– Так давайте к делу, пане, – нотариус огромным клетчатым платком вытер лоб.

– Я пришел составить завещание.

– М-да… – Кугель поводил глазами по потолку, в углах заросшему паутиной, -Так я напишу, а пан подпишет, так? – подтянул к себе чистый лист, обмакнул перо в чернильницу. Недовольный результатом, вытер его и обмакнул снова. И теперь уже с видом пуделя, готового служить, уставился на Айзенвальда.

– Я, Генрих Ксавериан Айзенвальд, находясь в здравом уме и твердой памяти, – стал диктовать генерал, – завещаю все свое имущество движимое и недвижимое… вот опись, – он протянул нотариусу несколько мелко исписанных листков, – своей супруге пани Северине Айзенвальд, в девичестве Маржецкой, – безо всяких дополнительных условий. Можете для точности обозначить их сами, ваш хлеб.

Вежливо улыбнулся. Кугель же заморгал и на этот раз вместо лба вытер горбатый нос.

– Прошу простить, пан сказал, как звать супругу?…

– Северина… Маржецкая.

– О господи! – Кугель всплеснул пухлыми ручками и, не в силах сдержаться, забегал по кабинету, натыкаясь на шкафы и роняя стулья. – О господи! Я не ослышался?

– Не ослышались.

– Да где же это они?!…

Колобок нырнул в погреб, и оттуда раздался шум падающих папок. Нотариус, толкая перед собой изрядный том, до половины вознесся над полом:

– Вот. Слава те, господи, дождались.

Открыл пожелтевшую обложку, рукавом смахнул пыль. Подул и потряс:

– Вот. Тут все. Распоряжение завещателя, описи, купчие, закладные, векселя, и от пана Лежневского пакет. Уж будьте ласкавы супруге передать.

Спихнув папку Генриху, он похлебал водички из кувшина и склонился к завещанию:

– Еще минутку… Пан Айзенвальд…

Посопел, опять вытирая лысину.

– Как я вижу, пан очень богатый человек. Одно перечисление маентков целый лист заняло.

Отставной генерал осторожно кивнул.

– Вы же с супругой в Лейтаве жить не останетесь?

Айзенвальд неопределенно повел плечами.

– Ясиновку вы видели. Замок обветшал, место дикое, да и две смерти наглых, продать – и не купит никто…

Генрих побарабанил пальцами по поручню кресла:

– Пан Кугель, пан Кугель… Вы уж напрямую объясните, к чему ведете.

– А к тому, что не по божески будет панну Антониду наследства лишать, – заспешил, – не знаю уж, как там ваша супруженница, бедна ли… Но… нельзя ли как с ней договориться? Насчет Ясиновки, значит? Конечно, пан Лежневский так решил, воля убиенного и прочее…

Айзенвальд втянул в себя пыльный душный воздух:

– Пан Кугель, поймите. Даже откажи пани Северина панне Легнич имение, его тут же подвергнут секвестру и баниции. Вы законник, не вам объяснять, – сузил глаза. – Только божьим чудом панна Антонида сегодня с жизнью не рассталась. И искать ее будут тщательно, уверяю вас.

Кугель прижал пухлые пальцы ко рту, точно боялся проговориться.

– Так что и Ясиновку, если будет на то воля найяснейшей пани Айзенвальд, и мое все имущество, если пани скончается прежде меня, оставляю я… – он подумал недолгое время, – Навлицкой плебании. Пан Кугель, пишите…

Нотариус печально зашваркал пером по бумаге.

– Оставляю Навлицкой плебании, с условием, что Горбушка Франциск Казимир, ксендз-пробощ, и любой, кто ему придет на смену, обязуется выплачивать панне Легнич Антониде Вацлавовне и мамке ее Бируте ежегодно сумму на руки, достаточную для достойного паненки и означенной мамки проживания от дня вступления завещания в силу и до самой вышеозначенных особ смерти, как бы статус вышепоименнованных ни менялся. Добавьте… Если панна Антонида или панна Бирута выйдут замуж, то сумма не сделается меньше и муж на нее прав иметь не будет. И мне дайте прочесть прежде, чем подпишу.

Пока Кугель писал, Айзенвальд вытащил бумажник, отсчитал из него значительную сумму в марках – куда большую, чем стоили услуги нотариуса:

– Вот вам для начала. За работу, и паненке Легнич остальное.

– Я не…

– Ну да, – уголком рта усмехнулся Айзенвальд. – Тогда панне Бируте передайте, и здоровья пожелание. А к вам у меня будет еще одна просьба.

– Все, что пану угодно!

– Немногое. Прошу вас завтра в шесть утра быть у меня и проводить на вокзал мою супругу. Она больна, Ян один не справится.

Кугель старательно закивал, замахал пухлыми ручками, затряс горбатым носом:

– Не вопрос! Не вопрос! И в полшестого буду!

– Спасибо.

– Да не за что!

Высунув от усердия язык, дописал документ, сделал копию, дал Генриху перечитать и расписаться, подмахнул сам, прихлопнул печать. Один экземпляр протянул завещателю, второй запер в ящик стола. И деликатно, едва не под ручку, проводил гостя до порога.

– Отойдите к стене и не делайте резких движений.

– Что вам нужно?

Высокий белокурый парень усмехнулся:

– Просто у нас наконец дошли до вас руки.

– А кто вы?

– Резонный вопрос, – незваный гость опустился в кресло, небрежным жестом откинув плащ. Без развязности, легко и изящно. Айзенвальд невольно залюбовался им – несмотря на обстоятельства.

– Выполняйте, генерал. Вы ведь привыкли выполнять приказы.

Айзенвальд молча подчинился. Их было слишком много. Ну, уложит одного-двух. Проблемы это не решит. А Северина…

– И все же, господа, кто вы такие, чтобы распоряжаться в моем доме?

Парень приподнял левую бровь:

– А вы уверены, что этот дом ваш?

– Уверен.

– …сказала лиса, вламываясь в курятник.

"Росту выше среднего, внешность обычная, волосы русые в рыжину, глаза серые, лицо округлое, приятное, кожа чистая, подбородок твердый, скулы высокие…" Вот и свиделись, опальный князь, Ведрич Александр Андреевич герба Звоны.

– Будь вы один – я бы спустил вас с лестницы.

– Браво, генерал, – захватчик хлопнул ладонями. – А так вы не можете. Вы достаточно рациональны, чтобы решиться на поступок.

– Да, – Генрих прислонился к стене и сложил руки на груди.

Улыбка Алеся сделалась презрительной. Он сощурил серые с желтинкой глаза.

– У меня есть время ответить на ваши вопросы. Вы и так знаете достаточно много. А кто слишком глубоко копает – долго не живет.

Настал Айзенвальду черед улыбаться. Не верилось как-то, что вот этот нагловатый юноша держит в руках его жизнь. Но Северина! Северина…

– Итак, вы спрашивали, кто мы. Мы – Стража. Нас иногда еще называют Гонитвой, но это чисто внешнее название. Оно не отвечает сути.

– А как же велеисы по ветру и зеленые огни в гривах и конских глазах?

Ведрич пожал плечами:

– Р-романтично. Но несерьезно. Зачем вам, военному, генералу и карателю, романтика?

– Я в отставке.

– И приехали сюда собирать фольклор, – парень злобно фыркнул. – Нет. У нас длинная память.

– У вас?

Гость заботливо осмотрел пестованные пальцы:

– У нас. Я – часть целого.

– Не-человек?

– Иногда.

– А сейчас?

Алесь встал – так же грациозно – и, подойдя к окну, выглянул из-за занавески. Тишина в мире была колокольная. Ни звука шагов, ни скрипа амуниции… Точно в дом вломились призраки. Да собственно, так оно и было.

И с улицы ни стука, ни шороха, ни лязга подковы о булыжник… Генриха не покидало ощущение, будто он одновременно существует в двух мирах – в Виленском своем доме в мае месяце и в пустой заснеженной Лискне: обернись – и рысь на часах подмигнет персиянским раскосым глазом.

Незваный гость пожал плечами:

– Какая разница. Трудно объяснить вам – чужаку. Хотя вы подошли ближе прочих. Вот только промедлили зря.

Он щелкнул пальцами:

– Тихари!

Вперед шагнули парни с белыми глазами и пустыми лицами. У одного была прокушена яремная вена, а у второго от уха до уха разорвано горло.

– Еще две жертвы на вашей совести.

Айзенвальд наклонил голову. Ведрич не увидел его глаз – опасного зеленого огонька в них. Люди Стражи между тем обыскивали комнату.