереди. Я прибыл в Китай в качестве ГИПа, главного инженера проекта.

На площадке обычно работали человек пятьдесят, самое большое количество – около ста, когда производилась раскладка кабеля или возникали проблемы с опорами. А когда у нас началась горячая обкатка, некоторые опоры погнулись; приехали технологи, строители, стали все рассматривать, изучать, вносить изменения в проекты – усиливать опоры.

Что стало самым сложным на этом проекте? Пожалуй, взаимодействие с заказчиком. Но мы в итоге преодолели все барьеры, наладили контакт. Даже та кабельная раскладка, о которой я упоминал… Мы думали, что решение этой проблемы затянется, но все-таки сумели выполнить ключевое событие – подачу напряжения на собственные нужды. Мы разложили кабели, китайские монтажники их соединили как надо, и тем самым совместными усилиями был обеспечен следующий этап – своевременная наладка и пуск станции. В принципе, мы выдержали график и все, что необходимо было, сделали. Да, специалистам пришлось потрудиться на площадке. Мы работали с раннего утра до десяти вечера. Китайцы кормили нас ужином, потом отправляли в гостиницу. И так практически без выходных.

Эта станция создавалась на базе Балаковской АЭС – миллионника, серийного 320-го. Хотя это новый проект и делался он с учетом международного опыта наших финских коллег, реакторная установка была тоже модифицирована. Я не буду вдаваться в тонкости, но по сути своей это тот же миллионник. А вот применение впервые четырехканальной концепции систем безопасности, обеспечивающей короткие связи, – это все было сделано совместно с финнами, тут их специалисты сыграли большую роль: они участвовали в компоновке этой АЭС, и благодаря этому у нас получилась очень компактная станция.

Также в проекте появилась ловушка – устройство локализации расплава. Ее сначала не было: предполагалось, что если случится авария, то расплав будет растекаться и как бы сам собой застывать. Но после было принято решение об установке ловушки расплава и обеспечении ее всеми системами; сделали запас воды в бассейне выдержки и шахтах ревизии для того, чтобы при авариях, связанных с расплавлением топлива, залить ловушку.

При строительстве двух первых блоков российская сторона выступала как генеральный проектировщик всей станции. Мы зани Что стало самым сложным в этом проекте? Взаимодействие с заказчиком. Но мы в итоге преодолели все барьеры. мались и ядерным островом, и неядерным. Китайцы обеспечивали нас только внешними системами.

Поставки оборудования в основном тоже были из России, за исключением вентиляционного, электротехнического и технологической арматуры и теплообменников. В то время у нас вентиляционные установки были крупногабаритные, поэтому китайская сторона закупила их в третьих странах. Аналогично и по другим видам оборудования, включая СКУ. И тут тоже пришлось решать вопрос взаимодействия нашего оборудования и иностранного, это тоже было очень сложно вначале, но затем все, конечно, разрешилось. Когда немцы стали понимать, какие мы тут алгоритмы закладываем, они нас где-то начали поправлять. И мы тоже стали понимать, как организована и как работает система автоматики СКУ.

На третьем и четвертом блоках китайская сторона уже рассматривала возможность взять на себя турбинный остров, как и закупку оборудования для ядерного острова. То есть китайцы закупали и теплообменники, и насосы, и ту же вентиляцию на своем рынке и в третьих странах.

На этих же блоках возникла проблема: их полярный кран, поставкой которого они сами занимались, не подходил по габаритам. А балку крана нельзя было делать выше, она определена уже по нашей компоновке; если ее поднимать, то надо переделывать всю купольную часть здания реактора. Вопрос решили, и на седьмом и восьмом блоках, которые сейчас строятся, уже проблем нет. И вес крана уменьшили, сделали такой, чтобы он мог быть там установлен, и настояли на таких его габаритах, какие были заложены у нас в проекте.

Китайцы в этот раз выбрали еще мощнее блок. Они давно, еще в 2006 году, заинтересовались проектом нашей Ленинградской атомной станции. Тогда еще приезжали, спрашивали, и вот решили, что надо построить такую станцию.