Когда Рахманинова спросили, почему он не отдыхает и не веселится почаще, он с лукавым видом сказал:

– Я вам кое-что расскажу. Видите ли, я похож на старую гризетку. Она потрепана и костлява, но желание гулять в ней настолько сильно, что, несмотря на годы, она выходит каждую ночь. То же и со мной. Я стар и покрыт морщинами, но все еще должен играть. О, нет, я бы не мог играть меньше! Я хочу играть все, что знаю!

На следующий день Рахманиновы уехали в комфортабельном вагоне парижского экспресса.

В конце мая мы приехали в Гертенштейн. Вся семья Рахманиновых была там. Большой дом был уже выстроен; площадка вокруг значительно изменилась: всюду были разбиты зеленые лужайки, посажены цветущие кусты, розы, даже новые деревья; несколько рабочих еще продолжали работу.

Автомобиль водворили в гараж, – шофер жил поблизости. С особенным удовольствием Рахманинов показывал набережную, выстроенную по берегу озера. Он спустился по крутой дорожке к берегу и все время повторял, полушутя, полусерьезно:

– Вот подождите, что вы увидите!

На повороте дорожки он сказал:

– Нет, нет еще. Вот теперь посмотрите, посмотрите на набережную, – совсем, как в Севастополе. Я уверен, что она такая же великолепная, как севастопольская пристань. А как вам нравится ангар для лодок и мои две моторные лодки?

Рахманинов очень любил кататься на моторных лодках и ездил каждый день. Правил он всегда сам и часто отправлялся на прогулки один. В это наше пребывание его страсть чуть не погубила нас. Примерно за час до обеда он сказал:

– Я, пожалуй, покатаюсь по озеру.

Он спокойно встал, – он все делал спокойно и твердо, колебания были чужды его натуре. Был прекрасный вечер, один из редких вечеров в швейцарских горах в мае. Мы присоединились к Сергею Васильевичу. В последнюю минуту Иббс, администратор Рахманинова в Англии, попросил разрешения принять участие в прогулке. Это был дородный человек с круглым, румяным лицом.

Озеро было тихо, как пруд. Рахманинов сел за руль, и мы мягко понеслись по воде. Мы были уже далеко от берега, потеряв дом из виду, когда Иббс захотел попробовать править. Рахманинов передал ему руль и сел с нами на заднюю скамейку. Не успел он сесть, как произошло нечто страшное: вероятно, Иббс захотел сделать крутой поворот, но лодка, вместо того чтобы повернуться, начала кружиться и накреняться. Мы прижались к сиденьям и в мертвой тишине следили за Иббсом. Но когда его лицо стало красным, как бурак, Рахманинов спокойно поднялся, точно он только давал Иббсу время исправить допущенную ошибку; несколькими большими шагами он подошел к рулю и оттолкнул Иббса. Винт уже громко трещал в воздухе, и левый борт лодки касался воды. В тот миг, когда большая лодка готова была перевернуться и накрыть нас, Рахманинов выпрямил ее, и мы поплыли обратно к набережной виллы Сенар. Никто не проронил ни слова. Молча вышли мы из лодки. По дороге домой Рахманинов несколько раз дотрагивался до левого бока и хмурился. Когда мы были совсем близко от веранды, он сказал:

– Не говорите ничего Наташе, а то она не позволит мне больше ездить на лодке.

В декабре 1939 года был устроен фестиваль в честь тридцатилетней годовщины со дня первого выступления Рахманинова в Америке. Филадельфийский оркестр дал в Карнеги-холл три концерта с программой из его произведений. Рахманинов играл Второй и Третий концерты и дирижировал Третьей симфонией. Она была закончена в Швейцарии летом 1936 года.

Первая часть симфонии (например, ля-минорная первая тема) носит явно русский, народный характер. Это свойство, новое для в высшей степени субъективного и лирического музыкального языка Рахманинова, возможно, вызвано тем, что ему за несколько лет до того пришлось обрабатывать три русские народные песни. Эта черта вносит элементы спокойствия в привычную для него взволнованность. Кое-где приходят на память спокойные интонации Симфонии a-moll Бородина. Во второй части – опять типичный Рахманинов, с построенной на увеличенной секунде мелодией, полной пафоса, с квинтолями[183] в аккомпанементе, с гармониями, чуждыми главной тональности и подчиняющимися ей. Скерцо входит в эту часть, это гротескный танец, после которого музыка опять успокаивается. В финале преобладает ритм марша, чуть ли не галопа. Но праздничное настроение прерывается пронзительным фугато, душераздирающее отчаяние которого приводит к мрачным звучаниям секвенции Dies irae. Но этим звукам не дано торжествовать (как это было в Вариациях на тему Корелли и Рапсодии на тему Паганини), и все заканчивается динамичной кодой в ликующем A-dur. Таким образом, в симфонии содержится все, что было лучшего у Рахманинова: богатый, оригинальный мелодический материал, ритмический блеск и мастерская оркестровка. Это произведение, как я уже сказал, стоит наравне с лучшими его сочинениями дозаграничного периода.

Рахманинов предчувствовал приближение войны в Европе. Совсем неожиданно в августе 1939 года он вернулся в Америку и снял маленький домик в Лонг-Айланде. Когда стала ясной невозможность возвращения в швейцарское имение, Рахманиновы переселились в имение в Лонг-Айланде, где пробыли лето 1940 и 1941 годов. Как и в Швейцарии, катанье на моторной лодке по реке Саунд стало любимым летним развлечением Рахманинова. В 1942 году друзья убедили его переселиться в Беверли-Хиллс (Калифорния), где он купил дом, «в котором я и умру», – как он выразился. Там он провел лето 1942 года. Осенью и зимой 1942/43 года он выступал в Восточных штатах; в феврале 1943 года он отправился в длительную поездку с намерением постепенно добраться до Калифорнии. Последний приступ болезни случился во время этой поездки в Нью-Орлеане. С огромным трудом его перевезли в Беверли-Хиллс и в санитарном автомобиле доставили домой. 28 марта он скончался.

С.А. САТИНА[184]

Согласно данным, опубликованным в 1895 году И.И. Рахманиновым, род Рахманиновых ведет, вероятно, свое начало от молдавских господарей Драгош, которые основали Молдавское государство и правили Молдавией более двухсот лет (XIV–XVI века). Для укрепления союза Молдавии с Московским государством и Польшей и для успешной борьбы с многочисленными врагами Молдавии (венгры, турки и др.) один из господарей, Стефан Великий (1458–1504), выдал одну из своих дочерей замуж за польского короля, а другую, Елену Молдавскую, за наследника Иоанна III – Ивана Младого. После смерти Стефана престол Молдавии перешел к его старшему сыну – Богдану, а младший сын, Иван, не захотевший быть под началом брата, переехал с семьей в Москву. Это произошло, по-видимому, в период между 1490–1491 годов. Сестра Ивана, Елена, в это время овдовела, и малолетний сын ее и Ивана Младого, Дмитрий был объявлен наследником Московского престола. Вследствие интриг Софии Палеолог и мать и сын (Елена и Дмитрий) попали в опалу и были сосланы в Углич. Туда же был отправлен и приехавший из Молдавии в это время брат Елены – Иван. От сына его, Василия, прозванного Рахманин, и начинается собственно род Рахманиновых.

Данные о потомках Василия, то есть членах образовавшихся ветвей рода Рахманиновых, собраны и опубликованы в девяностых годах XIX века проф. Киевского университета И.И. Рахманиновым. Оставляя в стороне подробности, касающиеся жизни и деятельности этих потомков, здесь интересно упомянуть только об одном из них – Герасиме Иевлевиче, который был прапрадедом Сергея Васильевича Рахманинова[185]. Он служил в гвардии, принимал деятельное участие при возведении на престол Елизаветы, дочери Петра I, и получил за это в награду поместье в Козловском уезде Тамбовской губернии. Выйдя в отставку, он прикупил соседнее со своим поместьем имение Знаменское[186], в котором и обосновался со своей семьей.