В результате напоминания и назначения срока я послала Сергею Васильевичу несколько задач. Возвратились они обратно в исправленном виде с подробным объяснением и следующим письмом от 24 июля 1897 года:
«Я получил Ваше письмо с последней почтой, уважаемая Елена Юльевна. В ответ на него спешу Вам выслать объяснение к затрудняющим Вас задачам. Если это объяснение Вас не удовлетворит, то я прошу Вас уведомить меня, не стесняясь, об этом. Я пришлю Вам тогда более подробное объяснение. Количество сделанных Вами задач меня радует. Играете ли Вы на ф [орте] п [иано]? Как Вам нравится Ваш классический репертуар?
Преданный Вам С. Рахманинов.
От души приветствую всех Ваших. Очень сожалею, что не могу навестить».
После лета, проведенного в семье Скалонов, Сергей Васильевич вернулся в Москву физически окрепшим, но далеко еще не пережившим травмы, которую вызвала в нем неудача с симфонией.
Жизнь, однако, предъявляла свои требования, надо было думать о материальной стороне, а ввиду того что у Рахманинова в то время не было никаких средств к существованию, надо было найти заработок, на чем-то остановиться.
Творчеством Сергей Васильевич временно заниматься не мог. Оставалась либо концертно-пианистическая, либо дирижерская деятельность.
К намерению Рахманинова начать дирижерскую работу Наташа и Соня относились несочувственно, так как были уверены, что это отвлечет его от творчества.
Когда же разговор заходил о возможности концертных выступлений, он неизменно говорил, что для того чтобы начать выступать в концертах в качестве пианиста, ему надо предварительно заниматься год. Это утверждение нас ужасно возмущало.
Как может человек, играющий так, как он, думать, что ему надо год упражняться на фортепиано, чтобы выступать в концертах! Нам казалось, что его просто больше привлекает деятельность дирижера. На самом же деле это было действительно его глубокое убеждение; ведь он отличался исключительной требовательностью к себе как к музыканту и исполнителю, проявлявшейся в нем уже в самой ранней молодости.
Кроме того, концертную деятельность в условиях того времени, при тех требованиях, которые Рахманинов предъявлял к искусству, нельзя было считать очень верным обеспечением. Это выяснилось при его первом же концертном турне по России в ноябре 1895 года вместе с известной в то время скрипачкой Терезиной Туа[153]. Несколько халтурный оттенок, который вносила скрипачка в эти концерты, был настолько не по душе Рахманинову, что он, придравшись к первому поданному антрепренером поводу, нарушил контракт и возвратился в Москву задолго до окончания турне.
Приглашение С.И. Мамонтова занять место второго дирижера в его Частной опере явилось для Сергея Васильевича очень неожиданным, своевременным и желательным. Однако благоприятное разрешение материальной проблемы не играло первенствующей роли в этом вопросе. Его очень привлекало дирижирование, хотя он в этом прямо не сознавался.
Когда разговор заходил на тему о возможной работе в Русской частной опере и Наташа с Соней горячо доказывали, что нельзя так разбрасываться и браться за третью специальность, Сергей Васильевич не то смущенно, не то немножко виновато улыбался, но чувствовалось, что, выслушав хорошие советы, он все-таки сделает по-своему.
Итак, Рахманинов поступил на место второго дирижера Русской частной оперы С.И. Мамонтова.
Первым дирижером в Русской частной опере в 1897/98 годах был Е.Д. Эспозито[154]. Видя в новом дирижере возможного в будущем соперника, Эспозито встретил Рахманинова очень сдержанно и недружелюбно.
По совету Эспозито Рахманинову дали для первого выступления оперу Глинки «Иван Сусанин», известную оркестру, хору и певцам и требовавшую не больше одной репетиции. На первой и единственной репетиции произошла катастрофа.
По словам Сергея Васильевича, он знал партитуру, конечно, не хуже Эспозито, и, пока дело касалось одного оркестра, все шло хорошо, но как только вступили певцы – произошел полный хаос. Опера была передана Эспозито.
Этот молниеносный и неожиданный удар был силен, но, к счастью, действие его очень краткосрочно. Сергей Васильевич пошел на спектакль «Ивана Сусанина», не отрывая глаз следил за дирижерской палочкой Эспозито и сразу же понял свою ошибку: оказывается, он не показал вступления ни одному певцу – такова была его неопытность.
После неудачной репетиции оперы «Иван Сусанин» ему была дана для первого выступления опера «Самсон и Далила» К. Сен-Санса. Первое выступление Рахманинова в этой опере состоялось 12 октября 1897 года.
Большинство отзывов об этом его выступлении как дирижера носило положительный, доброжелательный характер. Отмечались его богатые дирижерские способности, простота, ясность, отсутствие всякой манерности, безупречные темпы.
Должна сказать, что немало тревожных минут в этом спектакле доставила Рахманинову исполнительница роли Далилы М.Д. Черненко[155]. Своей наружностью она очень привлекала внимание Мамонтова и окружавших его художников, но как певица отличалась посредственной музыкальностью и хотя большим, но очень неровно звучащим голосом. Несмотря на то что Черненко очень снижала художественный уровень спектакля, Савва Иванович Мамонтов думал, что открыл в ней большой талант, но он ошибся.
Мамонтов был необычайно разносторонне одаренным человеком: он был хорошим скульптором, занимался живописью, музыкой, пением, переводами, писал пьесы для своих домашних спектаклей и выступал в них как актер. Некоторыми из этих искусств он владел, конечно, как дилетант. Ярче всего талант его проявился в скульптуре и живописи. Обновление своих оперных постановок он видел прежде всего в художественном оформлении, в декорациях, которые писали его друзья, молодые одаренные художники. Кроме того, он придавал большое значение режиссерской работе и требовал от певца сценически оправданного воплощения роли.
Много внимания уделялось пластике. Например, вся ария «Весна появилась» в опере «Самсон и Далила» была проведена певицей Черненко на пластических позах и движениях.
Музыкально-вокальной стороной постановок руководил первый дирижер Эспозито, который за новшествами не гнался и удовлетворялся рутиной, освященной традицией. На низком уровне стояла и постоянно подвергавшаяся критике работа хора.
Что же касается «Майской ночи» Н.А. Римского-Корсакова, последней оперы, которой Рахманинов дирижировал у Мамонтова, то при ее постановке особенно ярко выступили некоторые отрицательные методы работы Русской частной оперы.
Музыка «Майской ночи» была незнакома как оркестру, хору, так и солистам. Работа хора велась неудовлетворительно. Кроме того, большинство солистов при начале оркестровых репетиций слабо знали свои партии. Постановка этой оперы делалась наспех и осложнялась переездом театра в другое помещение. Результаты такой спешки не замедлили сказаться: постановка была единодушно осуждена критикой. Однако не нашлось ни одного самого придирчивого и пристрастно относившегося к Рахманинову критика, который возложил бы на него ответственность за эту неудачную постановку.
Несмотря на частичные неудачи этого спектакля, не могу не вспомнить о том успехе, которым он пользовался у широкой публики. Произошло это благодаря тому, что обаятельная поэзия и блестящий юмор Гоголя, ярко воплощенные в музыке Римского-Корсакова, были переданы с большим мастерством такими выдающимися певцами, как Ф.И. Шаляпин (Голова), Н.И. Забела-Врубель (Панночка), Т.С. Любатович (Ганна), С.Ф. Селюк-Рознатовская (Свояченица) и другие[156].
Постановку «Садко» принято считать поворотным пунктом в музыкально-художественной работе Русской частной оперы. Все же исполнение и этой оперы не отличалось выдающимися художественными достоинствами, и, в частности, оркестр играл невыразительно. Трудно было ожидать другого, если учесть, что главный дирижер, Эспозито, ставя такую сложную оперу Римского-Корсакова, как «Садко», обходился без партитуры. Он дирижировал по клавираусцугу[157]и показывал вступление только певцам.
