*****

А дальше Александра Павловича как прорвало, и он с болью заговорил о любимой дочери

- Витя, ты хоть знаешь, как за последний год изменилась наша Верочка? Она как будто проснулась от долгого сна – стала такой веселой, такой живой, жизнерадостной! У Верочки вдруг появился интерес к жизни, она стала такой уверенной в себе, постоянно улыбалась и шутила. Мы с женой не могли на нее нарадоваться…

Я слушал Вериного отца, не прерывая, только кивал головой и вставлял короткие реплики. Было понятно, что человеку нужно выплеснуть свою страшную боль, хотя бы через слова и воспоминания. А кому он еще может рассказать, какая замечательная у него была дочь – своей жене что ли? Так Татьяна Геннадьевна у нас из тех женщин, что и в горе остаются эгоистичны. Это исключительно ее нужно жалеть, только она убита горем. А кто выслушает и пожалеет Александра Павловича? Ему что – легче? Или он меньше любил дочь? Или у мужчин не так болит душа?

Его хватает почти на час. А потом он замолкает и снова замыкается в себе. Я сочувственно сжимаю его руку, лежащую на подлокотнике, но он, кажется, уже не чувствует этого.

За четыре с лишним часа полета у меня было время еще раз хорошо все обдумать. И с каждой минутой версия с убийством кажется мне все более убедительной. Теперь нужны веские доказательства. И найти Саттера.

Незаметным жестом отзываю Сергея Сергеевича в конец салона и, убедившись, что нас не услышат, начинаю его пытать

- Не знаете, а с Токио генерал уже связался? Там у нас очень толковый резидент - Владимир Петрович. Может, он что-то выяснил по поводу Саттера?

- Да, я слышал про этого офицера, хоть и не знаком с ним лично. И насколько я знаю, Имант Янович поручил ему с этим разбираться. Но, к сожалению, разницу в часовых поясах никто не отменял, так что по Токио все будет известно ближе к полуночи.

- Понятно… а по аварии что-то новое есть?

- Скорее всего, результаты появятся только завтра. Задача перед нашими людьми в Париже поставлена, все активно включились в работу, но на все нужно время, понимаешь?

Вздохнув, я вынужден согласиться. Да, в отсутствии интернета сейчас все происходит в разы медленнее. В 2000-х вся информация по Саттеру уже давно была бы собрана и лежала на столе у Веверса. А в нынешнем 79-м нам всем не остается ничего другого, как только ждать.

- Но вы же мне сразу скажете, если будут какие-то новости?

- Сообщу, не сомневайся. Имант Янович дал насчет тебя ясные указания – проинформирую в первую очередь.

Ну, хоть так…

В аэропорт Шарль-де-Голль мы прибываем уже в сумерках. В Париже все еще идет дождь, но перед выходом из самолета я привычно цепляю на нос очки, а на голову бейсболку. Общаться с прессой я сейчас совершенно не расположен. Мы довольно быстро проходим паспортный контроль, таможню и направляемся в зал прилета. Что удивительно – кроме двоих товарищей из посольства, нас там никто больше не встречает – нет, ни газетчиков, ни фанатов. Поразмыслив, я нахожу этому самое простое объяснение – моего прилета в Париж никто видимо и не ждал. А если и ждал, то явно регулярным рейсом Аэрофлота или Эйр Франс, но уж никак не спецбортом.

Практически на ходу здороваемся с посольскими, и торопливо покидаем здание аэропорта, быстрым шагом направляясь к микроавтобусу с дипномерами. Уже в автобусе я вдруг понимаю: на все наши перемещения от самолета до автобуса у нас ушло от силы минут десять, что очень странно – все здесь как-то непривычно близко. И только глянув в размытое дождем окно, вижу, что знакомого мне по прошлой жизни огромного, монструозного аэропорта попросту еще не существует – терминал в Шарль-де-Голль пока всего один. И судя по его современной архитектуре, построен он лет пять назад, не больше.

До бульвара Ланна, где расположено наше посольство, мы добираемся примерно за полчаса. За окном быстро темнеет и, не прекращая, моросит дождь. По дороге я рассеянно слежу взглядом за мелькающими в темноте зданиями и фонарями, но ничего не узнаю. Эту часть Парижа в районе Булонского леса я знаю плохо.

На территории посольского комплекса нас всех сразу же направляют в гостиницу. В темноте под дождем толком ничего не рассмотреть, понятно только, что территория очень большая. Номер мне достается одноместный, довольно скромный по размеру, но вполне прилично обставленный. А главное – там есть телевизор. Бросив сумку с вещами на кровать, тянусь за пультом - нужно узнать, что передают в новостях о гибели Веры. Но включить телевизор не успеваю. В номер, постучав, заходит Сергей Сергеевич

- Виктор, мне нужно срочно отъехать по делам, надеюсь тебе не нужно объяснять, что с территории посольства ни шагу?

- Не нужно. Могли бы и не предупреждать.

- Надеюсь на твое благоразумие. Ужин ребята тебе принесут в номер, и ложись-ка ты сегодня пораньше спать. Я распорядился, чтобы тебя никто не беспокоил.

- Нет, я буду дожидаться от вас новостей. Во сколько бы вы не вернулись.

- Не дури, Виктор. Завтра у нас будет очень тяжелый день.

- Знаю. Но я вас все же дождусь.

Сергей Сергеевич вздыхает на мое упрямство и, нехотя кивнув, уходит. Вот же мужику не везет с нашей группой… Сначала Лондон, теперь вот Париж…

В местных новостях гибель Веры - действительно новость №1. Лето, время отпусков, событий мало. Поэтому аварию освещают очень подробно, перемежая все фотографиями Веры и кадрами наших выступлений.

Смотрю и словно возвращаюсь в 97-й год – авария очень похожа на ту, в которой погибнет принцесса Диана. Хотя какие-то мелкие расхождения, конечно, есть. Но папарацци ведут себя так же нагло и беспардонно – никакая полиция им не указ. В прессу уже просочились их снимки прямо с места аварии. На них покореженное такси, машины полиции и скорой помощи, толпы зевак… Сжимаю кулаки от бессилия и прикрываю глаза, не в силах смотреть на эти жуткие кадры, где полицейские склонились над мертвым телом Веры. Боже, каково сейчас Александру Павловичу? Он же тоже поди включил телевизор.

Твари…! Всех виновных заставлю ответить за ее смерть! Поименно. Каждого. Не удастся по закону, достану этих уродов как-нибудь еще. Но обязательно накажу. Чтобы другим было неповадно. А первым в списке будет Саттер.

Утром я просыпаюсь от стука в дверь. Открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. За окном пасмурно, серые низкие тучи и, видимо, уже раннее утро. В голове мелькают отрывочные кадры вчерашнего дня, и я со стоном снова валюсь на подушку. Стон, наверное, получился достаточно громким, и его приняли за разрешение войти. На пороге один из моих ребят-охранников - Олег.

- Виктор, Сергей Сергеевич приказал тебя разбудить. Сегодня ранний выезд, нужно успеть еще позавтракать.

- А сам он давно вернулся?

- Часа в два ночи. Он к тебе заходил, но ты крепко спал, и тебя не стали будить.

- Встаю - я резко принимаю вертикальное положение, скидывая с себя остатки сна - А он ничего не просил мне передать?

- Да, просил: Саттер в Париже.

Подскакиваю, как на пружине. Вот!!!! Я знал, я чувствовал… у меня на эту сволочь уже нюх какой-то особый выработался. Адреналин буквально вскипает в крови, заставляя действовать жестко и собранно

- Нашли, где он остановился?

- Ищут.

Ну, да. ЦРУшник далеко не дурак. Затаился где-то и издалека наблюдает, как дальше разворачиваться события будут. Ладно… думаю, никуда он теперь не денется. Если я хоть что-то понимаю в людях, он будет сидеть здесь до последнего и обязательно дождется нашего отлета. Ведь его триумф должен быть полным и безоговорочным - ему нужно увидеть меня раздавленным и сломленным.

Собираюсь я быстро и действую практически на автомате. Принимаю душ, выглядываю в окно, отмечая, что дождя нет, надеваю приготовленную с вечера одежду. Голова после сна ясная, мозги включились и работают на полную катушку, обдумывая ловушку для Саттера. Она должна быть такой, чтобы он не мог в нее не вляпаться. Саттер должен удостовериться, что никому даже в голову не приходит связать его персону с произошедшим. И мы дадим ему эту уверенность в полной безнаказанности. Пусть продолжает тешить свое эго, наивно считая себя невидимкой и гениальным агентом. Его глупое тщеславие - прямой путь к ошибкам. А за ошибками последует возмездие.