Территория у поместья большая, благоустроенная. Обширный парк за домом постепенно становился менее ухоженным и в итоге превратился в скучные дебри. Маленькие искусственные водопады вели к пещере отшельника.

Они неспешно прогуливались по парку, по вишневому саду с печально голыми деревьями, добрались до дикого сада, на несколько минут остановившись на мосту в китайском стиле, дабы дамы перевели дух. Натан с завистью взирал, как Росс и мисс Ховард веселились, улыбались, сосредоточенно общались, не обращая внимания на остальных.

Как только они снова двинулись в путь, мисс Люсинда взяла Натана под руку, огибая корни деревьев, словно огромные валуны, без умолку болтая о первом сезоне, проведенном в Лондоне. Ей в лучшем случае лет девятнадцать, но представить ее девочкой невозможно. Едва дорожка пошла под уклон, она крепче схватила его за руку, а он подстроился под мелкие медленные шаги.

Сестра Верити в том же возрасте переняла манеру при каждом удобном случае просить помощи у мужчин. В детстве она ничуть не хуже проказливого мальчишки наводила шороху в Кемберли. Казалось бы, только что она стягивала с себя чулки, дабы поймать в реке форель, а миг спустя вдруг заявила, что слишком взрослая для эдаких игр.

«В какой момент девушки меняются? — подумал он. — Становятся женщинами, прекращают бегать, играть, начинают вешаться на мужчин, ступая на гальку?»

Но не все женщины такие. Вспомнилось, как Джорджи прогуливалась с Лили вдоль Серпентина, бежала по тропке, чтобы справить малую нужду, перепрыгнула через забор, дабы подобрать платок…

Воскрешая в памяти эти моменты, Натан ощутил, как его тянут за руку, и уловил крик своей спутницы. Прежде чем он успел отреагировать, Люсинда Ходж плюхнулась на зад.

— Ай! — вскрикнула она.

— Мисс Люсинда! — Он опустился рядом с ней, изображая беспокойство, кое джентльмен обязан выказывать в такой ситуации. — Что стряслось?

Присутствующие столпились вокруг, глядя на них с вежливо-заботливыми лицами.

— Я вывихнула лодыжку, — запричитала она. — Наступила на камень и подвернула ногу. Как же я его не углядела?

Натан унял желание попенять, что, вместо того чтобы трещать о том, с кем она танцевала на балу дебютанток, лучше бы изредка смотрела под ноги.

— Дорогая!

Мисс Ходж пробилась сквозь толпу и рухнула на колени с таким обеспокоенным видом, словно мисс Люсинда была подстрелена Наполеоном, а не подвернула ногу. Она нежно обняла сестру, однако мисс Люсинда слегка подпортила момент, попросив не мять капор. Натан ухватился за возможность и встал.

— Что же делать? Что же делать? — лепетала мисс Ходж.

Натан старался сдержать гнев. Никто из джентльменов не вызвался его спасти, посему он галантно предложил свою кандидатуру:

— Я донесу мисс Люсинду до дома, если вы сопроводите нас, мисс Ходж.

Невинное выражение сошло с ее лица.

— Но… прогулка… — Она обратилась к Дансмору: — Милорд?

Однако Дансмор не собирался упускать шанс избавиться от мисс Ходж.

— Лорд Харланд прав, мисс Ходж. Мне будет не хватать вашего общества, но оставить гостей я не могу. Знаю, вы очень хорошая сестра и не бросите мисс Люсинду в трудную минуту.

Вот и весь сказ.

Натан взял далеко не легкую мисс Люсинду на руки и поплелся к дому, теша себя мыслью, что он вернется в опочивальню — и к Джорджи.

После того как леди и джентльмены отправились на прогулку, Джорджи выждала пятнадцать минут. Она сняла ботинки, спрятала шпильку, найденную во внутреннем кармане, проверила, чтобы в кармашке лежала счастливая монетка. Теперь можно идти.

Несколько минут она прислушивалась, стоя в дверном проеме. Долетали звуки открывавшихся и закрывавшихся дверей, слышался грохот из гостевых опочивален этажом выше, где хлопотали горничные. С этим этажом они уже закончили; еще час назад Джорджи видела, как они собирали инвентарь. Вокруг не раздавалось ни шороха. С колотящимся сердцем и трясущимися руками она босиком припустилась по коридору.

Джорджи мнила, что кабинетная дверь окажется заперта, что несколько жутких минут она повозится со шпилькой, после чего ни с чем возвратится в опочивальню. Она никак не ожидала, что повернет ручку и дверь отворится.

Она вошла в кабинет и закрыла дверь. Сердце сорвалось в галоп, дыхание стало прерывистым.

Комната была обшита панелями из орехового дерева, темно-зеленые занавески закрывали окно почти целиком. Две настенные полки заставили большими учетными книгами в кожаных переплетах. На столе, господствовавшем в комнате, тоже лежали книги, одна из коих открыта.

Джорджи тихонько подошла к столу с шестью ящиками и подергала каждый. Все заперты. Она вынула шпильку и дрожащими пальцами вставила в замочную скважину. Долгие минуты она возилась с замком, пытаясь совместить тонкую проволоку с устройством. Без толку. Ничего она не откроет. Джорджи тщетно крутила шпильку, под платком выступил пот. Как же не хватало отмычек, кои она начала осваивать. Сдавшись, она убрала шпильку в карман.

Далее бюро.

После осечки с ящиками от уверенности не осталось ни следа. Она попытается открыть бюро и снова сядет в лужу. В итоге она уйдет, ослабевшая от страха, обозленная неудачей.

А может, и нет.

Из замочной скважины откидной крышки торчал ключ. На миг Джорджи изумленно на него воззрилась. «Судьба», — подумала она, засим повернула ключ.

По мере того как крышка опускалась, снизу появились деревянные опоры. Крышка, откинутая на опоры, превратилась в рабочий стол, поверхность коего обтянута красной кожей. В бюро лежали пачки, похожие на корреспонденцию. Каждая пачка перевязана лентой или веревкой, к некоторым прикреплены пояснительные записки, к некоторым — нет.

Задеревеневшими пальцами Джорджи перебирала пачки, стараясь их не путать, но сделать сие сложно. Если верить надписям — «Письма от мистера Уикхема насчет земель фермы Халтон, 1807 год»; «Письма от миссис Кельвин насчет Клуба обедневших дворянок», — многие пачки к делу не относились. Сознавая, что время не резиновое, Джорджи приняла надписи на веру и сосредоточилась на других пачках, кои открывала дрожащими руками, негнущимися пальцами боролась с крепкими узлами. Она быстро их просматривала, а выяснив, что интереса они не представляют, складывала и связывала.

Часы на каминной полке громко тикали, действуя на нервы, не давая позабыть о времени. Они били каждые пятнадцать минут. Добравшись до последних пачек, она совсем отчаялась. Больше ничего нет. Весь риск зря. Рано или поздно те, кто отправился на прогулку, в том числе Дансмор и Харланд, вернутся.

Джорджи открыла предпоследнюю пачку с надписью: «От П. 1801–1803». Едва она развязала узел, шесть или семь писем упали на стол. Все адресованы леди Элизабет Дансмор, подписаны одним и тем же мелким аккуратным почерком. Она просмотрела первое письмо от Питера, смекнув, что это нынешний муж леди Дансмор, ее дядя.

Первое письмо было скучным до жути. Второе тоже.

А вот третье нет.

В глаза сразу же бросилась дата: 14 сентября 1802 года. Тогда средь бела дня в пяти минутах ходьбы от «Камелота» карманник зарезал ее мать. Забрав несколько монет и сорвав с шеи маленькую нитку жемчуга, он бросил мать умирать.

Годы спустя, после того как Макс рассказал о родительском браке, Гарри заподозрил, что это очень кстати — напасть на мать на улице всего через несколько дней после смерти кузена Бенджамина, когда выяснилось, что наследство должен получить Гарри.

Джорджи в это верить не хотела. Она перевела глаза с роковой даты на короткую записку, изложенную ниже.

Дорогая Элизабет!

Ты была права. Сегодня ко мне приходила эта женщина.

Я сделал все, о чем мы условились, но когда я попросил никому ни о чем не рассказывать, пока я не пообщаюсь с солиситором, она насторожилась.

Я забеспокоился и послал Монка проследить за ней. Не серчай. Я не верю, что у нее нет документов. Судя по ее словам, нет, но даже если она слукавила, я счел, что молчание гораздо важнее. Впрочем, одно я могу сказать точно: дети ничего не знают.